Питер Таскер
Самурай-буги



Питер Таскер
Самурай-буги

Посвящается Гейл

Один

Кучка деревянных строений на берегу залива. Полоска красного песка между дорогой и морем. Шум: чайки визжат, волны бухают о берег, кто-то бренчит на банджо. Посреди пляжа заборчиком выгорожена площадка. В центре виднеется что-то темное, размером с кокосовый орех.
Медсестра выходит из купальни – скрип-скрип, – пересекает песчаную полоску, в руке – край кимоно. Проходит в калитку, садится на корточки, свесив длинные мокрые волосы вперед. Костяшки пальцев стучат по кокосу.
– Хой! Вы спите?
Спереди у кокоса – лицо, налитое кровью, пот струится по резким линиям рта. Лицо запрокидывается.
– Просто думаю с закрытыми глазами.
– Думаете? – спрашивает женщина. – О чем? Обо мне?
Он моргает. Пар тихо поднимается от песка. Сначала кажется не так жарко, но постепенно спекаешься, как краб.
– Знавал я одного якудзу. Профессиональный борец. Так его забетонировали в фундаменте нового аэропорта Кансай. Голова торчит из траншеи с застывающим цементом, рот заклеен. Еще успел увидеть, как заливают последнюю порцию. Говорят, его привидение до сих пор сидит там и смотрит на самолеты. Сестра недоверчиво смеется.
– Жуткая история. Зачем они это сделали?
– А по ошибке. До сих пор высылают деньги его семье. Во всяком случае, я начинаю понимать, что он чувствовал. Рукой-ногой не шевельнуть, даже нос не почесать. Единственное, что остается, – голова.
Сестра чуть шевелится, крепкие пальцы глубже вкапываются в песок. Кимоно расходится на ногах. Золотистые колени едва не касаются его щек, мускулы бедер натянуты, как изогнутые луки. Наверное, из ловцов жемчуга.
– Вы должны терпеть, Мори-сан. Радиоактивность песка поднимает уровень вашей энергетики. Прошлой ночью это было особенно заметно. – Мокрые волосы занавешивают ее улыбающееся лицо.
– Рад, что ты обратила внимание.
– Вы на полпути к выздоровлению. Еще два часа, и вас выкопают. Сегодня вечером я снова проверю ваше состояние.
– Сегодня вечером у меня встреча. Бизнес.
– Тогда после встречи?
– Мне пора выписываться. Спасибо тебе, хорошо поработала – боли в спине прошли.
– Ах. Как жаль. – Судя по всему, говорит искренне. Действует тоже. Просвет между коленями приоткрывается на несколько дюймов, обнажая розовую кожу на внутренней поверхности бедер. Она знает, что он смотрит. Из его положения больше некуда смотреть. – У меня никогда не было таких пациентов, как вы, Мори-сан. Все старые, с больными коленями. В вас есть сила, очень глубокая сила. Это видно по форме вашего носа.
– По форме носа?
Под кимоно она голая. Мори явственно угадывает наготу в мелькании теней. Тело под слоем горячего песка реагирует на нее.
– Да. Сильный нос означает сильный дух.
– А когда нос чешется?
Она смеется; отчетливый, уверенный смех, в Токио такого не услышишь.
– Когда нос чешется? Это значит, что вы слишком много врете!
Она придвигается еще ближе, слегка приподнимаясь. Песок скрипит под обнаженными коленями. Одно колено у одного виска, другое у другого.
– Что ты делаешь?
– Это специальная терапия. Чтобы нос не чесался.
Кимоно падает ему на лицо, скрывая залив. Сильные пальцы массируют затылок, расслабляя его. Мир тонет в горячей, темной, мягкой влаге.
Чайки стонут, волны глухо бьют о берег, и дышит женщина, медленная и серьезная. Если бы тот якудза умирал вот так, думает Мори, он был бы счастливым человеком.

Два

По твердому убеждению Джорджа Нисио по кличке Волк, «мицубиси стар-вэгон» – идеальная машина для перевозки шести иностранных стриптизерш с просроченными визами. Главная фишка – отличные затемненные стекла. Снаружи ничего не разглядеть даже при очень ярком уличном освещении. Останавливаешься на перекрестке прямо перед будкой полиции. Нет проблем. Откидываешься за рулем, совершенно расслабившись, мундштук из слоновой кости свисает изо рта. Девчонки заняты своими делами – жуют якитори, Якитори – японское блюдо из зажаренного цыпленка (обычно без костей), подаваемого с соевым соусом. – Здесь и далее прим. переводчика.

штопают амуницию для выступлений, болтают по-испански, по-тагальски, по-вьетнамски, по-китайски и так далее.
Другой плюс: в машине есть караокэ. Особенно полезная вещь в дальних поездках, когда все на нервах. Девчонки не любят, когда Джордж поет. Корчат рожи за его спиной и думают, что он не видит. От этого он принимается петь еще громче – слезливые японские баллады о потерянной любви и родимом городке. Девчонкам хочется послушать что-нибудь веселенькое – фанк, евробит, какую-нибудь ерунду, под которую обычно извиваются на сцене. Джордж Волк Нисио любит музыку трагическую, как сама его жизненная философия.
«Стар-вэгон» взбирается на очередной холм. Джордж бросает взгляд в зеркало. Две девчонки кемарят на сиденьях – отдыхают перед выступлением. Третья развлекается с «Геймбоем». Ангел – самая высокая, самая знойная, с самыми большими грудями – поглядывает то на часы, то в окно. Прямо-таки ждет не дождется начала работы.
Тот чувак, владелец клуба в Фукуоке, утверждал, что Ангел должна стать звездой шоу, немедленным умопомрачением любой мужской аудитории. Она темпераментная. Чувак показывал следы ногтей на плече. Сегодня вечером она сорвет все предохранители. Точно, по ней это заметно. А потом, если какой-нибудь лысеющий сорокалетний начальник отдела захочет позабавиться, или четыре, или пять таких начальников, один за другим или все вместе, – то она будет сверкать своими большими белыми зубами и скакать от восторга. Ибо теперь с ней имеют дело серьезные люди. Чувак из Фукуоки сказал ей: «Не будешь работать – не будет паспорта». Джордж сказал ей: «Не будешь работать – не будет лица».
Джордж опускает микрофон, кладет обе руки на руль. Опаздывать нельзя. Важная конференция, первые лица синдиката принимают чиновников из комитета по строительству и из префектуры. Сверхсекретная встреча, поэтому и понадобились девчонки, чтоб по-японски не понимали. Босс, конечно, мог приказать местным все приготовить. Но они ничего не умеют, мозги у них, как гнилое тофу. Тофу – соевый творог, мягкий соевый сыр, используемый для приготовления различных блюд и отдельно, диетический низкокалорийный продукт с высоким содержанием растительного белка.

Так что он поручает дело Джорджу Волку Нисио, посылает его прямо из Токио. Джордж знает, как делаются дела. К тридцати пяти годам он себя соответствующим образом зарекомендовал. Убил трех человек – менеджера салона патинко, Патинко – вариант китайского биллиарда, в более широком смысле – игральный автомат вообще.

китайского гангстера и случайного свидетеля. Провел полтора года за решеткой.
Глядя на дорогу, Джордж вспоминает тот миг – катастрофу и подвиг одновременно. Он, согласно плану, несет через четвертый терминал аэропорта Нарита лыжную сумку, битком набитую оружием. Его останавливают. «На лыжах ездили кататься?» – «Ага». – «Что, в Таиланд? Откройте мне сумку». Джордж смотрит на таможенника. Облизывает губы. Происходит нечто непредвиденное. «Ты знаешь, кто я? – шепчет он. – Я Волк!» – «Классно, а я тритон. Откройте сумку, или я сам открою». Это не тот парень. Джордж не знает, что «тот» парень разбился на машине по дороге на работу. Два аэропортовских полицейских с пинками и руганью волокут его прочь.
Когда срок вышел, все ждали Джорджа за воротами тюрьмы в темных костюмах, выстроившись по старшинству. Босс низко поклонился, отдал ему формальное приветствие, конвертик с зарплатой за полтора года и специальный бонус. Честь, лояльность, искренность – все как полагается. Трудно было сдержать слезы.
– Эй, Волк-сан! Не мог ты остановить пару минут?
Ангел наклоняется вперед к водительскому сиденью, щекоча его шею пышными волосами. Покалывает, как электричество. Джордж отмечает, что Ангел вполне прилично говорит по-японски. Как быть? Вечером будут проблемы?
– Не могу. Мы должны приехать через полчаса.
– Нет, сейчас! Я хочу пи-пи! Нет пи-пи, я плохо чувствую. Я плохо чувствую, не могу зажигать. Понятно?
Ни одна японская девчонка не стала бы так с ним говорить. Ни один японский мужчина. Кроме, конечно, тех, кто старше него в синдикате. Джордж крутит колесо, и она дергается, чтобы не упасть.
– Эй! Останови прямо здесь, а то я нассу в твои дурацкие сапога.
Она держит его сапог – наверное, вытащила из сумки. Сапоги из змеиной кожи, гордость гардероба Джорджа – острые носы, скошенный каблук, подошва, как доска для игры в кости, так и блестят ядом. Волк снял их с наркоторговца из Иокогамы – тот не уплатил какой-то долг. Это была любовь с первого взгляда. Сразу и снял их, пока кровь не залила.
– Положи, шлюха безмозглая!
– А я говорю – нассу, – визжит та, помахивая сапогом.
Она это может – только поглядеть на ее глаза, чистое безумие. Женщины из этих стран, они просто нецивилизованные.
– Окей, окей, остановлюсь на следующей стоянке.
Знаки предупреждают – через пятьсот метров придорожная лапшевня. Джордж убавляет ход, останавливается на маленькой парковке. Других машин нет. Честно говоря, место пустынное, свет нигде не горит. Джордж вылезает, открывает боковую дверцу. Босоножки Ангела ступают на гравий. Стоит руки в боки, озирается. С этой копной волос она выше него.
– Давай, действуй. – Он хватает ее за запястье.
– Оставь меня в покое. Сама справлюсь. – Она неожиданно легко вырывается из его захвата. Потом смотрит на часы, и Джордж Волк Нисио начинает что-то подозревать. Что-то тут не то. Несмотря на всю эту суету, Ангел не спешит делать свое пи-пи. Она чего-то ждет.
– Залезай обратно! – рычит он.
– Что с тобой? – Она пятится назад, озираясь на дорогу. Теперь он точно знает. Все это подстава, как тогда в аэропорту Нарита. Он разок шлепает ее – не слишком сильно, стараясь не задеть массивным перстнем с волчьей головой. Пытается запихнуть ее обратно в открытую дверцу, но она как-то выскальзывает. Острая боль в лодыжке: ее босоножка с высоким каблуком. Длинные зеленые ногти целят в глаза. Джордж хочет ударить как следует, избить. Но не может. Людям из строительной фирмы не понравятся синяки. Придется заняться этим позже.
Пара других девиц – позади него, дергают за рубашку, царапают ему спину. Эту рубашку он тоже любит – черный люрекс, белая кайма по воротнику и манжетам. Джордж поневоле начинает злиться.

Часы в пустой лапшевне показывают семь тридцать. Они могут приехать в любой момент. Мори сидит за прилавком, уставившись на дорогу, с чашкой кофе в руке. Наверное, первая чашка кофе, приготовленная здесь за десять лет, и вкус соответствующий. Он ждет; в мусоре шуршат тараканы; лунный свет заливает «формайку».
Самые лучшие планы – самые простые. Этот план очень прост. Туалеты расположены сбоку здания. Ангел входит в дверь, потом вылезает из окна. Мори ждет в тени поддеревьями. Они перебегают через двор, спускаются вниз по скалам, а там, на дне, заросшая колея, которая ведет к тоннелю на прибрежной дороге. Все должно занять не более двух минут. Пока хоть кто-нибудь заметит, что произошло, они уже будут нестись по тоннелю, и никто их не увидит. С другой стороны тоннеля ждет машина, мотор заведен.
Звучит прямолинейно, но главный трюк приходится проделывать Ангелу: сделать так, чтобы хмырь остановил фургон в правильном месте. Мори только раз с нею разговаривал, поспешную беседу заглушала музыка стриптиза и одобрительные возгласы. По телефону она показалась ему достаточно умной; достаточно жесткой. Но доктор говорил, что она еще и опрометчива. Доктор сказал, что ему в ней это больше всего нравится. Странный этот доктор, ему по меньшей мере шестьдесят, а в лице его грусть.
Когда Мори видит ее, он начинает понимать. Она выпрыгивает из «стар-вэгона», гордая, как главарь партизан, выходящий из джунглей. Хмырь с ней – тинпира, Тинпира – хулиган, японский панк.

якудза низкого ранга. Мори не знает, какие у них отношения. Он знает только, что она хочет выбраться. Одного взгляда на якудзу – тупой агрессивный урод – достаточно. Пора идти. Он выскальзывает из кухни, обегает заведение и прячется за туалетом.

В голове Ангела происходит медленный взрыв. Сконцентрированная ярость, месяцы унижений, каждую частичку ее тела выставляли напоказ, лапали, оскверняли. Мужчинам нравится такое, бог знает почему. И еще хуже: они не дают тебе то, что ты заработала, когда все мышцы болят и разум заморожен. Обманывают, и врут, и смеются. Мужчины – такие, как этот урод перед ней, изо рта воняет маринованной капустой, и лапы месят ее груди.
Пепси и Сондра вылезли из машины и висят на его спине. Урод не умеет драться с женщинами. Он слишком близко, не закрывается. Ангел вонзает шпильку ему в лодыжку, запускает зубы в запястье. Он что-то орет, отбрасывает Сондру ударом локтя. Но на место Сондры уже вылезла Кристал, повисла у него на плече, пытается схватить пятерней его лицо. Ярость Ангела просто затвердевает. Ангел выкручивается и снова кидается на него, резко бьет головой в нос. Мужик хрюкает от неожиданности и вскидывает руки к лицу. Теперь его промежность открыта. Ангел дотягивается и сжимает ее.
Ангел знает все, что нужно, про мужскую промежность. Такую штуку она впервые проделала, когда ей было четырнадцать и один из дядьев на ней елозил. Теперь это получается инстинктивно, по порядку. Хватаешь, выкручиваешь, стискиваешь. Бить необязательно. Просто продолжаешь стискивать-выкручивать-стискивать. Будто тряпку выжимаешь.
Рев урода перерастает в пронзительный визг. Как свинья, думает Ангел, улыбаясь своей победе. Он оседает, молотит по ней кулаками, но у нее железная хватка. Никогда не отпускай, вот и все. Пока она стискивает-выкручивает-стискивает, у мужчины нет ни силы, ни возможности ударить.
Сондра теперь позади него, приплясывает вокруг с бутылкой пива в руке.
– Двинь ему, Сондра!
Та сомневается – никогда раньше такого не делала.
– Куда двинуть? – причитает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45