И как же её звать? Эники-беники?
АРКАДИЙ. Да ведь я серьёзно! Теперь я с полной ответственностью говорю вам, что готов назвать вашу болезнь по имени!
ОБЛОМОВ. Зачем? Не всё ли равно, как она называется? Да я сам могу вам сто болезней выдумать. Вот, извольте, – жмырь и голядка ! Можно и порошки к ним выдумать, только лечи, – деньги рекой! Всяк у себя жмырь найдёт, и голядка у каждого второго. Можно клинику открыть!
АРКАДИЙ. Полно вам, я серьезно!
ОБЛОМОВ. Я не верю больше в слова, доктор. И в названия тоже. Вот один философ недавно сказал, что – Бог, мол, умер… И что с того? Ведь это одни слова, никто немчурёнку не поверил! А я, в свою очередь, возьму да скажу – человек умер! И что с того? Вон их сколько на улице, никак не переведутся…
АРКАДИЙ. Ваша болезнь называется – TOTUS.
ОБЛОМОВ. Что это значит?
АРКАДИЙ. Это редкая болезнь, с нею уж никого почти не осталось. Наверное, вы один и есть. Все остальные – pele-mele, tutti-frutti, смесь, ни то ни сё. Но это и позволяет им выжить. Я должен сказать вам прямо, ведь мы с вами старые друзья… Мужайтесь, Илья Ильич… Ваш диагноз несовместим с жизнью, и прогноз практически нулевой… Вы скоро умрете.
Пауза.
ОБЛОМОВ. Как, вы говорите, она называется? Эта болезнь? Totus? Заморочили вы меня своей латынью… Непонятно мне. Что есть – Totus?
АРКАДИЙ. Целый. Целый человек. Такой жить не может.
ОБЛОМОВ (после паузы). Понятно. Спасибо. Хорошо, что не врете. Так лучше. И эти глупости с врачебной тайной… Хорошо, что не соблюдаете. Тоже спасибо. (Пауза. Усмехнулся.) Значит, Pele-mele – жить будет? И Tutti-frutti – тоже? Пол-человека, четверть-человека, осьмушка и одна шестнадцатая – все живы… А бедный Totus – нет?
АРКАДИЙ. Нет.
ОБЛОМОВ. Я же говорил – человек умер… (Дрогнувшим голосом) . Ну и ладно.
Пауза.
(Громко.) Не хотите ли чаю? (Кричит.) Захар! Чаю неси! У нас гости! Агафья Матвеевна! Пирогов несите! И водки! Ваня! Маша! Идите сюда! Где вы все?
Пшеницына, дети и Захар появляются на пороге.
АРКАДИЙ (пятясь к двери). Нет-нет. Спасибо. В следующий раз. Некогда. Всего хорошего. Ещё увидимся. Всё будет хорошо. Заеду как-нибудь. Не забывайте.
Быстро выходит из комнаты.
Сцена одиннадцатая.
Штольц, Аркадий и Захар.
Во время всей сцены Штольц и Аркадий сидят неподвижно, словно каменные.
ЗАХАР. Опять помянул его сегодня, царство ему небесное! Этакого барина отнял Господь! На радость людям жил, жить бы ему сто лет… Вот сегодня на могилке у него был. На Охтинском кладбище, между кустов лежит, в самом затишье. Как приду, сяду да и сижу; слезы так и текут… Этак-то иногда задумаюсь, притихнет все, и почудится, как будто кличет: «Захар! Захар!» Инда мурашки по спине побегут! Господи, храни его душеньку! Никто не видал как умер, и стона предсмертного не слыхали. Без мучений. Удар, говорят. Ел мало, из кресла не вставал, всё молчал, а то вдруг заплачет. Чувствовал смерть. Утром Агафья Матвеевна принесла ему кофе, глядь – а его уж и нет! Только руку успел прижать к сердцу. Видно, болело. Ваня – хороший мальчик, закончил курс наук, на службу теперь ходит. Маша пошла замуж за смотрителя казённого дома. Хороший муж, строгий. Место-то нынче трудно найти. Один барин попался такой неугодливый – Бог с ним! Раз только и увидал клопа, растопался, раскричался, словно я выдумал клопов! Когда без клопа хозяйство бывает? И отказал. Такой, право!.. Всё не то теперь, не по-прежнему, хуже стало. В лакеи только грамотных берут. Сапоги сами снимают с себя. Всё какие-то фермы, аренды, акции. Что за акции такие, я не разберу? Это всё мошенники выдумывают! Нужны им деньги, так и пустят в продажу бумажки по пятисот рублей, а олухи накупят. Тут всё и лопнет. Одни бумажки останутся, а денег нет. Где деньги? – спросишь. Нету – учредитель бежал, всё с собой унёс. Вот они, акции-то!
Аркадий поднял руки над головой, сделал ладони углом, – он «в домике».
ЗАНАВЕС.

1 2 3 4 5 6