Говоря это, она всматривалась в лицо незнакомца, как будто стараясь разъяснить какое то сомнение. Всадник заметил это и, оборотясь спиной к купцам, приподнял капюшон, мешавший различить его черты.
Тогда Марианна увидела прекрасное лицо с благородными и правильными чертами, со светло-голубыми, замечательно блестящими и выразительными глазами, с ослепительно белыми зубами, придававшими особенную прелесть улыбке рыцаря.
Молодая девушка вдруг остановилась среди начатой фразы.
– Господин граф… – прошептала она.
– Молчи! – сказал он ей торопливо. – Не называй меня по имени… Если бы кто-нибудь узнал, что я здесь, мне прямо из этого трактира пришлось бы идти на плаху.
Марианна в ужасе всплеснула руками.
– Да обо мне-то нечего говорить, – продолжал он. – Будем говорить о ней, о той, кого я буду любить до последней минуты. Правда ли, что Маргарита приедет сегодня вечером?
– Кто вам это сказал, господин граф? – спросила Марианна, по-видимому чрезвычайно смущенная.
– Я знал, что участь Маргариты должна скоро решиться, потому что в этом месяце ей минет восемнадцать лет. Я не мог свыкнуться с мыслью, что в это время буду далеко от нее. Я вернулся с опасностью для жизни. Мне захотелось еще раз взглянуть на нее, сказать ей, что я все еще люблю ее, спросить, продолжает ли она любить меня? Два дня я бродил вокруг Гейерсберга и не видал Маргариту. Наконец один крестьянин, которого я посылал расспросить прислугу, сказал мне, что обе дамы уехали в Вюрцбург по делам госпожи фон Гейерсберг, и что на обратном пути они будут ночевать в твоем трактире. Я поспешил сюда. Теперь ты узнала меня, Марианна, и неужели ты, наша кроткая и верная поверенная, прикажешь мне уезжать.
– К несчастью, господин, мне иначе нельзя! – прошептала она. – Я здесь не хозяйка, а мой брат запретил мне принимать сегодня кого бы то ни было.
– Убей меня Бог, если я уйду отсюда! – сказал он решительно. – В настоящую минуту мой кошелек очень отощал, но все равно. Скажи брату, что я готов заплатить сколько угодно за последний угол в этом трактире. Я не пожалею последнего червонца, не пожалею продать свое оружие, лишь бы увидеть Маргариту!
– Я боюсь, что госпожа Маргарита не захочет говорить с вами, господин граф. Она так сердита на вас! Как же можно было уехать, не предупредив и не объяснив ей причины вашего отъезда?
– Я написал ей три длинных письма.
– Она не получила ни одного, господин граф, а то она, конечно, сказала бы мне об этом.
– Клянусь тебе, я писал ей! – вскричал он с таким выражением, в искренности которого нельзя было усомниться.
– Я верю вам, господин граф; но это двухлетнее отсутствие…
– О! Марианна, если б ты знала, какая роковая судьба тяготеет надо мной!.. Если б ты знала, как много я выстрадал вдали от нее!
– Госпожа Маргарита также много плакала, господин граф, – промолвила молодая девушка тоном упрека.
– О, увидеть ее еще раз, увидеть ее на минутку, – сказал рыцарь, – увидеть, как радость засветится в ее чудесных глазах, поклясться ей на коленях, что она всегда была моей единственной мечтой!.. Не выгоняй меня отсюда до приезда Маргариты, Марианна, не то я подумаю, что ты уже не такая добрая и сострадательная, как прежде, и что ты не знаешь, что значит любить!
– Я слишком хорошо знаю это, – сказала, она с грустной улыбкой, – но что же мне делать? Как только мой брат вернется, он выпроводит вас волей-неволей!
– Это мы еще посмотрим! – промолвил дворянин, хватаясь за меч.
– Ради Бога, господин граф, не прибегайте к насилию; мой двоюродный брат – жених мой; я люблю его, и его жизнь мне дороже собственной.
– Ну, – продолжал граф с жаром, – предположи на минуту, что вы были два года в разлуке, и что тебе пришлось бы уехать, не повидавшись с ним: каково бы тебе было? Как бы ты страдала?
– Правда, – проговорила девушка, будто про себя, – госпожа Маргарита тоже сильно страдает.
– Пожалей нас, Марианна. Возьми этот перстень и позволь мне остаться…
– Нет, – резко перебила молодая девушка, отталкивая руку рыцаря, – нет, господин граф, оставьте этот перстень у себя. Все, что я сделаю, будет сделано из любви к госпоже Маргарите и потому, что я не могу видеть ваше горе.
– Добрая Марианна!
– Слушайте, господин граф, выйдите отсюда, как будто вы не могли добиться ночлега в нашем трактире… Где вы оставили свою лошадь?
– У ворот во дворе; она привязана к столбу.
– Хорошо. Отведите ее в поле, всего в двух шагах отсюда, первый поворот направо со двора. Посередине стоит большой сарай, где стоят сохи и тачки; оставьте там вашу лошадь. Потом приходите сюда; но возвращайтесь не через крыльцо, а по маленькой каменной лестнице, которая выходит во двор и ведет в первый этаж. Там вы найдете мою комнату, вот вам ключ от нее. Запритесь и ждите. Если госпожа Маргарита захочет и будет в состоянии говорить с вами, я приду вам сказать.
– Как я тебе благодарен, Марианна! – сказал рыцарь с чувством.
– И в самом деле, есть за что, – проговорила она, – потому что я Бог знает чему подвергаюсь для госпожи Маргариты и для вас! Ну, хорошо ли вы поняли мои наставления?
– Да, но для большей безопасности повтори мне их.
Она повиновалась.
– Уходите поскорее, – сказала она, – я боюсь, чтобы Иеклейн не застал вас здесь. Сохрани вас Бог, господин граф.
– Так как вы не хотите дать мне ночлега, я ухожу, – сказал он, возвышая голос так, чтобы слышали оба купца и служанки. – Что это за люди? – спросил он тихонько Марианну, которая провожала его до дверей. – Вот они остаются.
– Им надо переговорить с госпожой фон Гейерсберг, которая приказала им придти сюда. Это купцы, так они по крайней мере называют себя; но я нахожу, что они не похожи на купцов.
– Кажется, я где-то видел одно из этих лиц, – пробормотал граф.
– Тем скорее вам следует удалиться, господин граф.
– Твоя правда. Скажи госпоже Маргарите, что я люблю ее всей душой, и что, если она не захочет видеться со мной, я этого не переживу…
Марианна затворила дверь за графом.
Он прошел так называемые сени, о которых мы говорили, и вышел во двор. Была ночь, и темнота показалась молодому человеку тем непроницаемей, что он только что вышел из освещенной комнаты.
Он взял лошадь за узду и повел ее по указанию Марианны. Потом он вернулся в трактир, снова перешел двор и вошел в первый этаж по лесенке, ведшей в комнату молодой трактирщицы.
Он осторожно поднялся по лестнице и вошел в комнату Марианны. Он запер дверь на ключ и стал у окна в ту самую минуту, когда госпожа фон Гейерсберг и ее свита подъезжали к трактиру.
Пока вся прислуга «Золотого Солнца» суетилась вокруг благородных дам, Георг подошел к своему товарищу. Последний казался чрезвычайно взволнованным и раздосадованным, что за ним наблюдают.
– Извините, что я вас беспокою, господин, – сказал Георг заискивающим тоном, – но, если не ошибаюсь, этот рыцарь, который только что вышел, никто иной как граф Людвиг фон Гельфенштейн.
– Людвиг фон Гельфенштейн! – повторил старик, как бы припоминая. – Людвиг фон Гельфенштейн! – проговорил он еще раз, но уже гневным голосом, достаточно доказывавшим, что воспоминания, вызванные этим именем, были не из числа приятных. – Как? Неужели этот изменник осмелился вернуться сюда?
– Если я дам знать бекингенскому и гейльбронскому бургомистрам, – сказал Георг, – быть может найдется возможность поймать его и расследовать дело.
– Твоя правда,– сказал Вальдемар. – Ступай к бургомистру. Возьми с собой наших людей, на подмогу страже, и пусть возьмут этого негодяя. Если иначе нельзя, то назови себя, но меня не называй ни в коем случае. Я хочу, чтобы пока мое присутствие в Бекингене оставалось неизвестным.
Едва он договорил эти слова, дверь отворилась, и госпожа фон Гейерсберг вошла со своей приемной дочерью.
Георг встал в самый темный угол, дал им пройти, потом поспешно вышел.

II

При первом-взгляде на баронессу Матильду фон Гейерсберг, всякого поражали в ней две черты: достоинство в походке и осанке и редкая доброта в улыбке и во взгляде.
Она была выше среднего роста. Ее спокойные, правильные, быть может, несколько строгие черты, принимали снисходительное и приветливое выражение, едва она начинала говорить. В ее ласковом, медленном голосе, в ее взгляде была какая-то повелительная убедительность, которой она была обязана природной нежности своего сердца и власти, принадлежавшей ей почти без ее ведома, благодаря привязанности и уважению всех, кто ее знал.
Хотя ей было никак не больше сорока восьми лет, волосы ее уже совсем поседели. Эти серебристые волосы представляли довольно поразительный, но не, лишенный прелести контраст с молодым еще лицом Матильды, а главное с блеском ее больших темных глаз.
Хотя Маргарита нисколько не была ей родня, – что мы сейчас увидим, – молодая девушка была отчасти похожа на свою приемную мать.
Она была очень хороша, очевидно лучше, чем могла быть когда бы то ни было госпожа фон Гейерсберг. В ее походке, в ее манерах, в выражении ее голоса, было то же самое грациозное и целомудренное достоинство, которым отличалась ее покровительница.
Ее прекрасные белокурые волосы окаймляли, точно золотая рамка, чистый, белый лоб.
Лазурь ее глаз напоминала цвет небес в темный летний вечер. Нижняя губа, несколько выдвигавшаяся из-под верхней, придавала подчас молодой девушке выражение высокомерия, но его опровергали чрезвычайно ласковые взгляд и улыбка.
Испытывая, как и все другие, чувство уважения при виде величественного образа госпожи фон Гейерсберг и поддаваясь глубокому обожанию, которое внушала ей ее покровительница, Марианна хотела опуститься на колени перед своей благодетельницей. Та быстро подняла ее и поцеловала в лоб почти с материнской нежностью.
Забывая расстояние, отделявшее знатную девушку от скромной трактирщицы, Маргарита дружески обняла подругу своих игр и уроков.
Повинуясь непреодолимому влечению, старый купец встал и подошел к обеим женщинам; не сводя глаз с Маргариты, он смотрел на нее с восторгом и таким глубоким волнением, что это поразило госпожу фон Гейерсберг.
– Кто это? – спросила она Марианну.
– Какой-то купец, сударыня, – отвечала девушка. – Он сказал, что вы ему назначили здесь свидание.
Выражение тягостного изумления пробежало по лицу госпожи фон Гейерсберг.
«Как! – прошептала она. – Неужели простой купец? О, нет, это невозможно!..»
Она знаком подозвала Шлоссера и ласково отпустила от себя Марианну, которая поспешила к Маргарите.
Купец подошел с изящным, почтительным поклоном, в котором сказывался дворянин; этот поклон не ускользнул от внимания госпожи фон Гейерсберг.
– Правда ли, любезнейший, что я звала вас сюда? – спросила она, внимательно рассматривая его.
Да, сударыня, и вот письмо, которого вы меня удостоили, и к которому было приложено другое письмо, написанное очень дорогой рукой, давно уже покрытой холодом смерти.
– Это так, – сказала госпожа фон Гейерсберг, узнавшая свой почерк, – но каким образом это письмо попало в ваши руки?
– Потому что оно было адресовано на имя рыцаря Герарда фон Брука, а рыцарь Герард фон Брук – я.
– Но к чему же этот купеческий костюм, который так странно противоречит вашим изящным манерам…
– Это маска, сударыня!
Госпожа фон Гейерсберг почувствовала облегчение и вздохнула.
– Потрудитесь идти за мной в ту комнату, – сказала она мнимому купцу, указывая ему на соседнюю с большой залой комнату. – Мы там поговорим свободнее.
Он сделал движение, будто хотел подать руку госпоже фон Гейнсберг, но тотчас поправился и только снова поклонился.
Как только они вошли в маленькую гостиную, как только Вальдемар запер дверь, он взял стул и сел возле госпожи фон Гейерсберг.
– Эта молодая девушка, которая с вами, – сказал он взволнованным голосом, – дочь моя… не правда ли?
Госпожа фон Гейерсберг колебалась.
– Не бойтесь ничего, – сказал он ей. – Я тот самый человек, который обожал вашу несчастную подругу, и которому она отдала и сердце, и жизнь. О, не отвечайте! Я чувствую что-то, что говорит мне, что эта прекрасная и благородная девушка – то самое дитя, которое я считал навсегда потерянным для себя, и о существовании которого я только теперь узнал из письма Эдвиги. Маргарита похожа на вас обеих, как будто Богу было угодно соединить в ней ваши черты, как он соединил ваши сердца.
– Да, это точно дочь Эдвиги, – проговорила наконец госпожа фон Гейерсберг, тронутая искренним волнением Герарда.
– Как же случилось, что бедное дитя избежало рук барона и попало к вам?
Тогда госпожа фон Гейерсберг рассказала ему следующее, прибавляя к этому некоторые подробности, которые мы опускаем, как лишние:
Когда Филипп, паж госпожи фон Риттмарк, спускался по веревке со своей драгоценной ношей, по нему выстрелили. Опасно раненый, он выпустил веревку и вместе с кормилицей упал в глубокую воду широких рвов замка.
Запутавшись в свое платье и, вероятно, не умея плавать, Марта утонула. Филиппу удалось выплыть и вылезти на берег. У рва стояло несколько оседланных лошадей. Он вскочил на одну из них и, продолжая держать ребенка на руках, ускакал.
Отъехав от Риттмарка на несколько миль, он остановился, чтобы кое-как перевязать свою рану; он однако сделал это, не слезая с лошади, потому что чувствовал, что у него не хватит сил снова сесть в седло. Потом он поехал дальше.
На другой день утром, работник, отправлявшийся в замой Гейерсберг, рассказал с испуганным видом, что недалеко от парка он видел труп пажа, возле которого лежала маленькая девочка, полумертвая от ужаса и холода.
Госпожа фон Гейерсберг тотчас собрала нескольких слуг и отправилась на место, указанное работником, который, в своем глупом страхе, не подумал унести ребенка.
Паж еще не умер, как думал работники, но был при смерти.
Вероятно, когда он слезал с лошади, выехав в парк, повязка сдвинулась с его раны; ночной холод и утомление окончательно истощили последние силы, еще поддерживавшие бедного мальчика. Он умер в тот же день, несмотря ни на какие пособия.
Маргарита была очень больна, но это был крепкий и здоровый ребенок, скоро пересиливший болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35