«Дополнена повестка дня Японо-американского объединенного комитета…»
Как же все-таки женщине удалось добыть газету?.. Может быть, эти типы почувствовали, что у них есть какие-то обязательства по отношению ко мне?.. Да, но, судя по тому, как было до сих пор, всякая связь с внешним миром прекращается после завтрака. Несомненно одно из двух: либо женщина каким-то неизвестным ему способом может связываться с внешним миром, либо она сама выбралась отсюда и купила газету.
«Действенные меры против застоя на транспорте!»
Ну хорошо… Допустим, женщина выбралась… Это немыслимо без веревочной лестницы. Не знаю, как это ей удалось, но ясно одно — она использовала веревочную лестницу… Ну а если так… Мысль его бешено заработала. Узник, только думающий о побеге, — это одно дело. Но ведь женщина, жительница деревни, не потерпит, чтобы ее лишили возможности свободно выходить из ямы… то, что убрали лестницу, — не более чем временная мера, чтобы запереть меня здесь… Стало быть, если я сделаю все, чтобы усыпить их бдительность, рано или поздно такая же возможность появится и у меня.
«В репчатом луке — вещества, эффективные при лечении последствий атомной радиации».
Видимо, мой план симуляции болезни был несколько нарушен непредвиденными обстоятельствами. Еще древние очень верно говорили: если удача спит — жди… Но почему-то сердце к ожиданию совсем не лежало. Было как-то неспокойно. Уж не из-за этого ли страшного, какого-то неуютного и странного сна?.. Ему не давала покоя мысль об опасном — почему опасном, он и сам не понимал — письме. К чему бы такой сон?
Но это не дело — принимать так близко к сердцу обыкновенный сон. В любом случае нужно довести начатое до конца.
Женщина, тихонько посапывая, как обычно, спала на полу недалеко от очага, закутавшись с головой в застиранное кимоно, свернувшись калачиком, обняв руками колени. С этого дня она ни разу не показывалась ему обнаженной, но под кимоно на ней, видимо, ничего нет.
Мужчина быстро пробежал страницу, посвященную социальным вопросам, колонки местной жизни. Он, конечно, не нашел ни статьи о своем исчезновении, ни объявления о том, что без вести пропал человек. Так он и предполагал и поэтому не особенно огорчился. Тихонько встал и спустился на земляной пол. На нем не было ничего, кроме длинных трусов из искусственного шелка. Так было лучше всего. Песок собирался в том месте, где резинка перехватывала тело, и только здесь появлялись краснота и зуд.
Стоя в дверях, он посмотрел вверх, на песчаную стену. Свет ударил в глаза, и все вокруг точно загорелось желтым пламенем. Ни души. Лестницы, конечно, тоже нет. Ничего удивительного. Он хотел лишь убедиться для верности. Нет никаких признаков, что ее опускали. Правда, при таком ветре пяти минут не пройдет, как любой след исчезнет. Да и сразу же за дверьми верхний слой песка нескончаемо тек — будто с песка сдирали шкурку.
Он вернулся в дом и лег. Летала муха. Маленькая коричневатая дрозофилла. Наверное, что-то где-то гниет. Пополоскав горло водой из завернутого в полиэтилен котелка у изголовья, он позвал женщину:
— Послушайте, может, вы встанете…
Женщина вздрогнула и вскочила. Халат сполз, обнажив грудь, слегка обвисшую, но еще полную, с проступающими голубыми жилками. Суетливым, неуверенным движением женщина натянула халат, взгляд ее блуждал, казалось, она еще не совсем проснулась.
Мужчина заколебался. Должен ли он сердито и без обиняков спросить у нее о лестнице?.. Или, может быть, лучше поблагодарить за газету и одновременно спросить — мирным, доброжелательным тоном? Если он разбудил женщину, только чтобы прервать ее сон, то самое правильное — держаться агрессивно. А поводов для придирок сколько угодно. Но это может увести далеко от главной цели — прикидываться тяжелобольным.
Правда, такое поведение не особенно похоже на поведение человека, у которого поврежден позвоночник. Что ему действительно необходимо — так это заставить их убедится в полной невозможности использовать его как рабочую силу и любыми средствами усыпить их бдительность; их сердца уже смягчились до того, что они дали ему газету, теперь надо сделать их вообще неспособными к сопротивлению.
Но все его радужные надежды рухнули сразу.
— Да нет, никуда я не выходила. Один из нашей артели принес средство от гниения дерева, которое мне давно уже обещали… Его-то я и попросила… Здесь, в деревне, газету получают всего в четырех-пяти домах… Пришлось ему специально идти в город, чтобы купить ее…
Такое совпадение вполне возможно. Но не означает ли это, что он заперт в клетке замком, к которому не подберешь отмычки? Если даже местные жители должны мириться подобным заточением, то крутизна этих песчаных стен — дело нешуточное. Мужчиной овладело отчаяние, но он взял себя в руки.
— Вот как?.. Послушайте… Ведь вы здесь хозяйка, верно?.. А не какая-нибудь собака… Не может быть, чтобы вы не могли свободно выходить отсюда и возвращаться, когда захотите? Или вы такое натворили, что в глаза односельчанам смотреть не можете?
Заспанные глаза женщины широко раскрылись от удивления. Они налились кровью, точно раскалились, ему показалось даже, что в комнате стало светлее.
— Ну что вы! Не могу смотреть в глаза?! Чепуха какая!
— Хорошо, но тогда вам нечего быть такой робкой!
— Да если я и выйду отсюда, мне там и делать-то особенно нечего…
— Можно погулять!
— Гулять?..
— Ну да, гулять… походить туда-сюда, разве этого мало?.. Я говорю, вот вы, до того как я сюда пришел, свободно выходили, когда хотели?
— Но ведь попусту ходить — только зря уставать…
— Я дело говорю! Подумайте хорошенько. Вы должны это понять!.. Ведь даже собака, если ее надолго запереть в клетке, и та с ума сойдет!
— Да гуляла я! — выкрикнула женщина своим глухим монотонным голосом. — Правда же, мне давали гулять, сколько я захочу… пока сюда не попала… Подолгу гуляла с ребенком на руках. Даже замучилась от этих прогулок…
Мужчина не ожидал такого. Какая-то странная манера разговаривать. Когда она смотрит на него так нет сил отвечать.
Да, верно… лет десять назад, когда царила разруха, все только и мечтали о том, чтобы никуда не ходить. Такой им представлялась свобода. Но можно ли сказать, что сейчас они уже пресытились этой свободой?.. А может быть, в этот песчаный край тебя и завлекло как раз то, что ты уже изнемогла в погоне за этой призрачной свободой… Песок… Бесконечное движение одной восьмой миллиметра… Это значит — все наизнанку: автопортрет на негативной пленке, рассказывающий о свободе жить, никуда не выходя. Ведь даже ребенок, который готов гулять сколько угодно, начинает плакать, если заблудится.
Женщина вдруг резко изменила тон:
— Чувствуете себя как? Все в порядке?
Ну, что уставилась как баран? Мужчина разозлился. В три погибели тебя скручу, но заставлю признаться, что ты во всем виновата! При одной мысли об этом по телу побежали мурашки, и ему даже почудилось потрескивание, точно от кожи отдирали засохший клей. Кожа будто ощущала ассоциации, связанные со словом «скручу». И вдруг женщина превратилась в силуэт, отошедший от фона… Двадцатилетнего мужчину возбуждают мысли. Сорокалетнего — возбуждает кожа. А для тридцатилетнего самое опасное — когда женщина превращается в силуэт. Он может обнять его так же легко, как самого себя… Но за спиной женщины множество глаз… И она лишь кукла, которую водят за нити этих взглядов… Стоит обнять ее, и уже будут водить на ниточке тебя… Тогда и эта ложь с повреждением позвоночника моментально обнаружится. Разве может он в таком месте, как это, перечеркнуть всю свою прошлую жизнь!
Женщина бочком пододвинулась ближе. Ее округлые колени уперлись ему в бедро. Вокруг разлился густой запах стоялой протухшей воды, исходивший у нее изо рта, носа, ушей, подмышек, от всего ее тела. Робко, нерешительно ее горячие, как огонь, пальцы заскользили вверх и вниз по его позвоночнику. Мужчина весь напрягся. Вдруг пальцы коснулись его бока. Мужчина вскрикнул:
— Щекотно!
Женщина засмеялась. Она и слегка заигрывала, и немного робела. Все это было слишком неожиданно, и он еще не знал, как себя вести. Но чего она хочет?.. Умышленно это делалось или пальцы просто соскользнули?.. Только что она моргала глазами, изо всех сил стараясь проснуться… Но ведь и в первый вечер она так же странно засмеялась, когда, проходя мимо, толкнула его в бок… Может быть, она вкладывает в свои действия какой-то особый смысл? Возможно, в глубине души она не верит в его болезнь и делает все это, чтобы проверить свои сомнения… Не исключено… Зевать нельзя. Ее соблазнительность — самая обыкновенная ловушка, в конце концов точно такая же, как сладкий аромат меда у растений-хищников, питающихся насекомыми. Сначала она спровоцирует его на насилие, вызовет этим скандал, а потом он окажется по рукам и ногам опутан цепями шантажа.
Мужчина взмок и начал плавиться, как воск. Поры его источали пот. Часы остановились, и точного времени он не знал. Там, наверху, возможно, день еще в разгаре. Но на дне двадцатиметровой ямы были уже сумерки.
Женщина еще крепко спала. Ноги и руки у нее нервно вздрагивали — что-то снилось. Он хотел было помешать ей спать, но раздумал. Она все равно уже выспалась.
Мужчина приподнялся, подставляя тело сквозняку. Полотенце, по-видимому, упало с лица, когда он повернулся во сне, и теперь за ушами, около носа, в углах рта налипло столько песка — хоть соскребай. Он накапал в глаза и прикрыл их концом полотенца. Но, только повторив это несколько раз, смог наконец как следует раскрыть их. Еще два-три дня — и глазных капель не останется. Даже из-за одного этого хочется, чтобы скорее уж был какой-нибудь конец. Тело такое тяжелое, будто в железных доспехах лежишь на магните. Он изо всех сил напряг зрение, но в тусклом свете, пробивавшемся через дверь, иероглифы в газете казались застывшими лапками дохлых мух.
По-настоящему нужно было, конечно, попросить женщину еще днем, чтобы она почитала ему. Это бы и спать ей помешало. Одним выстрелом убил бы двух зайцев. Но, к сожалению, он сам заснул раньше нее. Как ни старался — все испортил.
И вот теперь опять у него будет эта невыносимая бессонница. Он пытался в ритме дыхания считать от ста назад. Пытался мысленно шаг за шагом пройти привычной дорогой из дома в школу. Пытался в определенном порядке назвать известных ему насекомых, группируя их по видам и семействам. Но, убедившись, что все усилия тщетны, начал еще больше нервничать. Глухое ворчание ветра, несущегося по краю ямы… Скрежет лопаты, пластающей влажный песок… Далекий лай собак… Едва слышные голоса, колеблющиеся, как пламя свечи… Беспрерывно сыплющийся песок, который, как наждак, точит кончики нервов… И все это он должен выносить.
Ничего, как-нибудь вытерпит. Но в тот миг, когда утренние голубые лучи скользнули вниз с края ямы, все стало наоборот — началась схватка со сном, впитывавшимся в него, как вода в губку. И если этот порочный круг не будет где-то разорван, то крупинки песка, чего доброго, остановят не только часы, но и само время.
Статьи в газете были все те же. В ней нельзя было различить даже следов того, что недельный разрыв все же существует. Если это окно во внешний мир, то, видимо, стекла в нем — матовые.
«Широко распространилось взяточничество в связи с налогами на корпорации» … «Университетские городки сделать Меккой индустрии»… «Одно предприятие за другим приостанавливает работу. Заседание Генерального совета профсоюзов приближается: точка зрения будет опубликована» … «Мать убила двух детей и отравилась сама» … «Участившиеся похищения автомобилей — новый стиль жизни или новый вид преступлений!» … «Неизвестная девушка уже три года приносит цветы к полицейской будке» … «Трудности олимпийского бюджета Токио» … «Сегодня призрак снова зарезал двух девушек» … «Студенты губят здоровье наркотиками» … «Курса акций коснулся осенний ветер» … «Известный тенор Блю Джексон приезжает в Японию» … «В Южно-Африканской Республике снова волнения: 280 убитых и раненых» … «Воровская школа без платы за обучение: замешаны женщины; аттестаты об окончании — в случае успешной сдачи экзаменов».
Ни одной статьи, которую было бы жалко пропустить. Призрачная башня с просветами, сложенная из призрачного кирпича. Впрочем, если бы на свете существовало лишь то, что жалко упустить, действительность превратилась бы в хрупкую стеклянную поделку, к которой страшно прикоснуться. Но жизнь — те же газетные статьи. Поэтому каждый, понимая ее бессмысленность, ось компаса помещает в своем доме.
И вдруг на глаза попалась поразительная статья.
«Около восьми часов утра четырнадцатого на строительном участке жилого дома, улица Ёкокава, 30, экскаваторщик Тосиро Цутому (28 лет), работавший в компании Хинохара, был придавлен обвалившимся песком и получил тяжелое увечье. Он был доставлен в ближайшую больницу, но вскоре умер. Согласно расследованию, произведенному полицейским участком Ёкокава, причиной несчастного случая послужило, по всей вероятности, то, что, срывая десятиметровую гору, он выбрал слишком много песка».
Понятно… Они нарочно подсунули мне эту статью. Даром они не стали бы выполнять мою просьбу. Хорошо еще, что не обвели ее красными чернилами. Для слишком скандальных типов можно припасти, мол, и Черного Джека… Кожаный мешок наполняют песком — такой штукой шибанешь не хуже, чем железной или свинцовой палкой… Сколько бы ни говорили, что песок течет, но от воды он отличается… По воде можно плыть, под тяжестью песка человек тонет…
Слишком радужным казалось мне мое положение.
Но изменение тактики было связано с серьезными сомнениями и потребовало немало времени. Прошло, пожалуй, часа четыре, как женщина ушла копать. По времени корзины с песком должны быть подняты уже второй раз, переносчики закончили свою работу и ушли к пикапу. Прислушавшись и убедившись, что они не возвратятся, мужчина встал потихоньку и оделся. Женщина ушла с лампой, поэтому все приходилось делать на ощупь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21