У него была чрезмерно большая голова с копной взлохмаченных волос, круглое, улыбающееся румяное лицо. Роста он был невысокого, и когда двинулся нам навстречу, его раздутое, как большой пузырь, туловище заколыхалось на кривых ногах.
– А, Холмс, – приветствовал он, протягивая руку. – Всегда рад вас видеть. Присаживайтесь. – Указав на кожаный, местами сильно потертый диван недалеко от стола, он схватил мою ладонь двумя руками. У него были короткие и сильные пальцы. – Ах, милый Ватсон! Вы как будто созданы друг для друга.
Усадив меня в кресло со свалявшейся набивкой, он указал на коробки с сигарами и табаком, которых в комнате было несколько. Из нефритовой шкатулки на столе Рэндольф извлек длинную египетскую папиросу. На указательном пальце темнело никотиновое пятно: усевшись, он рассеянно уставился на него.
Я с удовольствием закурил одну из пропитанных ромом сигар, в то время как профессор расчистил стол, тем самым усугубив царивший на нем хаос. Вздохнув, он небрежно махнул рукой.
– Аккуратность – добродетель посредственности. Не могу припомнить, кому именно принадлежит это изречение, но я нахожу его утешительным. – Пыхнув дымком, он отложил папиросу. – Итак, что интересного было в вашей жизни? Вы люди активные, много где бываете, пока я сижу здесь, прикованный к столу.
Мы с Холмсом знали, что это неправда, впрочем, Рэпп и сам знал, что нам это известно. В случае необходимости он посещал любые правительственные учреждения, перед ним открывались почти все без исключения архивы. Часто после подобных вылазок в так называемый «внешний мир», по его словам, в этом самом кабинете рождались докладные записки, которые затем с посыльным отправлялись начальникам департаментов и нередко приводили к весьма неожиданным результатам.
– Знакомы ли вы, – спросил Холмс, – с последними донесениями со Среднего Востока?
– Ваш брат присылал мне отчеты. – Ответ сопровождался утвердительным кивком. – Новости не из приятных. Особенно это совещание в Великой мечети Дамаска. Присутствовали по меньшей мере семеро виднейших мусульман. Когда секты начинают объединяться, жди беды. Особенно со стороны приверженцев Мухаммеда, ибо бедуины всегда отличались склонностью к насилию.
В разговорах с такими людьми, как Рэндольф Рэпп, не требовалось никаких преамбул, что, естественно, радовало Холмса.
– Если бы какое-нибудь чудо объединило различные исламские секты, последовал бы джихад, священная война, к которой они все время без устали призывают?
– Ислам… Ля илля иль алла… Нет Бога, кроме Аллаха, – нараспев проговорил Рэпп.
– И что могло бы произвести это чудо?
– Например, Священный Меч.
Вероятно, я вздрогнул от изумления, потому что Рэпп одарил меня ласковой улыбкой.
– Совсем недавно я расспрашивал Холмса об исчезновении капитана Сполдинга. Теперь, когда положение на Среднем Востоке чревато взрывом, вы, очевидно, пришли к выводу, что Меч – самое подходящее орудие, дабы поднять массы.
– Мой брат придерживается теории существования еще не открытой могилы, опираясь при этом на довольно веские доказательства.
– И не без основания, – сухо отозвался Рэпп. – Мне полностью понятен ход его мыслей.
Неожиданно для самого себя я нарушил наступившее молчание:
– А вот мне – нет!
– Вспомните, Ватсон, о Махди. – Рэпп был достаточно тактичен, чтобы не проявлять излишней терпимости. – Поднятый им мятеж произошел сравнительно недавно. Махди выдал себя за Пророка, воспользовавшись таким редким сходством, как строение зубов и пришепетывание. Но даже полудикие люди с их склонностью к грабежу и насилию не попадутся дважды на одну и ту же уловку. Майкрофт Холмс считает, что движение должно основываться на более прочном фундаменте, чем призывы размахивающего мечом фанатика.
– Возможно, на каком-то древнем пророчестве? – предположил Холмс – Само слово «древний» указывает на Египет.
Рэпп, видимо, заинтересовался.
– В этой стране, колыбели цивилизации, почиталось много богов, но даже там за четырнадцать веков до рождения Христова фараон Эхнатон попробовал заменить многобожие культом одного Атона, бога солнца. Однако он не был Мухаммедом и ему так и не удалось окончательно утвердить монотеизм. После его смерти египтяне не только вернулись к политеизму, но и попытались вычеркнуть этого фараона из своей истории. Я так и не знаю до сих пор, долго ли продержался монотеизм.
– В самом деле? – спросил я.
Невзирая на долгие годы дружбы с Холмсом, я неизменно испытывал удивление, когда он признавался, что чего-либо не знает. С таким же изумлением взлетали вверх мои брови, когда Рэндольф Рэпп высказывал свои сомнения.
Профессор покачал головой.
– Многое еще неподвластно нашему разуму. Особенно в отношении Древнего Египта.
– Но я почему-то вспомнил Розеттский камень… – начал было я.
– О да! Один из наполеоновских солдат обнаруживает базальтовую плиту с надписью, которая становится ключевой для расшифровки иероглифов и нового взгляда на культуру Древнего Египта. Поразительная находка, но всего лишь одна в ряду многих. Мы так и не смогли расшифровать критские надписи, Ватсон, которые, возможно, древнее египетских. Надписи ацтеков и народа майя до сих пор остаются загадками. А есть еще так называемые «тайные письмена».
Сидевший на кушетке Холмс подался вперед.
– Это что-то новенькое, – признал он.
– Есть веские основания считать, что первоначально они находились в пирамидах или гробницах, откуда их украли, ибо они были начертаны на золотых табличках. Прошли столетия, пока обнаружили некоторые из них. Но кто знает, каков их тайный смысл? – Рэпп пожал плечами, и тут его осенило: – Впрочем, есть один человек – Хоуард Андраде, который, как я слышал, разгадал эту загадку. В основу своих исследований он положил критские надписи, пользуясь ими как ключом к клинописным знакам тайных письмен.
– Но, – сказал я, – если бы этот Андраде и в самом деле расшифровал древнее письмо, неужели это не произвело бы сенсации?
– Нет, уважаемый, – возразил Рэпп. – В этой области науки все происходит не так быстро. Андраде – блистательный ученый. Я склонен полагать, что он достиг полного успеха. Но он не заявит о своем открытии, пока не отыщет неопровержимых доказательств. Поймите, все другие египтологи просто-напросто станут дружно его опровергать, всего лишь потому, что не они сами расшифровали тайные письмена.
– Область, где господствует конкуренция?
– И самолюбие, – добавил Рэпп. – Андраде уехал из страны, чтобы довершить свои исследования. Не хотел, чтобы в научных кругах распространялись слухи о его успехах. В последний раз я слышал, что он живет в Венеции.
Я чуть было не подпрыгнул в кресле и даже Холмс не стал скрывать своего изумления.
– Вы сказали: в Венеции?!
– Да, но я не ожидал подобной реакции. Мы обсуждали древние религии, говорили о возможности священной войны, а у вас такой вид, будто вы собираетесь куда-то ехать!
– И впрямь собираемся, – ответил Холмс. – В Венецию.

11
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ВЕНЕЦИИ

Разумеется, все было не так-то просто. Холмс задал Рэндольфу Рэппу еще несколько вопросов об Андраде, и, когда мы вернулись к себе на Бейкер-стрит, из-под его пера одно за другим потекли письма и телеграммы. Но на следующий день путешествие наше наконец началось, в чем, конечно же, не было ничего нового для человека, связавшего свою судьбу с величайшим сыщиком всех времен.
По каким-то своим соображениям Холмс решил ехать поездом до Довера, а оттуда морем до Бельгии. На припортовом вокзале в Остенде он долго беседовал с начальником станции; о чем именно шел разговор, я не знаю, ибо не был приглашен участвовать в этом совещании. Во время плавания меня одолела морская болезнь и я лишь изредка подкреплял свои силы более или менее сносным чаем и бисквитами. Поэтому желудок мой пребывал отнюдь не в лучшем состоянии и порой мне казалось, будто стоящий передо мной в большом железнодорожном ресторане стол плавно покачивается – естественно, чистейшая иллюзия.
Холмс появился вместе с начальником вокзала, который держал в руках целую пачку железнодорожных билетов. Глаза его сияли энтузиазмом. Я знал, что за этим кроется: блистательное знание Холмсом расписания движения всех без исключения поездов не могло не поразить начальника вокзала, и вряд ли стоило сомневаться, что он разошлет все необходимые телеграммы, чтобы лично обеспечить нам беспрепятственный проезд. Холмс уже неоднократно пользовался этой уловкой. Какие бы заброшенные станции мы ни наметили, какие бы сложные маршруты ни избрали, теперь с уверенностью можно было сказать, что до Венеции мы доберемся в кратчайшее время. Разумеется, все расчеты Холмса основывались на отсутствии каких бы то ни было опозданий, однако они неизменно оправдывались. У англосаксов, а возможно, и у других народов есть склонность не только одушевлять неодушевленные предметы, но и приписывать им какой-нибудь пол. Прекрасный «Голубой экспресс», который мчится на юг Франции, всегда представлялся мне женщиной, а роскошный «Восточный экспресс» – мужчиной. Если цилиндры и колеса паровоза наделены хоть искрой живого духа, я уверен, что они, осознав присутствие Шерлока Холмса, никогда не позволят себе подвести великого сыщика. Можете считать меня безумцем, но результаты нашей поездки подтверждают мое дерзкое предположение. После четырех пересадок, уложившись в поразительно короткий срок, мы прибыли в жемчужину Адриатики. На вокзале Санта-Лючия царил обычный беспорядок, но благодаря усилиям Холмса мы в скором времени оказались в гостинице «Венеция» на берегу Большого Канала.
Во время следования по Западной Европе и самой Италии мне стало ясно, что о нашем маршруте осведомлен буквально каждый, кого это хоть немного касалось, ибо на протяжении всего пути в самых разных населенных пунктах Холмс неизменно получал телеграммы. Он почти не посвящал меня в их содержание, однако я понял, что Хоуард Андраде живет в частном доме на Рио ди Сан-Канчиано. Я догадывался, что Холмс принял необходимые меры, чтобы предуведомить этого джентльмена о своем посещении, но удовлетворить естественное любопытство по поводу его методов и планов мне мешали несварение желудка и усталость, вызванная путешествием. По приезде в Венецию, получив заверения моего друга, что ничего срочного не предвидится, я отдал себя во врачующие десницы Морфея и к вечеру проснулся свежим и отдохнувшим, в общем, совершенно другим человеком.
Холмс вышагивал по гостиной взад и вперед, попыхивая трубкой и не выказывая никаких признаков утомления, все в той же неизменной пурпурной накидке на плечах. Значит, все это время он так и не отдыхал! Сие мое предположение подтвердилось сразу же, как только я наткнулся взглядом на окурок тонкой мексиканской сигары в пепельнице.
– Здесь был Орлов! – не раздумывая воскликнул я. В глазах моего друга замерцали насмешливые искорки.
– Какой приятный сюрприз, Ватсон! Буквально в мгновение ока вы заметили единственное свидетельство того, что здесь побывал наш довольно зловещий друг. Поистине, годы, проведенные нами вместе, не прошли для вас даром!
– Но что он здесь делает? – Я щелкнул пальцами. – Вы связались со своим братом, и Вейкфилд Орлов тут же выехал в Италию.
– Естественно, после нашей небезынтересной встречи с Рэндольфом Рэппом я тут же связался с Майкрофтом. И мы обменялись с ним информацией. Он живо воспринял известие о том, что Чу Санфу направляется сюда на яхте. После некоторых усилий он выяснил, что Орлов находится в Венеции, где наблюдает за Хоуардом Андраде, экспертом по древним письменностям.
Я недоуменно сдвинул брови.
– Вы хотите сказать, что ваш брат уже знал о поездке Чу Санфу в Венецию?
– Вовсе нет. Но ему хотелось выяснить, что или кто именно в Египте является источником брожения на Среднем Востоке… Он был осведомлен о работе Хоуарда Андраде над тайными письменами фараонов, поэтому оставалось только связать факты воедино.
– Не могли бы вы уточнить свои слова, Холмс?
– Тогда мне пришлось бы связать факты с догадками. – Заложив руки за спину, он продолжал расхаживать по комнате. – Таким образом, встреча мусульманских вождей – состоявшийся факт. Встреча эта, разумеется, не сулит ничего доброго. Чтобы ответить на вопрос, почему же все-таки бурлит среднеазиатский котел, следует поразмыслить над тем, что именно объединило в это весьма своеобразное время различные секты. Несомненно, появился какой-то новый элемент, нечто необычное. Если изначальная причина брожения – Египет, естественно предположить, что тут каким-то образом замешан Андраде. Если он расшифровал тайные письмена, это, безусловно, важнейшее открытие, которое может повлечь за собой еще более глубокое постижение истории древней цивилизации. Вспомните, Ватсон, что в 1822 году француз Шампольон, используя Розеттский камень в качестве ключа, расшифровал иероглифы. Благодаря уникально сухому климату египетские надписи на камне прекрасно сохранились до сей поры. Открытие Шампольона позволило современным ученым изучить жизнь Древнего Египта лучше истории собственных саксов! Розеттский камень был обнаружен в 1799 году, но понадобилось почти четверть века, чтобы этот черный базальт выполнил свое предназначение.
Я покачал головой.
– К сожалению, у меня довольно смутные представления обо всем этом, Холмс. Помнится, в школе мы учили, что ученые сопоставили четырнадцать строк иероглифов с пятьюдесятью строками на греческом языке – их переводом. При наличии такого греческого перевода почему же ушло так много времени на расшифровку древних надписей?
– Надпись, которую вы имеете в виду, Ватсон, была приведена в трех формах. В ней насчитывалось тридцать две строки обычного демотического письма, но не это суть важно. Трудность расшифровки заключалась в том, что некоторые из знаков представляли собой буквы, другие – звуки, третьи были символами. Переводить символы весьма непросто, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31