Он увидел, как отец отшатнулся под силой удара. Услышал его вскрик. Ему тоже захотелось сделать шаг назад, захотелось закричать, сколько хватит голоса. Он стоял прикованный к песку и не мог произнести ни звука. Это была молния, а не гремучка. Это сломалась ветка, это пролетела птица, пробежал кролик…
– Назад! – крикнул Пенни. – Держи собак!
Голос расковал его. Он отпрянул назад, схватил собак за загривок. Увидел, как крапчатая тень подняла свою плоскую голову на высоту колена. Голова покачивалась из стороны в сторону, следуя за медленными движениями отца. Он услышал жужжание колец на хвосте змеи. Собаки тоже услышали. Они потянули носом воздух. Шерсть стала на них дыбом. Джулия жалобно взвизгнула, вырвалась из его рук, повернулась и, поджав хвост, пошла обратно по тропе. Рвун взвился на дыбы и залаял.
Медленно, как человек в сновидении, Пенни пятился назад. Кольца пели. Нет, это не кольца – это жужжала цикада. Это пела древесная лягушка… Пенни поднял ружьё и выстрелил. Джоди содрогнулся. Змея свилась в завитки и задёргалась в агонии. Её голова зарылась в песок. Корчи прошли по всей длине её тела, кольца прошумели слабо и затихли. Завитки медленно распались на отдельные извивы, – так вода уходит при отливе. Пенни повернулся и застывшим взглядом посмотрел на сына.
– Она укусила меня, – сказал он.
Он поднял правую руку и неподвижно глядел на неё. Его пересохшие губы оттопырились, обнажив зубы. Кадык судорожно ходил вверх и вниз. Он тупо смотрел на проколотую в двух местах кожу. Из каждого прокола выступило по капельке крови.
– Она была большая, – сказал он.
Джоди отпустил Рвуна. Тот подбежал к мёртвой змее и разразился яростным лаем. Он делал выпады в её сторону и в конце концов ткнул её лапой. Затем успокоился и стал нюхать песок вокруг. Пенни вышел из оцепенения, поднял голову. Лицо его было серым, как пепел орешника.
– Смертушка идёт за мной, – сказал он.
Он облизал губы. Затем круто повернулся и быстро пошёл прямо через скраб по направлению к росчисти. Идти по ровной дороге было бы скорее, но он безрассудно стремился к дому напрямик, продирался сквозь чащобу пальм, карликовых дубов и голого падуба. Джоди, задыхаясь, едва поспевал за ним. Сердце его колотилось так сильно, что он ничего не видел перед собой и шёл на треск, с каким отец ломился сквозь чащу. Внезапно гущина кончилась, дав место тенистой поляне, уставленной высокими дубами. Теперь они шли в тишине, и это было странно.
Пенни вдруг резко остановился. Впереди произошло какое-то движение. Самка оленя вскочила на ноги. Пенни глубоко вздохнул, словно ему отчего-то стало легче дышать, поднял ружьё и прицелился. У Джоди мелькнула мысль, что отец сошёл с ума. Сейчас не время останавливаться для охоты. Пенни выстрелил. Олениха упала на песок. Пенни подбежал к ней и достал нож. Теперь Джоди был уверен, что отец помешался. Пенни не стал перерезать животному горло, а вонзил нож в брюхо и широко раскрыл его. Сердце ещё билось. Пенни вырезал печень и, стоя на коленях, переложил нож в левую руку. Затем отвернул правый рукав и вновь посмотрел на проколотую в двух местах кожу. Проколы закрылись. Предплечье вздулось и быстро чернело. На лбу Пенни выступила испарина. Он быстро рассек ножом рану. Из неё хлынула тёмная кровь. Он прижал ещё тёплую печень к разрезу.
– Вытягивает… – приглушенным голосом произнёс он.
Он надавил сильнее, отнял печень и осмотрел её. Она приняла ядовито-зелёный оттенок. Он перевернул её и приложил к ране свежим местом.
– Вырежь мне кусок сердца, – сказал он.
Джоди стряхнул с себя оцепенение. Нож вывалился у него из рук. Наконец он отсёк кусок.
– Ещё, – сказал Пенни.
Он менял прикладываемые куски вновь и вновь.
– Дай мне нож.
Он сделал новый надрез, на этот раз выше, в том месте, где чёрная опухоль достигала наибольших размеров. По его щекам катил пот.
– Тебе очень больно, па?
– Будто раскалённый нож вогнали в лопатку.
Мясо больше не окрашивалось зелёным. Жизнь и тепло быстро уходили из тела оленихи, оставляя после себя окоченение смерти. Он встал.
– Я сделал всё, что мог. Я пойду дальше домой, а ты иди к Форрестерам и попроси их съездить за доктором Вильсоном.
– Ты думаешь, они поедут?
– Надо рискнуть. Крикни им и скажи быстро, чтоб они не успели швырнуть в тебя чем-нибудь или выстрелить.
Он повернул назад, к проторенной тропе. Джоди пошёл за ним. За спиной послышался слабый шорох. Он оглянулся. Пятнистый оленёнок выглядывал с края поляны, чуть пошатываясь на ещё нетвёрдых ногах. Его тёмные глаза были широко раскрыты от удивления.
– Па! – крикнул он. – У оленихи был оленёнок.
– Мне очень жаль, сын. Ничем не могу тут помочь. Иди, не мешкай.
Сердце Джоди разрывалось на части. Он медлил. Оленёнок в недоумении поднял свою маленькую головку. Он нетвёрдыми шагами приблизился к телу оленихи, наклонился и обнюхал её. Затем проблеял.
– Давай скорей, сын! – крикнул Пенни.
Джоди бегом догнал его. Пенни на мгновение остановился.
– Пусть кто-нибудь поедет по этой дороге и подберёт меня, ежели я не дойду до дома. Поспеши.
Ужас нахлынул на Джоди при мысли о распухшем теле отца, лежащем посреди дороги. Он пустился бежать. Отец с какой-то медлительностью отчаяния побрёл по направлению к Острову Бэкстеров.
Джоди бежал по Фургонной тропе к миртовой роще, где тропа раздваивалась и одной своей ветвью вливалась в большую дорогу, ведущую к Острову Форрестеров. Дорога была много езженная, лишенная травянистого покрова, который мог бы служить твёрдой опорой для ног. Сухой, сыпучий песок засасывал ступни, цепкими щупальцами охватывал икры. Джоди перешёл на мелкую рысцу – казалось, так устойчивее бежать по песку. Ноги его двигались, но ум и тело как будто парили над ними, словно пустые козлы над колёсами повозки. Дорога под ним была как бесконечный круг, по которому идёт лошадь, впряженная в привод. Ноги его поднимались и опускались, но ему казалось, будто он снова и снова минует всё те же деревья, всё те же кусты. И таким медленным, таким тщетным казалось ему их поступательное движение, что он испытал тупое удивление, когда добежал до поворота. Этот изгиб был ему знаком. Теперь он недалеко от дороги, которая ведёт прямиком на росчисть Форрестеров.
Вот он добежал до высоких деревьев Острова. Они испугали его, потому что говорили, как близко он теперь к цели. Он явился живой, и он боялся. Он боялся Форрестеров. И потом, если даже они откажут в помощи и отпустят его подобру-поздорову, куда он пойдёт? Он задержался на минуту в тени дубов, раздумывая.
Было сумрачно, но он знал, что час темноты ещё не настал. Дождевые облака, словно и не облака вовсе, пропитывали собою небо и заполняли его целиком. Лишь на западе светилась зелёная полоса, цвета оленьего мяса, всосавшего яд. Ему пришло в голову позвать Сенокрыла. Друг услышит и выйдет к нему, и тогда можно будет приблизиться к дому и всё объяснить. У него отлегло от сердца, когда он подумал об этом, представил ласковые глаза друга, полные печали о нём. Он сделал глубокий вдох и опрометью ринулся по тропинке, осененной дубами.
– Сенокрыл! – закричал он. – Сенокрыл! Это я, Джоди!
Теперь лишь выждать немного – и друг выйдет к нему, сползёт на четвереньках по шатким ступенькам крыльца, как он вынужден делать всегда, когда спешит. Или появится из кустов, а следом за ним енот.
– Сенокрыл! Это я!
Никто не отвечал. Он ворвался на подметённый, посыпанный песком двор.
– Сенокрыл!
В доме светился ранний огонь. Из трубы клубами валил дым. Двери и ставни были закрыты на ночь от комаров. Но вот дверь распахнулась. В освещённом квадрате проёма он увидел, как Форрестеры один за другим поднимались на ноги – точно гигантские деревья в лесу вздымались на своих корневищах и шевелились навстречу ему. Он застыл на месте. На крыльцо вышел Лем. Он избычил голову, всматриваясь в пришельца.
– Это ты, стервёныш. Чего надо?
– Сенокрыл… – запинаясь, проговорил Джоди.
– Он захворал. Ты так и так не можешь видеть его.
Это было слишком. Он разрыдался.
– Отец… Его укусила змея… – всхлипывал он.
Форрестеры спустились с крыльца и обступили его. Он громко плакал от жалости к отцу и к себе самому и ещё оттого, что наконец-то он здесь и теперь покончено с тем, ради чего он сюда явился. По собравшейся вокруг кучке мужчин прошло движение – словно закваской всколыхнуло поставленное на пироги тесто.
– Где он? Какая змея?
– Гремучка… Большая… Он пошёл домой, только не знает, доберётся ли.
– Он опух? Куда она его укусила?
– В руку. Она уже сильно вздулась. Прошу вас, съездите за доктором Вильсоном. Прошу вас, съездите за ним поскорее. Я больше не буду помогать Оливеру. Прошу вас…
– Комар обещает не кусаться, – усмехнулся Лем.
– Похоже, тут уж ничем нельзя помочь, – сказал Бык. – Человек, укушенный в руку, умирает скоро. Наверное, он помрёт до того, как доктор осмотрит его.
– Он подстрелил олениху и вытягивал яд печенью. Прошу вас, съездите за доктором.
– Я съезжу за ним, – сказал Мельничное Колесо.
Облегчение нахлынуло на Джоди, словно поток солнечного света.
– Большое спасибо.
– Оставь свои «спасибо» при себе. Я и собаке помог бы, будь она укушена змеей.
– Я выеду по дороге и подберу Пенни, – сказал Бык. – Негоже быть на ногах человеку, когда его укусила змея.
Он и Мельничное Колесо с мучительной медлительностью отправились на скотный двор седлать лошадей. Эта неторопливость была страшнее любой горячки. Если бы для отца оставалась надежда, они бы спешили. А они двигались так медленно и спокойно, как будто выезжали не на помощь, а на похороны. Джоди как потерянный стоял на месте. Остальные Форрестеры вошли в дом и закрыли за собой дверь. Джоди охватил панический страх, что они вовсе не собираются выручать их из беды. Он остался один, и отец тоже остался один. Но вот показались верхом Бык и Мельничное Колесо, и Бык вовсе не враждебно махнул ему рукой.
– Не изводи себя зря, малыш. Мы сделаем всё, что можем. Мы не держим зла на людей, попавших в беду.
Они ударили пятками в бока лошадей и понеслись. Свинцовая тяжесть на душе сменилась лёгкостью. Стало быть, враг один только Лем. Выждав, когда стук копыт затих вдали, он отправился домой по той же дороге.
Он гадал, за какое время Мельничное Колесо доберётся до Семимильного притока. Гадал не о том, будет ли доктор пьян, потому что это было заведомо так, а о том, насколько он будет пьян. Если доктор Вильсон был в состоянии сесть в постели, его считали возможным везти к больному. Когда за ним приходили, он с трудом поднимался и шёл делать своё дело, нетвёрдый на ногах, но с добрыми руками и сердцем. Его знали повсюду и считали, что он умеет лечить, пьян он или не пьян…
Джоди свернул на дорогу, идущую в восточном направлении, к их росчисти. Ему ещё оставалось пройти четыре мили. По твёрдой почве он мог бы покрыть их немногим более чем за час. Но под ногами у него был рыхлый песок, и сама темнота, казалось, удерживала его и сбивала с ровного шага. Хорошо, если он доберётся до дому за полтора часа, а возможно, на это уйдёт и целых два. Временами он переходил на мелкую рысцу. Сияние в воздухе было поглощено тьмою зарослей, как река поглощает нырнувшую змеешейку. Растительность всё теснее приступала к дороге с обеих сторон, суживая проход.
На востоке загрохотало, и вспышка молнии заполнила небо. Он прибавил шагу и шёл теперь, торопясь и спотыкаясь. Ему почудился вдали волчий вой, но это мог быть и шум ветра. А ветер разгуливался. Его слышно было издалека. Казалось, он дует над мрачной бездной в каком-то совсем другом мире. Потом он вдруг стал нарастать. Слышно было, как он движущейся стеной подходит всё ближе и ближе. Вот замолотили ветвями деревья впереди. Затрещали и приникли к земле кусты. Раздался оглушительный рёв, и гроза обрушилась на Джоди, словно удар.
Он нагнул голову и вступил с нею в борьбу. В одно мгновение его вымочило до нитки. Дождь струями тёк по его затылку, затекал в штаны. Одежда тяжело обвисла на нём и мешала идти. Он стал спиной к ветру, поставил ружьё у обочины, снял штаны и рубашку и связал их в узелок. Затем взял ружьё и нагишом пошёл дальше сквозь грозу. Прикосновение дождя к обнажённой коже давало ощущение чистоты и свободы. Сверкнула молния, и белизна собственного тела удивила его. Он вдруг почувствовал себя беззащитным. Он был один, голый, во враждебном ему мире; потерявшийся и забытый среди мрака и грозы. Что-то бегало позади и впереди него. Что-то крадучись ходило по зарослям, словно пантера. Что-то огромное и бесформенное, и это что-то было его врагом. По зарослям разгуливала Курносая…
В свете молнии он увидел впереди открытое пространство: это была заброшенная росчисть. Он стремглав бросился к ней и притулился под старой изгородью, ища хотя бы минутного укрытия. Но плещущий над ним ветер был холоднее дождя. Дрожа от озноба, он встал и пошёл дальше. Остановка лишь ещё больше настудила его. Ему хотелось бы побежать и согреться, но сил хватало только на то, чтобы тащиться медленно нога за ногу. Песок схватило дождем, и идти стало легче. Ветер ослаб. Проливной ливень перешёл в равномерный дождь. В тупом отчаянии он продолжал идти вперёд и вперёд. И как раз в тот момент, когда ему уже казалось, что он обречён идти вечно, он миновал провал и увидел, что он на росчисти.
Дом был ярко освещён свечами. Ржали лошади и рыли копытами песок. Их было три, привязанных к дощатой изгороди. Он прошёл в калитку и вошёл в дом. Все, что следовало сделать, было уже сделано, – он не встретил никакой суматохи. Бык и Мельничное Колесо сидели у пустого очага и о чём-то болтали. Джоди не посмел задать роковой вопрос и прошёл мимо них в спальню отца. Мать сидела с одной стороны постели, доктор Вильсон – с другой. Он не повернул головы. При виде его мать молча поднялась, подошла к комоду и достала ему чистые штаны и рубаху. Он бросил мокрую одежду и медленно подошёл к постели.
«Если он ещё жив, он не умрёт», – подумал он.
Пенни пошевелился. Сердце кроликом прыгнуло в груди Джоди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49