- Ты чего суетишься? - спросил Костюкович, когда увидел, что она
понесла на кухню утюг и переброшенную через руку белую блузку. - В гости
собралась, что ли?
- Я приглашена в загородный ресторан!
- В ливень!
- А меня в хорошую погоду не приглашают, - засмеялась Ирина. - В
хорошую погоду зовут двадцатилетних.
- И кто же тебя повезет в ресторан?
- Погос. Не строй удивленные глаза. А почему бы мне не пойти? Там еще
какие-то его приятели будут. Вдруг найду жениха. Мне ведь всего тридцать
восемь.
- Но ты же Погосова всерьез, кажется, не принимаешь?
- Как жениха - нет. Но с ним не скучно. У него способность обрастать
невероятным количеством разнообразных людей.
- И куда же вы едете?
- Не знаю. Погос пригласил. Вернее, какие-то друзья пригласили его. И
он явится с дамой, то есть со мной...
В очередной раз она ушла в свою комнату, и вскоре появилась оттуда
преображенная: волосы красиво уложены; в тон блузке - светло-серые брюки
из плащевой ткани, белые босоножки, на лице в меру косметики.
- Ну как, братец Иванушка? - спросила.
- Да ты у меня красавица, сестрица Аленушка. Только брюки эти уже
вышли из моды.
- А вот это меня не волнует. Если кому-нибудь понравлюсь, все равно с
меня их снимут!.. Пока! - и она, бросив за спину белую сумочку на длинном
ремешке, выпорхнула...
Красить табуретку ему перехотелось, тем более, что виднелись темные
лысины, покрывать надо еще раз, а первый слой не просох. Он вымыл кисть,
убрал банку с краской в кладовку и взялся за газеты. Но чтение не шло,
что-то отвлекало, какое-то беспокойство временами напоминало о себе. И он
понял: кража в архиве отделения патологической анатомии! Если бы он просто
услышал об этом среди прочих больничных слухов, сплетен, новостей, как
любой другой врач, он бы, может, и удивился, но через час уже забыл бы,
задерганный своими хлопотами. Но в данном случае определенным образом он
был причастен к этой истории. "Может быть, посоветоваться с Левиным?" -
вдруг осенило.
Взяв ключи и захлопнув дверь, Костюкович поднялся этажом выше,
позвонил, открыл ему сын Левина - Виталик.
- Привет, сосед. Заходи.
- Отец дома? - спросил Костюкович.
- Да. Ты к нему?
- Да, - они прошли в комнату.
- Папа, к тебе гость! - крикнул Виталик.
Из кухни вышел Левин. В домашнем одеянии - застиранной безрукавочке,
спортивных брюках с пузырями на коленях и в суконных обтершихся тапочках -
он показался сейчас Костюковичу очень постаревшим: щеки запали, залысины
стали выше, всегда худое лицо его выглядело от этого еще более
осунувшимся, глаза были грустными. От Виталика Костюкович знал, что еще в
прошлом году Левины под нажимом невестки решили было уезжать в Израиль, но
потом раздумали. Как объяснил Виталик: "Работы там нет, а хуже всего с
жильем. Да и отец не очень хотел..."
- Садись, Марк. Я тебя слушаю, - сказал Левин-старший.
- Хочу с вами посоветоваться, Ефим Захарович. У нас в больнице
произошла неприятность. Хищение из архива, - и он подробно рассказал, что
произошло. - Стоит ли нам обращаться в милицию?
- Обратиться-то вы можете, но, боюсь, прибавите себе хлопот. У
милиции в нынешней ситуации этот пустяк просто вызовет раздражение, они с
делами по убийствам и грабежами не управляются, а тут еще вы их станете
дергать... Вы уверены, что похитили только этот протокол и только эти
блоки?
- Нет.
- Вот видите. Они скажут: "А почему же вы ревизию не сделали, может,
у вас пол-архива унесли". Или: "А если это просто кто-то жестоко пошутил,
чтобы заставить кого-то поволноваться? Или кто-то кому-то решил
напакостить, отомстить за что-то". Вариантов, которые измыслит милиция,
чтоб отмахнуться от вас, немало. Тем более, что материальной корысти тут
не вижу, пропал же не контейнер с импортной обувью... Вот так, Марк.
- Пожалуй, вы правы.
- Какая тут правота! - Просто ситуацию знаю... Женился?
- Не женился, Ефим Захарович, некогда - отшутился Костюкович,
поднимаясь. - И как бы я женился, чтоб вы на свадьбе не были?!
- Ну-ну... Заходите, вы с Иркой у нас редко бываете.
- Спасибо...

Сестра из ресторана вернулась около одиннадцати. Была навеселе,
говорливая, шумная.
- Много выпила? - спросил Костюкович.
- Не помню... Свари-ка мне кофе, - сошвырнув с ног босоножки, она
села на пол.
Он принес ей кофе.
- Ну, сестрица Аленушка, исповедуйся.
- Как, видишь, ночевать приехала домой, переспать никто не предложил.
А в общем ехать не стоило. Какая-то очень уж пестрая компания: спортивный
доктор Туровский; некий Федор Романович Ягныш - таможенник, единственный,
кто был с женой, туповатый малый; тренер Виктор Петрович, то ли Губин, то
ли Гущин, не помню, но то, что жлоб, помню; затем какой-то Севочка со
смазливой девкой-молчуньей, весь модный, как из каталога "Неккерман"
выпрыгнул, тебя знает, работал у вас, привет тебе передавал... - Ирина
протянула Костюковичу чашку: - Принеси мне еще кофе.
- Спать не будешь, - он взял чашку.
- Еще как буду!
Когда он вернулся с кофе, она продолжала:
- Погос, разумеется, был тамадой... Шут чертов... Отменное питание, и
напиться было чем. Но - скукотища! Черт меня понес туда! Заплатили они
уйму денег! Платил почему-то один Туровский, за всех. Я, конечно, и не
шевельнулась: я ведь приглашенная дама! Но деньги ему, я видела, сунул
этот Севочка... Все это не по мне. Какие-то полунамеками разговоры,
шепотки, то общие, то мужики уединялись парами, как педики. Я разозлилась
на Погоса, он тоже уходил шептаться. Я спросила: "Что у тебя, Погос, может
быть общего с этими интеллектуалами?" Пьяненький Погос ответил: "Ты
знаешь, что разъединяет людей? Деньги! А что объединяет? Как эти деньги
сделать!.." Пошел он со своими остротами!.. Я хочу спать, Марк... - она
встала на корточки, затем выпрямилась и усталой походкой поплелась в свою
комнату...
"Что это она так на них обозлилась? - подумал Костюкович. - Зря.
Теперь люди сбиваются в компании по совершенно непонятным признакам и
интересам... Жизнь такая. Сева Алтунин и Погосов, шустрый пройдоха и -
ученый муж... С чего это Алтунин так разбогател?" И Костюкович вспомнил:
после того, как Алтунин уволился из больницы, выяснилось, что он плут:
набрал у врачей из разных отделений в долг около семи тысяч рублей. Однако
месяцев через восемь вдруг объявился, вошел в ординаторскую как ни в чем
ни бывало, такой же веселый, общительный, весь элегантно-импортный, с
роскошной спортивной сумкой. "Долги пришел погашать, - сказал Алтунин и
вытащил из сумки толстую пачку сторублевок и такую же пачку купонов. - Кто
в какой валюте хочет?" - "Ты что, в Техасе нефтебизнесом ворочаешь?" -
спросил тогда Костюкович, глядя на разодетого Севу и вспоминая его прежний
полунищенский вид и постоянно голодные глаза, как жадно он ел больничные
харчи, которые подсовывали ему сердобольные девочки из раздаточной. Жил
Сева Алтунин с теткой-пенсионеркой. Родители его погибли в авиакатастрофе,
когда он был в десятом классе... "Где же ты теперь, Сева, наличность
печатаешь?" - спросил кто-то из врачей. - "На олимпийской спортбазе, -
коротко ответил он. - Ладно, пойду в травматологию, я там тоже задолжал",
- подмигнул и вышел... И опять исчез, и больше о нем уже не вспоминали.
"Теперь он объявился в компании моей сестры, - мысленно усмехнулся
Костюкович. - Знала бы она, с кем судьба свела..."
В среду, едва Костюкович вошел в ординаторскую и натянул халат,
позвонила секретарша главврача. Трубку снял коллега:
- Слушаю. Да... Сейчас... Марк, тебя, - позвал он Костюковича,
протягивая трубку.
- Доктор Костюкович, Дмитрий Данилович просит вас срочно зайти, -
сказала секретарша.
- Хорошо, сейчас поднимусь.
"Вот оно!" - сказал он себе, идя по коридору к лифту, помня: главный
не вызывал, чтоб сказать "спасибо за службу" или вручить премию, за ним
такого не водилось. Все знали его грубость, бестактность,
подозрительность. Высокий, тощий, он ходил по больнице в длинном
хирургическом халате, тщательно накрахмаленном и отутюженном и в такой же
снежно-белой шапочке, как бы подчеркивая этим свою причастность к
лечебному процессу, что порождало среди врачей-клиницистов насмешки, ибо
все знали, что никакой он не клиницист, что начинал на санэпидемстанции,
просто судьба, а может чья-то рука возносила его на административные
должности и что хамство его не только от невоспитанности, но и от
комплекса неполноценности.
- Разрешите, Дмитрий Данилович? - Костюкович приоткрыл дверь в
кабинет.
- Входите. Вам давно пора было прийти, доктор Костюкович, - главный
никого не называл по имени и отчеству, а только "доктор такой-то". - На
вас в облздрав поступила жалоба, ее переслали мне разобраться с вами и
принять меры.
- От кого и в связи с чем? - спросил Костюкович.
- Вы можете сесть... От матери умершего больного Зимина.
- Зимина?! - удивился Костюкович. - На что же она жалуется?
- Халатность, невнимание, а главное - ошибка в диагнозе, что привело
к смерти ее сына.
- Это чушь, Дмитрий Данилович! Во-первых, когда он поступил, дежурный
нейрохирург, рентгенолог и я смотрели на томографе. Там был классический
геморрагический инсульт.
- В спешке вы могли что-то самое главное упустить, диагностировать
инсульт, лечить от инсульта, а на самом деле...
"Боже, неужто он такой болван?! Или прикидывается?" - с тоской
подумал Костюкович и сказал:
- Можно взять историю болезни Зимина из архива.
- Она уже у меня. Я познакомился. Да, вы лечили его от инсульта. А
если диагноз изначально был ошибочен?
- Допустим, - сдерживаясь, сказал Костюкович. - Но есть же и высший
судия - патологоанатом, вскрытие-то подтвердило мой диагноз.
- А вы представьте мне протокол вскрытия и листок гистологических
исследований.
"Значит уже знает, что все исчезло, - понял Костюкович. - Кто же это
ему настучал?"
- Я знаю, что произошло, - сказал главный. - По этому поводу у меня
уже был разговор с начмедом. Я читал объяснение доктора Коваля. Жаль, что
Каширгова уехала на курсы, сейчас она была бы здесь очень нужна.
- Она вернется и подтвердит все, - произнес Костюкович.
- Это будут только слова. А мне нужны документы, чтобы держать ответ
в облздраве... Кстати, какие у вас отношения с доктором Каширговой?
- Нормальные деловые отношения, - удивился Костюкович, не понимая,
куда гнет главный.
- А я располагаю другими сведениями... Вот и мать Зимина пишет...
Нате, читайте, - он протянул страничку машинописного текста.
Костюкович стал читать. Те же слова: "халатность",
"невнимательность", "преступная ошибка в диагнозе", а дальше шло: "Я
уверена, что в справке после вскрытия - ложь, протокол вскрытия
сфальсифицирован патологоанатомом Каширговой, и сделано это потому, что
она спасала своего любовника, доктора Костюковича..." Он на мгновение
прикрыл глаза, почувствовал, как терпнет кожа на лице, наконец сказал:
- Это клевета.
Главный развел руками, мол, что написано пером...
- Я не знаю, любовники вы или нет, но ведь когда муж доктора
Каширговой уезжал на полгода в командировку в Индию, вы довольно часто
встречались с нею, - словно наслаждаясь растерянностью Костюковича, сказал
главный.
"Кому и зачем это понадобилось? - лихорадочно высчитывал Костюкович.
- И что я могу доказать? Ведь за эти полгода я ходил с Сажи дважды на
концерт, один раз в театр и один раз ездили на озера, она брала с собой
сына... Среди сотен врачей и медсестер больницы нашелся какой-нибудь
доброхот, которого главный держит в любимчиках и который видел меня с
Сажи, кто-то видел, как я приходил к ней в отделение поболтать, выпить
кофе, покурить... Но как весь этот бред попал из больничных коридоров в
жалобу матери Зимина?.."
- Я не хочу ни с кем обсуждать мои отношения с Сажи Алимовной, -
жестко произнес Костюкович. - Это не касается ни жалобщицы, ни вас,
Дмитрий Данилович.
- Как видите, коснулось.
- Я готов отвечать только за то, что имеет отношение к моей работе.
- Пишите объяснение. Там видно будет...
Спускаясь в лифте, а затем идя по коридору в ординаторскую,
Костюкович уже трезвее расставлял все по местам: "А ведь жалоба матери
Зимина написана не ею. Ей дали только подмахнуть! Простая школьная
уборщица едва ли смогла бы сформулировать довольно грамотно, медицински
последовательно свои претензии. Да и откуда у нее возникло предположение,
что Сажи меня покрывает, сфальсифицировала протокол, поскольку, дескать,
мы любовники? Тут чья-то более опытная рука. Чья? Кто-то в нашем
отделении? Или в отделении Сажи? Месть? Кому? Мне или ей? Или нам
обоим?.."

13
Когда Левин зашел в кабинет Михальченко, тот, вальяжно развалившись в
кресле у окна, читал какую-то тоненькую брошюрку в пожелтевшей выцветшей
бумажной обложке.
- Что, Иван, Чейза читаешь, учишься работать? - спросил Левин.
Медленно отстранив от глаз книжицу, Михальченко ответил:
- Вы это тоже читали? Правда, давненько, лет двадцать назад.
Называется это произведение "Криминалистическое определение предельной
дальности полета пули для установления местоположения стрелявшего".
Методическое пособие. Авторы А.Бугаенко и Е.Левин. Слыхали?
- Слышал, слышал. Где это ты откопал?
- Наводил порядок у себя в кладовке, нашел несколько методичек со
времен, когда еще в школе милиции учился. Притащил сюда, чего им валяться,
поставлю тут на этажерочку.
- Нам это, Иван, уже ни к чему.
- Как сказать. В брошюрке ведь приведена сводная таблица почти всех
существующих патронов: и пистолетных, и револьверных, и промежуточных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19