Инспектор быстро оделся, чтобы успеть выпить кофе у проводника. На вокзале, как и было договорено, его ждала машина из управления.
Домой он вошел на цыпочках, но осторожность оказалась ненужной, так как Гражина уже не спала, а сон Янека не прервала бы даже артиллерийская канонада. Ольшак чмокнул жену в щеку, погладил по волосам, выпил приготовленный кофе, принял душ, отметив, что колонка исправлена (вероятно, вчера жене удалось поймать слесаря), и только после этого проснулся по-настоящему.
Бреясь перед зеркалом, он вспомнил вчерашний разговор в тридцать седьмом номере варшавской гостиницы «Европейская».
Француз был небольшого роста, почти как Сельчик, с гладко прилизанными волосами и тонкими усиками. Собственно, слово «француз» в данном случае не очень подходило. Капитан Беджицкий оказался ненужным, так как мосье Жан Ромбе родился в Сталевой Воле и звался Яном Ромбеком, пока еще ребенком не попал с родителями во Францию. Говорил он по-польски довольно прилично, только иногда вставлял французские слова. «Ни то ни се, – сказал потом капитан Беджицкий. – Польский почти уже забыл, а французскому еще толком не научился. Такая уж у них судьба, братец, – добавил он. – Дети эмигрантов».
Они застали Ромбека сидящим в кресле. На ногах у него были только носки., и это сразу бросилось в глаза инспектору, ибо, помня показания дворничихи, он в первую очередь непроизвольно посмотрел на ноги француза. В следующее мгновение, однако, он увидел у дивана ботинки, о которых говорила дворничиха. Действительно, гакой фасон в Польше не носили. По крайней мере, Ольшак таких не видел. Ничего удивительного, что дворничиха запомнила их. С двойной прошивкой и удивительной застежкой, они казались меньше, чем были на самом деле, если в них умещалась нога француза.
– О, пардон! – улыбнулся Ромбек. – Забыл домашние туфли. Чем могу быть полезен?
Ольшак показал ему удостоверение. Ему было приятно, что с французом можно говорить без переводчика.
– Несколько дней назад вы посетили одного человека в N.
– Да, – ответил тот, – в этом городе я навещал своего кузена Конрада Сельчика. А в чем дело?
– Конрад Сельчик трагически погиб в ночь с третьего на четвертое сентября. Я веду следствие. – Инспектору не хотелось выкладывать этому человеку сразу все, что ему было известно, он решил дозировать информацию. В первый момент его поразило сообщение, что француз был кузеном Сельчика. Сейчас, присмотревшись к нему, Ольшак заметил даже какое-то сходство с фотографией покойного, которую он получил на следующий день после происшествия на Солдатской.
– Oh, terrible! Это ужасно, – поправился Ромбек. – Это ужасно, – повторил он, – хотя этого и можно было ожидать.
– Прошу вас, расскажите все, что вам известно.
– Сельчик – мой двоюродный брат. Мы переписывались в течение нескольких лет, хотя никогда не виделись. Встретились мы только третьего сентября, да, это было третьего, в день моего приезда. Еще в письмах мы договорились, что он будет ждать меня на вокзале. Конрад был с машиной. Я не знал, что у него есть автомобиль, – Ромбек запнулся, подыскивая нужное слово, – его будущей жены, – нашелся он.
– Как вы узнали друг друга?
– Мы об этом тоже подумали и обменялись фотографиями. Вы сказали, – Ромбек посмотрел Ольшаку в глаза, – он трагически погиб. Что это было, самоубийство?
– Вы позволите сначала задать вам несколько вопросов?
– Bien, понимаю. Полиция везде одинакова. Предпочитает спрашивать, а не отвечать. – Ромбек слабо улыбнулся. Было видно, что он взволнован, хотя старался взять себя в руки. Известие о смерти кузена потрясло его. Он вынул пачку сигарет («Галуаз», – заметил Ольшак), предложил их Беджицкому и инспектору и закурил сам.
– Вы говорите, что именно этого можно было ожидать. Правильно ли я вас понял? Невеста пана Сельчика и все, кто его знал, были удивлены его смертью.
– Он был очень взволнован. – Ромбек внезапно закашлялся, поперхнувшись дымом. – Я пытался понять, что его угнетает, – продолжал он через мгновение. – Думал даже, что мой приезд не ко времени, иногда это случается, не правда ли? – Он говорил медленно, старательно подбирая слова, и лишь иногда неправильно поставленное ударение действовало на слух, словно скрежетание металла по стеклу. – Он ничего не хотел мне говорить ни в машине, ни позднее дома. Только за ужином совершенно неожиданно попросил у меня, нет, это не то слово, он потребовал, чтобы я дал ему тысячу долларов. Я не ожидал этого и был чрезвычайно удивлен. Конрад никогда и ни о чем не просил, напротив, присылал мне книги и пластинки, а когда однажды, желая его отблагодарить, я послал ему кое-какие мелочи, ну, знаете, нейлоновые рубашки, которые у нас очень дешевы, он был буквально оскорблен. Он написал мне, что у него все идет хорошо, он работает, купил квартиру и доволен жизнью. Именно поэтому меня удивило его требование. Тысяча долларов – это пять тысяч франков, куча денег, почти автомобиль, конечно, дешевый автомобиль. Я неплохо зарабатываю, и на моем текущем счету в банке лежит несколько тысяч долларов, однако это бесцеремонное требование поразило меня. Естественно, я спросил, зачем ему столько денег. Сначала Сельчик не хотел отвечать. Но потом довольно туманно намекнул на какой-то шантаж, на то, что кто-то требует от него денег и, если он не заплатит, его карьера кончена.
– И вы дали ему деньги?
– Но, мосье инспектор, кто же носит при себе такую сумму? Перед поездкой в Польшу я купил в бюро путешествий купоны «Орбиса» на оплату отелей и ресторанов. У меня, конечно, было несколько сот франков и чековая книжка, но Конрад не смог бы реализовать в Польше этот чек. Я посоветовал ему пойти в полицию, то есть в милицию.
– И что он ответил?
– Сказал, что если не достанет этих денег, то ему остается только покончить с собой. Поэтому я и спросил вас, не была ли его смерть самоубийством. Mon Dieu, если бы я знал, что он это сделает, я достал бы ему эти деньги и переправил бы их в Польшу… Но знаете, знакомые предупреждали меня перед отъездом, что некоторые наши земляки, не все, конечно, думают, что мы там, на Западе, гребем деньги лопатами. Я сказал Конраду об этом, вспылил, так как был на него зол, прошу простить мне это. Я уехал отсюда ребенком, и в первый же день приезда такая история! Расстались мы не прощаясь. Я чувствовал себя обиженным. Думал, что Конрад придет в гостиницу, чтобы извиниться, но он не появился. Все это подействовало на меня, я расстроился, и, как это иногда случается со мной, у меня начался приступ. – Ромбек приложил руку к почкам, – забыл, как это называется, что-то вроде укола.
– Почечные колики, – вставил Ольшак.
– Да, именно так называл это доктор из «Скорой помощи». Очень симпатичный человек и очень сердечный. Просидел около меня несколько часов.
– До половины первого.
– Вы и это знаете? Ах, понимаю, иногда читаю детективы. У нас есть такой писатель – Сименон, вы слышали? Герой его произведений – комиссар Мегрэ. Мне кажется, что он похож на вас, только он куриг трубку, по крайней мере, в фильмах. – Ромбек остановился, как бы что-то припоминая. – Бедный Конрад, – сказал он, помолчав. – А вам неизвестно, почему он это сделал? Вы не обнаружили тех шантажистов? Это действительно ужасно! – Ромбек встал, подошел к окну и распахнул его.
– Вы вспоминали здесь о будущей жене Конрада Сельчика. Он вам говорил что-нибудь о ней?
– Конрад писал, что намеревается жениться. Я думал, что он представит ее мне. Так, наверное, и произошло бы, если бы не этот странный разговор между нами. Мне хотелось пробыть у него, по крайней мере, три или четыре дня и только потом посетить Краков, Закопане, Варшаву'. Я приехал лишь на десять дней, так как мой шеф не отпускал меня на более долгий срок. Я работаю директором отдела рекламы большой фирмы электронного оборудования. Это очень хорошая работа, только на отпуск почти не остается времени.
– Значит, вы так и не увидели Иоланту Каштель?
– Да, действительно, ее звали Иоланта. Я уже, кажется, говорил, что не знаю даже, как она выглядит. А жаль. Конрад писал мне, что она замечательная девушка, что они хорошо понимают друг друга…
– Когда вы возвращаетесь во Францию?
– Через три дня. Я купил обратный билет еще з Париже. Но решил, что обязательно снова приеду в Польшу. Эта прекрасная страна сильно изменилась. Может быть, наша фирма будет с вами торговать. Жаль Конрада… Теперь у меня никого здесь не осталось.
– Давайте еще раз вернемся к вашему вечернему разговору. Прошу вас, попробуйте сосредоточиться и припомнить, не называл ли Сельчик каких-нибудь имен или не говорил что-либо о человеке, который его шантажирует. Может быть, это помогло бы нам.
– Попробую. Конрад сказал: «Это страшный человек, холодный и беспощадный». Да, вспомнил! – подскочил Ромбек. – Этот человек играет в шахматы. Конрад сказал: «Холодный, расчетливый шахматист, который умеет предвидеть на пять ходов вперед». И добавил еще: «Или он меня убьет, или я вынужден буду покончить с собой…»
Уходя, Ольшак попросил у Ромбека спички, объяснив, что его сын филуменист.
Как только они с Беджицким вышли из отеля, Оль-шак старательно завернул коробок в приготовленную салфетку. Необходимо снять отпечатки пальцев с этого коробка и сравнить с обнаруженными в квартире Сель-чика. Хотя Ромбек и не отрицал, что был там, формальности необходимо выполнить.
…Ольшак побрился и уже надевал пиджак, когда зазвонил телефон. Звонил Кулич.
– Шеф, Бабуля раскалывается!
Действительно, Бабуля «раскалывался». Поручик ожидал Ольшака в его кабинете. Стенографист устроился за столом, Бабуля сидел, полуразвалясь, в кресле.
– Ничего вы мне не сделаете, – захихикал он, увидев входящего Ольшака.
– Расскажи еще раз, как все было, пану инспектору. Он тоже хочет послушать, – обратился к нему Кулич. Глаза поручика были припухшими, очевидно, близнецы снова не давали ему спать.
– Могу и повторить, почему же нет? Все равно вы ничего мне не сделаете. Значит, у него были ключи, и он остановил машину перед таким высоким домом. Ну, сами знаете, перед каким, верно? Ну, в новом районе. Там не разобрать, какая где улица. Ну, значит, подъехали мы на машине, а потом поднялись на лифте на самый верх. Он дал мне ключи, приказал отпереть дверь, но перед этим проверил, есть ли у меня перчатки, в велел ни до чего не дотрагиваться. Потом приказал запереть дверь изнутри на цепочку и повернуть ключ, ну, я это и сделал, а он сам вошел в соседнюю квартиру, тут же, рядом, от которой также имел ключи. А потом я увидел его уже на балконе, там был такой общий балкон, только стенка его разделяла. Ну, значит, я подтащил покойника, как он мне приказал, и положил его на барьер, а потом он подал мне руку, и я перелез на другой балкон. Боялся смотреть вниз, – снова захихикал Бабуля, – жутко высоко. У меня ноги дрожат, когда я с моста вниз смотрю. Значит, он велел мне не смотреть, держаться за стену и его руку. Коекак перелез. А потом достаточно было немного высунуться, приподнять покойнику ноги, чтобы он грохнулся вниз головой.
– Покойнику? – только теперь спросил Ольшак. Еще раньше он хотел задать несколько вопросов, но знал, что такого оратора, как Бабуля, лучше не прерывать.
– Конечно, живого ведь я бы не выбросил, а покойнику все равно.
– Но прежде ты снял с него часы?
– Было дело. А вы бы удержались? Жаль мне их стало.
– Откуда ты знал, что он мертв?
– Он мне сказал.
– Кто он?
– Ну я же говорил. Пан Махулевич, который привез меня на машине.
– Человек, которого ты выбросил, стал мертвецом только на земле. А когда ты снимал с него часы, он был еще жив.
Ольшак рассчитывал, что эти слова испугают Бабулю и тот начнет доказывать, что не знал этого, или, наоборот, замолчит. Но такой реакции он не ожидал. Бабуля сдвинул брови, на лице его отразилось что-то вроде работы мысли.
– Может быть, – сказал он наконец спокойно. – Я сразу об этом подумал, когда были на балконе, а потом в квартире, где спала такая красивая женщина. Пан Махулевич не позволил мне даже дотронуться до нее. И вообще, мы сидели тихо, как мыши, по крайней мере, два часа.
– Значит, ты сказал Махулевичу, что тебе показалось, будто тот человек жив…
– Да, он вроде дышал. Я так и сказал. Но Махулевич обозвал меня дураком. А я и сам знаю, что я дурак. И поэтому вы мне ничего не сделаете.
– Сколько ты получил за это?
– Пять, как и договаривались. Если бы я наверняка знал, что покойник еще живой, то Махулевичу пришлось бы раскошелиться на две тысячи.
– Но ты же получил пять, – вставил Кулич.
– Пять сотен, – терпеливо объяснил Бабуля. – Значит, он меня обманул и тот парень был еще жив? – Он задумчиво покрутил головой. И все продолжал чтото бормотать, пока капрал выводил его из кабинета Ольшака.
– Ну и как? – спросил Кулич.
– Хорошая работа, – похвалил Ольшак. – Махулевича взять сейчас же. Если ты в состоянии, поговори с ним, прежде чем я вернусь. Потом я возьму его в оборот. Ты плохо выглядишь.
– Интересно, как бы ты выглядел, выстирав и выгладив сто двадцать пеленок? Вот если бы у нас родилась четверня, как под Познанью, мы бы хоть няньку получили, а так приходится мучиться самим.
14
По дороге к месту работы Иоланты Каштель Ольшак попытался мысленно привести в порядок полученные сведения. Интуитивно он чувствовал, что дело подходит к концу, что восстановление недостающих звеньев – вопрос ближайшего времени.
Итак, некто, имеющий доступ к материалам, компрометирующим многих здешних частных торговцев и директоров государственных магазинов, решает на этом заработать. Это расчетливый человек, шахматист, способный предвидеть на несколько ходов вперед. Он знает условия конспиративной работы и решает организовать банду шантажистов. Известно, что он склонил на свою сторону Махулевича. Может быть, и на него имел компрометирующие материалы.
Известно также, что в этой банде есть молодая женщина, брюнетка в темных очках. Непонятно, почему Ольшаку вдруг припомнилась девушка, с которой он как-то видел на улице Янека. Однако инспектор отогнал от себя эту нелепую мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18