«Я знаю, что всё меняется – и не более того. Всё рождённое умирает, всё в жизни находится в процессе изменений». Тогда я попросил её, – если сказанное окажется недостаточным, – сможет ли она полно и честно жить своей жизнью, исходя из этой простой истины, не держась за то, от чего неизбежно необходимо освободиться. Может быть, этого простого понимания будет достаточно для того, чтобы жить мудрой и духовной жизнью.
То, о чём я просил Джин, – отставить в сторону все учения, которые она слышала, и подумать о том, что она сама по-настоящему знает, – это задача, которую должны решить мы все. Часто вещи, которые мы знаем, очень просты; и всё же в этой простоте, которую корейский мастер дзэн Сеунг Саан называл умом «Я не знаю», мы можем ощутить живой дух. Мы можем почувствовать тайну рождения в этом теле, тайну присутствия здесь ради красок и звуков этого танца. В такой простоте обновляется и завершается нечто, в действительности уже завершённое. То, что прекрасно, может выказать себя в своём безмолвии. Элизабет Кюблер-Росс пишет о том, как найти это в момент смерти. Те, кто обладают силой и любовью, чтобы сидеть с умирающим человеком в безмолвии, выходящем за пределы слов, узнают, что этот момент не бывает ни пугающим, ни болезненным, а оказывается мирным прекращением функционирования тела. Наблюдение за мирной смертью может напомнить нам о мире, находимом при виде падающей звезды.
Каким-то образом в момент признания того факта, что всё изменяется, Джин снова нашла свой путь. Религия и философия имеют свою ценность, но в конце концов всё, что мы можем сделать, – это открыться для тайны и жить, следуя пути с сердцем, – не идеалистически, не без трудностей, не так, как жил какой-нибудь будда, – в самой гуще человечности своей жизни на земле. Стоит спросить себя: что мы можем увидеть и узнать сами для себя? Разве эти простые истины недостаточны? Я задавал этот вопрос во многих группах медитации, и обычно люди отвечали простыми истинами, вроде: «Какого бы взгляда или мнения я ни придерживался, я понимаю, что существует и какое-то другое мнение», или: «В этом мире есть день и ночь, свет и тьма, удовольствие и боль; он состоит из противоположностей», или: «Когда я привязан, я страдаю», или: «Любовь – вот что действительно принесло мне счастье в этой жизни».
Наше освобождение и наше счастье возникают из глубокого познания, и не важно, что против этого скажет кто-то другой. Наша духовная жизнь становится непоколебимой только тогда, когда мы связаны со своим собственным постижением истины.
Нынешнее время имеет некоторые параллели с духовным климатом древней Индии. Исторические данные времени Будды сообщают о многих других учителях, истинах, мудрецах и мастерах, предлагавших многообразные виды духовной практики. И точно так же, как это происходит в наши дни, люди во время Будды после встреч со многими из этих мастеров испытывали недоумение. Одно из самых известных поучений в жизни Будды дано им в деревне каламов. После того, как жители деревни приняли у себя разных мастеров, преподававших противоречивые учения, они почувствовали смущение. Когда Будда прибыл к ним и услышал об этом, он сказал:

«Вполне возможно, каламы, что вы будете колебаться, вполне возможно, что вы будете сомневаться; ибо ваши колебания возникают по поводу вопроса, открытого для сомнения. Не верьте также и мне. Если вы желаете познать духовную истину, вы должны исследовать вопрос следующим образом: не удовлетворяйтесь, каламы, слухами или традицией, легендами или тем, что написано в ваших писаниях, ни догадками, ни рассуждениями, ни тем, что какая-то точка зрения вам нравится или не нравится; не говорите: это исходит от великого мастера или учителя. Но всмотритесь в себя. Когда вы сами знаете, какие учения невыгодны, достойны порицания, осуждаются мудрыми; знаете, что будучи приняты и воплощены в действие, они нанесут вред и приведут к страданиям, вам следует отвергнуть их. Если они ведут ко лжи, жадности, к воровству или к наваждению, к возрастанию ненависти или заблуждения, отвергните их. Опять же, каламы, не удовлетворяйтесь слухами, или традицией, или каким-то учением, как бы они ни пришли к вам. Только когда вы сами знаете, что некоторые вещи полезны, безупречны, рекомендованы мудрыми людьми, что они, будучи приняты и осуществлены на деле, приведут к благоденствию и счастью, – только тогда вам следует практиковать их. Когда они ведут к добродетели, к честности, к любящей доброте, ясности и свобода, – тогда вы должны, им следовать.
Итак, вы можете думать: если есть другие жизни, плод добра в этой жизни будет добром в последующей; а если других жизней нет, тогда плод добродетели будет пережит здесь и теперь!»

Когда мы встречаемся с многообразием духовных учений и практических методов, нам следует сохранять подлинное чувство исследования: каково воздействие этого учения и этой практики на меня и на других? Как оно работает? Каково моё отношение к нему? Захвачен ли я, или напуган, или нахожусь в недоумении? Ведёт ли оно меня к большей доброте и к большему пониманию, к большему миру или свободе? Только мы сами способны обнаружить, должен ли наш путь вести нас через высочайшие состояния самадхи или через исцеление ран сердца. В своём последнем слове Будда сказал, что мы должны быть самим себе светильником, должны сами найти свой истинный путь.
Духовная практика никогда не может осуществляться с помощью подражания какой-то внешней форме совершенства. Это ведёт нас только к «духовному притворству». В то же время, хотя мы можем оказаться подлинно вдохновлёнными примерами мудрых учителей и традиций, само их вдохновляющее действие также способно создать для нас проблемы. Мы хотим подражать вместо того, чтобы самим быть внутренне честными и правдивыми. Сознательно или бессознательно мы стараемся ходить как они, говорить как они, действовать как они. Когда мы сравниваем образы самих себя со своими образами просветлённых учителей, с персонажами, подобными Будде, Иисусу, Ганди или матери Терезе, мы создаём в своей духовной жизни великую борьбу. Наше сердце естественно жаждет целостности, красоты и совершенства; а если мы пытаемся действовать подобно этим великим учителям, мы навязываем себе их образ совершенства. Это обстоятельство может принести значительное разочарование, потому что мы – не они.
Фактически в начале духовной практики мы можем чувствовать нечто подобное тому, как если бы она вела нас в противоположном направлении. Когда мы пробуждаемся, мы склонны видеть свои ошибки и страхи, свою ограниченность и эгоизм с большей ясностью, чем когда-либо раньше. Первые трудности на пути заключают в себе некоторые грубые пробуждения. Мы можем сомневаться в том, что находимся на пути сердца, даже вообще на верной дороге. Могут возникнуть разные сомнения; практика может чувствоваться более похожей на тяжёлую работу, а не на труд любви. Образы совершенства, которые мы храним, вызовут у нас ещё большее разочарование в себе и в своей практике. Когда мы начинаем прямо сталкиваться со своими собственными ограничениями, мы, возможно, станем искать другую форму практики, более быстрый путь, – или можем решить коренным образом изменить свою жизнь – оставить дом, развестись, уйти в монастырь.
В своём первоначальном разочаровании мы способны осуждать практику или окружающее нас общество; или мы можем порицать своего учителя. Это произошло и со мной в первый год моего монашества. Я старательно занимался практикой, но спустя некоторое время испытал полное разочарование. Беспокойство, сомнения, реактивность и осуждающий ум, с которыми я встретился, оказались для меня очень трудными. Зная, что какая-то часть этого была следствием моего собственного несовершенства, я чувствовал, что многое является следствием также и того окружения, в котором я очутился. Я жил в лесном монастыре под руководством признанного мастера медитации; в качестве части нашего ежедневного распорядка, кроме пяти часов медитации, мы должны были повторять нараспев тексты, таскать воду из колодца, шить одеяния, заниматься делами сообщества и по утрам ходить вместе для сбора подаяния в виде пищи. Предполагалось, что всё это является частью нашей медитации. Однако я знал, что существуют монастыри других стилей, где можно было затвориться в отдельном помещении и беспрепятственно заниматься практикой в безмолвии по двадцать часов в день. Я начал чувствовать, что если бы только мне удалось оказаться в подобном мосте, моя медитация углубилась бы надлежащим образом, и я мог бы стать просветлённым.
Чем большим становилось моё разочарование, тем более скверным и не способствующим просветлению выглядел монастырь. Даже моё представление о мастере начало в точности соответствовать направленности моего ума. Как мог он столь неумело управлять монастырём? На самом деле, почему бы ему не заниматься всё время практикой медитации и не быть лучшим примером для других вместо того, чтобы весь день сидеть в окружении монахов и учить всех приходящих жителей деревни? И вот я отправился на встречу с ним. Я отдал поклон, выразив своё почтение, и сказал, что хочу уйти в более строгий монастырь, что тут, где я нахожусь, у меня нет достаточного времени для медитации. «Э, – сказал он, – не хватает времени для осознавания?» «Нет, это не так, – отвечал я, как-то озадаченный его вопросом; но моё разочарование было велико, и я продолжал стоять на своём: „Кроме того, монахи слишком небрежны; даже вы недостаточно молчаливы. Вы непоследовательны и противоречивы. Это как будто не похоже на то, чему меня учил Будда“. Только житель Запада мог сказать нечто подобное, и фраза рассмешила его. „Это хорошо, что я не кажусь похожим на Будду“, – ответил он. Несколько раздосадованный, я возразил: „Да? Почему же?“ „Потому, – сказал он, – что тогда вы были бы связаны, глядя на Будду вне самих себя. А он – не там, а здесь“. И с этими словами он отослал меня обратно продолжать медитацию.
«Именно сами эти искания совершенства вне самих себя оказываются причиной нашего страдания», – говорил Будда. Мир изменчивых явлений, чьи циклы он называл бесконечной сансарой, по самой своей природе являет собой разочарование в любом образе совершенства, который мы могли бы построить на его основе. Даже самый совершенный момент, самая совершенная вещь всего лишь спустя одно мгновенье изменится. Не совершенство должны мы искать, а свободу сердца. Припомните ещё одни слова Будды: «Точно так же, как воды великих океанов имеют один вкус, и это вкус соли, так и все истинные учения имеют только один вкус, и это вкус освобождения».
Третий патриарх дзэн объяснял, что освобождение возникает тогда, когда мы «не тревожимся из-за несовершенства». Нельзя предполагать, что мир будет совершенным в соответствии с нашими представлениями. Мы так долго старались изменить мир; однако, изменяя его, нельзя найти освобождение; нельзя найти освобождение, совершенствуя мир или самих себя. Будем ли мы искать просветление при помощи изменённых состояний, в некотором сообществе или в своей повседневной жизни, оно никогда не придёт к нам, пока мы ищем совершенства. А если это так, где же тогда найти Будду среди всего этого мира? Будда возникает, когда мы оказываемся способны увидеть себя и мир с честностью и с состраданием. Во многих духовных традициях существует только один важный вопрос, требующий ответа, и этот вопрос – кто я такой? Когда мы начинаем отвечать на него, мы полны образов и идей – отрицательных образов самих себя, которые мы желаем изменить и усовершенствовать, и положительных образов некоторого великого духовного потенциала. Однако духовный путь заключается не столько в том, чтобы менять самих себя, сколько в том, чтобы прислушиваться к основным началам своего существа.
Современная история о мулле Насреддине, суфийском учителе и святом глупце, рассказывает о том, как он приходит в банк и пытается получить деньги по чеку. Кассир просит предъявить удостоверение личности. Насреддин шарит в кармане и достаёт небольшое зеркальце. Глядя на него, он говорит: «Да, конечно, это я».
Медитация и духовная практика подобны этому – подобны взгляду в зеркало. Сначала мы склонны к тому, чтобы видеть себя и мир такими, какими привыкли их видеть, в соответствие с образами и моделями, которых так долго придерживались. «Это я», «я умён» или «я простой труженик», «я достоин любви» или «я её недостоин», «я мудр и великодушен» или «я пуглив и робок». Затем мы можем попытаться привести свой образ в порядок или переделать его; но и такой механистичный подход не даёт результатов. Я знал людей, которые в течение целого года практиковали суровую медитацию, считая её истинным путём, – но лишь для того, чтобы в следующем году обратиться к пению девоционных напевов, также усмотрев в них правильное направление. Генри Миллер понимал это, указав какими нелепыми могут стать фиксированные представления: «Всё написанное мною об этом человеке, как я понял позднее, можно было бы также заменить совершенно противоположными высказываниями».
Каких представлений о самих себе мы придерживаемся? Каковы наши представления о духовной жизни, о других людях? Разве все эти образы и представления – то, чем мы действительно являемся? Разве они составляют нашу истинную природу? Освобождение приходит не как процесс улучшения себя, не как совершенствование тела или личности, вместо этого, живя духовной жизнью, мы стоим перед необходимостью открыть другой способ виденья, отличный от виденья через свои обычные образы, представления и надежды. Мы учимся видеть любящим сердцем, а не умом, который сравнивает и даёт определения. Это радикальный способ бытия, который выводит нас за пределы совершенства, – как если бы наша духовная практика с её взлётами и падениями могла содержаться в сердце Будды. С точки зрения этой перспективы в нашу практику можно включить всё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64