- Ну вижу.
- Знаешь кто это? Слышал дело о рэкетирах, потрошили кооперативы "У самовара", "Элегант", "Детский сапожок"? По делу проходил младший брат Володи Гайворонского.
- Директора завода "Рембыттехника"?
- Да. Я ходил с Володей на суд. Интересно было. Так вот этот с кейсом - адвокат Устименко. Володе его порекомендовали. Силен! Такую речь произнес - плакать хотелось. И знаешь, дали по минимуму.
- Свари крапиву с сахаром - тоже сладко будет... Ладно, хрен с ним, с этим адвокатом, мне пора, - Лагойда взглянул на часы.
- Когда появишься?
- После четырех.
- Давай, надо кое-что обсудить. Есть проблемы...
Жена Назаркевича была предупреждена Агрбой, приехал он около десяти. Она ждала его у машины: что поделать, ГАИ есть ГАИ, а автомобиль побывал в ДТП, тут свои правила. В понятые взяли соседей Назаркевичей - шофера такси и молодую женщину, покачивавшую в коляске ребенка.
- Что же это ваш муж попал в аварию и уехал с места происшествия? начал Агрба играть роль сотрудника ГАИ.
- Потому что ничего страшного не произошло. Пострадали только мы. Человеку, которому он повредил машину, уплатили. С его стороны никаких претензий, - внешне спокойно сказала Назаркевич. - Он что, обратился к вам с жалобой?
Агрба сделал вид, что не расслышал; обойдя машину со всех сторон, остановился у передка.
- Ох-ха! - помотал головой таксист, стоя рядом с Агрбой. - Надо же так! Это уже не отрихтуешь. Крыло менять придется. Да и радиатор...
Под радиатором стояла лужица - остатки вытекшего тосола.
- Когда это произошло?
- В среду, шестнадцатого, - ответила Назаркевич.
"Это следующий день после поездки Назаркевича и Кубраковой в Богдановск", - подумал Агрба.
- А когда ваш муж вернулся из Богдановска?
- Во вторник вечером.
- Он выпить любит?
- В рот не берет, - заметил таксист.
Попросив у хозяйки ключи, Агрба сделал вид, что отпирает дверцу, хотя уже знал, что она не заперта, знал он заранее, что собирается изъять только целлофановую папку с машинописными страницами. Насчет колпачка, лежавшего в кармане чехла, без сомнения: "От зубной пасты или крема для бритья"... Он влез в машину. Порывшись для виду в "бардачке", вытащил папку, осмотрел коврик под ногами, затем оглянулся на заднее сидение. И увидел в самом углу незамеченную ночью каскетку - белую с зелеными клиньями и светозащитным козырьком. Вспоминались слова из показаний директора завода Омеляна о водителе машины, в которой сидела Кубракова: "...каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным козырьком"... Агрба потянулся к каскетке. Потом еще раз осмотрел салон, скользнул взглядом по карманам чехлов на передних сидениях, и все же полез за колпачком...
- Это шапочка вашего мужа? - выбравшись из машины спросил он.
- Да.
- Я изымаю папку с бумагами, вот эту штучку, - показал он на колпачок, - и шапочку. Возражений не имеете?
- Не имею, - как-то обреченно ответила Назаркевич. Подошло еще несколько соседей, с любопытством наблюдавших за действиями коренастого смуглолицего майора. Джума пытался выяснить у них, не помнит кто-либо, когда на прошлой неделе Назаркевич поставил машину и накрыл ее брезентом во вторник или в среду. Но никто не знал. Не мог ответить на этот вопрос и сосед-таксист: у него сейчас смены длятся по 12-13 часов, потому что напарник в отпуске, а он сам возвращался с работы с одной мыслью добраться до постели и завалиться спать...
...Агрба позвонил мне в восемь утра, сказал, что ночью обыскивал машину Назаркевича, - продолжал Скорик.
- Чего он, сукин сын, полез?! А если бы мы его накрыли там? Скандал! - вскипел Щерба. - Унес что-нибудь?
- Нет.
- Слава Богу, хоть на это ума хватило!
- Может и уносить нечего было, спокойно сказал Войцеховский.
- Он сейчас там, договорился с женой Назаркевича, чтоб официально осмотреть машину, - сказал Скорик.
Они сидели у Щербы уже час. Вроде толкли воду в ступе. Слов у каждого было много, а фактов с гулькин нос, и слова эти, просеивались, утекали, как сквозь решето, а на поверхности оставались какие-то косвенные мелочи, которые не давали возможности выстроить две-три версии, чтоб, отработав каждую, выйти на что-то путное...
- Что вас смущает в допросе Назаркевича, Виктор Борисович? - спросил Щерба.
- Слишком правдиво излагает, будто нарочно подставляется: мол, вот вам правда, а вы попробуйте, истолкуйте ее против меня - ни фига не выйдет.
- А что вы хотели? Чтоб он с хода начал гнать липу? Когда он выписывается?
Зазвонил междугородный телефон, Щерба снял трубку и начал громко, раздражаясь на непонятливость собеседника, - то ли следователя, то ли прокурора какого-то отдаленного района, - объяснять оперативные и процессуальные промахи по некоему разваливавшемуся там делу...
- Ну и кадры у нас! - Щерба наконец положил трубку. - Такая вот мелочишка, Виктор Борисович, - как бы вспомнил он, - получается, что Назаркевич, Вячин и Лагойда знакомы не только по совместной работе в НИИ. Они и в кооперативе вместе.
- Я это помню. Я выписал повестку Вячину.
Отворилась дверь и вошел Агрба:
- Здравствуйте, - он снял форменную фуражку и утер лоб.
- Здравия желаем, товарищ майор, - усмехнулся Щерба. - Ты и ночью в форме был, когда шмонал машину Назаркевича?
- Никак нет, Михаил Михайлович, - заулыбался Агрба.
- Смотри, Джума, когда-нибудь влетишь.
- Что поделать, сходить по нужде и не надуться нельзя, - сказал Агрба, усаживаясь.
- Ишь, философ.
- Ну что, Джума? - спросил Скорик.
- Вот, - Агрба выложил свою добычу: каскетку, бумаги в целлофановой папке. - И это захватил, какой-то "Метах" - положил он колпачок. Войцеховский тут же потянулся к нему. - Машина разбита: левое крыло, фара и радиатор. Весь тосол вытек. Вот протокол допроса жены. Соседи не знают, когда Назаркевич вернулся: во вторник вечером или в среду после полудня.
- Каскеточка знакомая. Такую Омелян видел на водителе, везшем Кубракову, - заметил Скорик.
- Это масспошив, Виктор Борисович, не увлекайтесь, - напомнил Щерба.
- Он от импортного туба, - произнес Войцеховский, вертя в пальцах колпачок. - Ни кремы наши, ни зубные пасты такую широкую горловинку не имеют. У нас другой стандарт. А тут диаметр почти три сантиметра. И надпись не "Метах", как прочитал по-русски Джума, а по-латыни - "Метакс". Надо бы товароведов опросить на базах, облуправления торговли, потребкооперации, военторга, проимпортторга. В общем там, где получают косметику и парфюмерию.
- А может, колпачок от какого-нибудь лекарства? - спросил Скорик. Бывают баллончики-ингаляторы для астматиков, бывают и кортикостероидные аэрозоли. Моя мать пользовалась, когда у нее была аллергическая сыпь и ничего уже не помогало, никакие таблетки.
- Проверю, - сказал Джума.
- Виктор Борисович, труп Кубраковой дактилоскопировали? - вдруг спросил Щерба.
- Да. В Богдановске сразу же. А почему вы спросили?
- Адам Генрихович, - Щерба протянул Войцеховскому папочку с бумагами Назаркевича, - не смогли бы глянуть, чьи здесь пальцы есть? Кроме, разумеется, Назаркевича и Джумы.
- Моих не будет, я брал аккуратно, - сказал Агрба.
Войцеховский смотрел на Щербу, пытаясь уловить неожиданный поворот мысли того.
- Очки Кубраковой! - сообразил Скорик.
- Вот-вот, - задергал головой Щерба. - Мы ведь какую конструкцию соорудили? Некто привез Кубракову к обрыву, дал ей что-то прочитать, она достала очки. Успела прочитать или нет - не знаем. Но очки выронила и оказалась в воде. Если допустить, что это был Назаркевич, то он мог ей дать именно это чтиво, - указал он на папочку, - которое, уезжая с того места, сунул в "бардачок". Бумага сама по себе чисто деловая, но... Хотелось бы знать, держала ее в руках Кубракова или нет.
- А зачем ему было обычную деловую бумагу подсовывать ей читать именно на обрыве? Ведь никакой срочности в ее содержании нет, - удивился Скорик.
- Вы что, Виктор Борисович, мстите мне за мои подобные вопросы вам? засмеялся Щерба. - Тут вы правы, а ведь действительно - зачем? И еще, Щерба поверх очков посмотрел на каждого из троих и произнес, словно его осенило: - При характере взаимоотношений Кубраковой и Назаркевича с чего бы их вдруг потянуло на этот обрыв? Ведь возвращались по трассе домой. Странное обоюдное желание. Это вопросец вам, Виктор Борисович, в отместку: вы ведь уже в глубине души накручиваете все вокруг Назаркевича.
- Ничего я не накручиваю, - насупившись, ответил Скорик.
- Хорошо. Подождем, что скажет Адам Генрихович, - сказал Щерба.
- Подождите, - Войцеховский, все время вертевший в пальцах колпачок с гофрированной поверхностью, сунул его в карман, взял папочку Назаркевича и вышел.
Вслед за ним последовали Скорик и Агрба.
- Значит я поехал по базам, - сказал Агрба. - Только заскочу домой переоденусь.
- Наведывайся и в аптекоуправление. К вечеру созвонимся, - сказал Скорик.
20
Скорик сидел у себя в кабинете, смотрел в окно, раздумчиво щелкал зажигалкой, которую забыл на столе Войцеховский. Начинался перерыв. В столовую идти не хотелось - очередь, мухи, вонь от разваренной капусты и подгоревшего на противнях старого жира. Он позвонил Кате, она оказалась в другом помещении; узнав, кто ее спрашивает, сотрудница игривым тоном произнесла: "Виктор Борисович?! Сейчас я разыщу Катюшу, вы подождите, я быстренько". Потом трубку взяла Катя:
- Что, милый? - У тебя что-то пожевать есть? Не хочется идти в столовую.
- Найду, прибегай. Мы как раз собираемся пить кофе.
Он знал, что Катя всегда брала с собой термос с кофе, бутерброды. Они там, несколько сотрудниц, в перерыв ели вскладчину - вываливали, кто что принес...
Научно-исследовательская лаборатория судебных экспертиз находилась в десяти минутах ходьбы от прокуратуры. Скорик поднялся на второй этаж и сразу направился к маленькой комнате, где были стол, газовая плита, мойки и небольшой буфет с минимумом посуды.
Катя и еще три сотрудницы жевали бутерброды. Ему уже было приготовлено место, поставлена тарелка. Все сидели спокойно, и лишь одна неприятно суетилась вокруг него - то и дело вскакивала, подносила помидоры, огурцы, пиалушку с молодым картофелем, посыпанным укропом, выбирала самую нежирную колбасу и накладывала в его тарелку. Это раздражало, но он улыбался: "Спасибо, спасибо, достаточно". Он сразу по голосу узнал, что это та, которая сняла трубку, когда он позвонил. Она была молода и некрасива, худа, плоскогруда, какое-то "существо без тела", - как определил Скорик, - у нее был неправильный прикус, нижняя челюсть выступала вперед. Он ловил на себе ее восторженный и какой-то ожидающий взгляд. "Девственница или сексуально-голодная, - жестко подумал он. Неужели найдется кто-нибудь, кто разденет ее и ляжет с нею? Неужто она не побоится, чтоб мужик разглядывал ее голую?" - он посмотрел на Катю, прикрыл глаза, вспомнил ее всю и сладкий ком скользнул в горле. Длилось это секунды.
Поев, женщины ушли, оставив их вдвоем. Катя мыла посуду над раковиной с облупленной эмалью. Он подошел сзади, обнял, прижал ее.
- Ну что, Витюша? - она повернула голову.
- Да так, - подмигнул, отпуская ее. - Спасибо, хорошо накормили.
- Поздно придешь?
- Черт его знает...
Скорик спустился в холл, когда с улицы вошел Войцеховский.
- Какими судьбами? - спросил он.
- Зашел попить кофейку.
- Ясно.
- А ты чего сюда?
- Хочу полистать у них один каталог, - как-то загадочно сказал он.
- Что с бумагами Назаркевича? Есть какие-нибудь пальцы?
- Сделаем, сделаем. Ты что думаешь, у меня одно убийство Кубраковой?
- Значит, убийство?
- Не прикидывайся, Витя. Я высказал то, о чем думаем все мы, Войцеховский направился к ступеням...
Коллега Скорика сидел за своим столом, стучал на пишущей машинке.
- Тебе звонили, Витя, - протянул он бумажку. - Просили связаться.
"Кубраков" - прочитал Скорик и тут же потянулся к телефону. Трубку сняли сразу.
- Александр Павлович? Это следователь Скорик. Здравствуйте.
- Я приехал на день. Что слышно? - спросил Кубраков.
- Делаем все, что необходимо.
- Долго.
- Такая работа, - в Скорике вскипало раздражение.
- Если я вам нужен, приходите. Я потому и звонил.
Скорик хотел поблагодарить, отказаться, были более срочные дела, но подумал: "А почему бы нет? Хорошая оказия. Еще раз посмотреть ее кабинет, стол в спокойной обстановке".
- Когда вам удобно?
- В шестнадцать часов.
- Годится.
- Жду.
Во дворе у входа в дом стоял "уазик" с военными номерами, рядом с гражданским водителем сидел солдат. "Наверное, машина Кубракова", - решил Скорик и вошел в подъезд.
Кубраков открыл сразу, повел в большую комнату. На столе в тарелке Скорик заметил с полбанки тюльки в томате и две открытые бутылки пива, одна почти пустая.
- Садитесь, пива хотите?
- Можно.
Кубраков вытащил из серванта сервизную чашку, налил.
- Я приехал взять кое-какие мамины вещи, - сказал он. - Как у вас движется? - спросил без обиняков.
- Продвигается. Это же не маникюр делать, Александр Павлович.
- Все понятно. Сестра моя была не сахар, но справедлива. Крутая, одним словом. Она и Яловского пыталась стреножить. Дело свое любила. За что же ее и кто?
- Если б мы поняли, за что, легче было бы ответить "кто". И наоборот... А у вас нет никаких предположений?
- Я уже ломал голову и маму выспрашивал. Но ничего не придумали.
- Если не возражаете, я бы хотел еще раз осмотреть комнату Елены Павловны.
- Смотрите. А я пока мамины вещи соберу.
Ничего не изменилось в комнате с тех пор, как Скорик побывал здесь впервые. Он скрупулезно пересмотрел все папки и бумаги на письменном столе. Еще раз перелистал календарь, где прошлый раз обнаружил надпись: "Вячину". Ничто не мешало ему сейчас рыться в ящиках и тумбах. Затем распахнул платяной шкаф, долго смотрел на платья, кофточки, блузки, порылся в карманах плаща и пальто. С левой стороны шкафа на полках лежало дамское и постельное белье. Дотошно перебрал его и в стопке простыней, под самой нижней, обнаружил фотографию: любительский снимок размером с конверт, молодой мужчина в очках. На обороте надпись, "Ты напрасно это сделала. Я любил тебя. Олег". Скорик положил снимок в карман, закрыл шкаф, огляделся: тот же истертый ковер на полу, зеркало на стене, тахта, тумбочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26