..
В одиннадцать, как и условились, пришел Михальченко. Высокий,
сильный, в стеганой синей куртке, где каждый квадрат словно был накачан
воздухом, отчего Михальченко казался еще выше и необъятней. Левин обратил
внимание, что лицо бывшего капитана обрамляла уже заметная русая борода,
раньше тот всегда был гладко выбрит.
Михальченко протянул правую, здоровую руку, снял куртку и кепку,
повесил на вешалку, пригладил сперва, а потом чуть взбил густые волосы и
проходя мимо столика, указал на стопки папок:
- Запасец, смотрю, большой. На сколько пятилеток? - засмеялся, садясь
обок Левина.
- Это уже наследство для будущего хозяина кабинета... Жирком
обрастаешь, Иван.
- Жена откармливает за все годы, - он положил большие руки на стол, и
Левин увидел полураспрямленные пальцы левой - сухой мертвенной белизны, с
неестественно выпуклыми одеревеневшими синюшными ногтями.
- Как рука? - спросил Левин.
- Упражняю, хожу на массаж. Немного расшевелил... Когда уходите, Ефим
Захарович?
- Дело в суде пройдет.... надеюсь гладко, тогда уж... Ну, выкладывай.
- Я по вашу душу, Ефим Захарович.
- Это в каком смысле, Иван?
- Два года, как я возглавляю частное сыскное агентство "След". Может,
слышали?
- Слышал. Получается?
- Неплохо. Расширяемся мы. Мне нужен хороший криминалист.
- Стар я, Иван.
- А здесь пахать - молоды? Вас ведь областной уломает еще
годик-другой погорбатить на государство!
- Уже не уломает.
- Мы вас будем беречь, как реликвию, - засмеялся Михальченко. -
Обещаю!
- Хорошо, Иван, я в общем понял. Подумать надо.
- Тогда все, - Михальченко поднялся. - Жду вашего звонка... Только не
тяните, ладно? - он вышел.
Предложение Михальченко никак не задело Левина. Он отнесся к нему,
как к некой детской забаве, в которой ему, пожилому человеку, участвовать
несолидно.

4
Был уже апрель. Смелее поигрывал теплый гладкий ветерок. Деревья
стряхивали с себя тощие прошлогодние коричнево-серые стручки, на их месте
вот-вот могли засветиться зеленые зрачки почек. На пригорках, облитых
солнцем, стелился легкий прозрачный пар.
По высохшему уже шоссе с обновленной разметкой в сторону Старорецка
шло сплошное гудение - поток машин: "Волги" и "Жигули", "Вольво" и "БМВ",
"Мерседесы" и "Тойоты". Жителям города не надо было объяснять в чем дело:
дважды в году - в апреле и сентябре - в Старорецк съезжались покупатели на
традиционный международный аукцион лошадей. Проводился он в закрытом
манеже, построенном после войны заново, поскольку прежний сгорел в 1941
году во время бомбежки. На аукцион выставлялось наше валютное добро:
орловские и русские рысистые, ахалтекинцы, арабские, терские, тракенские,
англо-кабардинские красавцы. Пусть не все они выросли на Старорецком
конном заводе, а вот к аукциону готовились здесь...
В потоке машин двигался небольшой дизельный "фольксваген" Матиса
Шоора, главного редактора германского иллюстрированного журнала "Я -
жокей". Шоор был не новичок здесь, ехал не впервые. Его журнал неплохо
зарабатывал на рекламе Старорецкого аукциона, часто выступая посредником
между заводом и содержателями богатых конюшен...
Машину Шоор вел сам. Как всегда в эту поездку он вез
мастера-фотографа. Ехал он сейчас как почетный гость по приглашению
дирекции аукциона. В этот раз предполагалась демонстрация лошадей не
только для бегов и скачек, но и для прогулок, цирка, спорта, парадных
троечных запряжек с коренником рысистой породы и двумя пристяжными
верховых пород, да еще подбор "троек" по мастям - гнедые, рыжие, серые,
серые в яблоках, вороные... И потому у Шоора, не только любителя, но и
знатока лошадей, настроение было хорошее. Шоор неплохо говорил по-русски,
с директором конного завода много лет поддерживал добрые отношения. Он
знал, что ему и фотографу уже заказаны хорошие номера в прекрасном
гостиничном комплексе, выстроенном финнами, часть валюты за комплекс внес
коннозавод.
У окошечка администратора Шоор весело поднял руку, приветственно
пошевелил пальцами, и тут же услышал в ответ от немолодой женщины с хорошо
уложенными седеющими волосами:
- С приездом, господин Шоор! Рады вас снова видеть у нас, -
улыбнувшись, она взяла его паспорт...
Они поселились, как всегда, в тех же смежных номерах, соединяющихся
внутри дверью.
Шоор приехал в Старорецк за двое суток до официального открытия
аукциона. Во-первых, чтобы в спокойной обстановке сделать съемки,
заключить новый контракт, поскольку в июне истекал срок предыдущего.
Учитывая возросший тираж журнала, который в прошлом году был куплен новым
владельцем - Густавом Анертом, и то, что теперь издание будет не только на
немецком, но и на английском и французском языках, пойдет в розницу и по
подписке в некоторые англои франкоязычные страны, сумма контракта
возрастает. Шоор надеялся, что это не испугает директора завода, человека
умного, предприимчивого, умеющего заглядывать на несколько лет вперед.
Во-вторых, было у Матиаса Шоора и приватное дело в Старорецке. Владелец и
издатель журнала "Я - жокей" Густав Анерт попросил Шоора попытаться
разыскать следы своего дядьки, - оберста вермахта Алоиза Кизе, погибшего в
Старорецке при странных обстоятельствах в 1948 году в лагере
военнопленных...
Приняв душ и поменяв сорочку, Шоор позвонил в дирекцию завода.
- Фрау Света? Здравствуйте! Матиас Шоор... Да-да... Спасибо, - узнал
он голос молоденькой симпатичной директорской секретарши. - Только что...
Да-да... Уже очень отдохнул... Вы же помните, как вы меня назвали:
"Господин не терять времени"... Спасибо, соединяйте... Хелло, господин
Орлов, это Шоор... да... Благополучно... Хотелось бы сегодня... Знаю, у
вас, как это вы говорите, "сумасшедший день"... Какое-то любое ваше
время... Годится... - он посмотрел на часы. - В восемнадцать зеро-зеро...
Мой номер сто и восемь. До встречи...
Шоор удовлетворенно поднялся с кресла, распахнул балконную дверь -
накурили. Деловая часть их встречи прошла неплохо. Сложив стопочкой свои
экземпляры документов, привезенных Шоором, директор всунул их в прозрачную
целлофановую папочку с изображением в левом верхнем углу золотым петушком
в рамочке.
- Я думаю, мои коллеги возражать не станут, - сказал директор. -
Надеюсь, к вашему отъезду все подпишем.
- Да-да, это будет хорошо. - Шоор прошел в угол комнаты, где на
специальной раскладной подставке стояла сумка. Раскрыв ее, он достал
высокую коробку. - Вашему внуку, - подошел он к директору. Шоор знал, что
подарки этому человеку можно вручать только после завершения дела.
Директор придерживался надежной старой морали. Они с Шоором были
ровесниками, обоим за шестьдесят, оба воевали, но никогда, по молчаливому,
не объявленному уговору, разговоров на эту тему и выяснений не заводили.
- Что на этот раз? - спросил директор, разглядывая красивую коробку.
- Авторалли.
- Спасибо, то-то будет радости.
- Ребенок должен иметь радость. - Шоор знал, что никаких подношений,
кроме какой-нибудь детской игрушки для своего семилетнего внука директор
не примет.
- Как поживает ваш садовник? Я дома рассказывал о его цветах. Розарий
- превосходно! Вы один раз говорили, что во время войны он спасал
секретную картотеку с родословными лошадей. В репортаже об аукционе
красиво будет дать этот эпизод: простой садовник спас такие документы,
человек из народа. Демократично и не так сентиментально. Читатель любит...
Как с ним встретиться, с садовником... как его?.. - спросил Шоор.
- Иегупов... К сожалению, он в больнице.
- Очень жаль, очень жаль. Передайте ему привет... Дальше: сейчас хочу
делать много снимков, мало текста, много снимков! Манеж и натура. На тех
прекрасных лугах, - вернувшись к распахнутой балконной двери, Шоор указал
куда-то за реку, которая отсюда казалась неподвижной и беззвучной, хотя по
ней змеились мускулы стрежневого течения, сновали катера и моторки. -
Нужен подходящий парень. Чтобы он был, как говорят, образ времени. И рядом
с лошадью выглядел не хуже ее. Ростом, фигурой, мышцами он должен
подчеркивать ее красоту. Снимем в жокейской форме, в спортивном костюме и
с обнаженным торсом. Я привез модели новых костюмов и обуви.
- Рекламируете? Хотите и таким образом на нас заработать? - улыбаясь,
миролюбиво спросил директор.
- Тут будет и ваш процент, - невозмутимо ответил Шоор.
- Где же мне взять такого парня? - директор задумчиво поскреб щеку. -
Ладно, что-нибудь придумаю... Может быть в институте физкультуры...
Вечером позвоню проректору, мы знакомы, - он поднялся. - Значит, до
завтра. В котором часу вас ждать?
- В одиннадцать. Будет солнце, хорошее небо, такое стереоосвещение. -
Шоор проводил директора до двери. - У меня к вам приватная просьба, -
остановил он его. - После войны в вашем городе был лагерь немецких
военнопленных. В 1948 году в нем погиб дядька моего шефа господина Густава
Анерта. Мне надо по этому вопросу выяснения. Куда я могу обратиться?
Директор пожал плечами, растерянно задумался - столь неожиданным
оказался вопрос. После паузы он сказал:
- Для начала, видимо, надо обратиться в милицию... Так мне кажется.
Может они подскажут... - неуверенно заключил он... - Что же я тут могу?
Поговорю с начальником городского управления, попрошу, чтоб он вас принял,
изложите ему подробности. Начните с этого.
- Я хотел бы для шефа иметь тут результат, - подчеркнул Шоор, когда
они стояли уже у порога раскрытой в коридор двери.
Директор кивнул:
- Попробуйте... Всяко бывает...
Поздно вечером, когда Шоор доставал из холодильника банку любимого
пива "Heineken", позвонил директор конного завода:
- Господин Шоор, я нашел вам, по-моему, подходящего парня. Работает в
фотосалоне, и как натурщик подрабатывает в институте декоративного и
прикладного искусства. Запишите: зовут Леонид Локоток. Завтра в десять
утра он будет у вас. Платить ему будем мы. В рублях, конечно. Валюта нужна
нам, а ему не положено... Теперь о другой вашей просьбе. Я говорил с
начальником городского управления милиции. Понимаете?.. Вот... Это не в их
компетенции. Он посоветовал поступить так: у нас есть частное сыскное бюро
"След". Что? Да-да, приват. Они занимаются поисками исчезнувших людей.
Возможно, возьмутся и за ваше дело. Попробуйте, вдруг получится. Запишите
адрес, это недалеко от гостиницы...
- Да-да! Спасибо!
Утром следующего дня, приняв душ, побрившись, овеяв себя облачком
цветочного дезодоранта, съев бутерброд с сыром и запив его чашечкой кофе
прямо в номере, Шоор вел какие-то подсчеты на миниатюрном калькуляторе,
когда в дверь постучали.
- Прошу! - крикнул Шоор.
В комнату вошел молодой человек в хорошем джинсовом костюме, куртка,
подбитая белым мехом, была распахнута, и Шоор сразу увидел, что парень
сложен великолепно - широкие сильные плечи, узкая талия, под тонким
свитером, обтягивающим торс, проступали бугры мышц.
- Меня просили прийти к вам. Моя фамилия Локоток.
- Очень приятно, - улыбнулся Шоор. - Садитесь, - парень Шоору
понравился: крупное лицо, не придется особенно возиться с гримом и светом,
чтобы "выбрать" каждую деталь - глаза, лоб, нос, рот, - все открыто, чуть
вьющиеся светлые волосы. "Почти неккермановский тип, - подумал Шоор, -
ничего азиатского. Это подкупает читателей журнала, европейцы любят себе
подобных. - Вам господин директор объяснил, какую будем делать работу?"
- Да, - кивнул Локоток. - Когда начнем? - по-деловому спросил он.
- Через полчаса. Мы поедем отсюда все. Пива? - предложил Шоор.
- Нет, благодарю, не употребляю, - Локоток рассмеялся.
Шоору понравился и этот отказ (пьет, конечно, но набивает себе цену),
и приоткрывшиеся ровные здоровые зубы (можно будет сделать несколько
снимков улыбающегося, довольного жизнью человека), и то, что красавчиком
парня не назовешь (рядом с лошадью должен стоять настоящий мужчина
спортивного и несколько сурового облика, женщины любят таких, ибо
напомаженные красавчики напоминают им либо педерастов-наркоманов, либо
алкашей-импотентов...).
Минут через пятнадцать вошел фотограф Шоора, обвешанный небольшими
кожаными ящичками с аппаратурой, что-то сказал по-немецки, Шоор указал на
Локотка, познакомил. Фотограф профессионально охватил Локотка взглядом и
одобрительно похлопал его по плечу.
В половине одиннадцатого они втроем уехали на конный завод.

5
Корреспонденция "до востребования", за которой не явились адресаты,
пролежав положенный месяц в почтовом отделении, хранилась затем еще месяц
на главпочтамте. Теперь, когда и тут срок вышел, комиссия из трех человек
во главе с заместителем начальника почтамта засела за ее разбор. Серые
мешки с невостребованными письмами были свалены в кучу в углу небольшой
комнаты. Предстояла нудная и кропотливая работа: вскрывать, читать и
решать, что сжигать, а что отложить, еще раз прочитать и окончательно
определить: сжигать или отправить в милицию. Обычно туда передавались
письма, в которых имелись документы, важные бумаги или какие-нибудь особые
сообщения. Но такое случалось редко. В основном все шло в топку.
Люди, читавшие чужие письма, настолько привыкли к этой рутинной
работе, что не очень уж вникали в глубины и в смысл чьих-то посланий.
Горе, заботы, описания, тяготы и печали жизни, радости по каким-то
ничтожным или достойным поводам оказывались настолько сужены почти
одинаковым для всех бытом, что тематически письма эти можно было
рассортировать на три-четыре категории;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32