раковина laufen pro
Обе причины приведут к снижению реактивности.
5.3. Доклад, п. 5.2.1. «Заявлялось, что длительная эксплуатация реактора на уровне мощности ниже 700 МВт запрещена. Это заявление основывалось на неправильной информации. Такое запрещение должно было существовать, однако в тот момент его не было».
Тот реактор «успешно» взрывался и при 700 МВт. Для него не было безопасного уровня мощности. Был только более или менее опасный. С другой стороны, реактор, отвечающий нормам проектирования, в таком ограничении не нуждается.
Никакого технического обоснования безопасности при мощности выше 700 МВт нет. А приняла она прямо-таки мистический характер (заставив на весь мир врать академиков и докторов) только для обвинения персонала.
Уровень в 700 МВт при составлении программы устанавливал автор данной статьи, исходя из побочных соображений. В момент составления программы предполагалось, что будем проверять главные предохранительные клапана, для чего необходима значительная мощность – пропускная способность одного клапана 725 т пара в час. Поскольку выполнение программы выбега ТГ было отнесено на самый конец (из-за подключения большинства механизмов на резервное питание – это и есть меры безопасности, в отсутствии которых критикуется программа) и реактор при этом глушился, то, чтобы не ждать снижения мощности, был записан уровень при предполагаемой предшествующей работе.
После непланированного провала мощности реактора автор же статьи принял решение ограничиться подъёмом до 200 МВт ввиду достаточности, а не из-за невозможности. Разве не ясно, что при положительном быстром мощностном коэффициенте препятствий для подъёма мощности нет?
Конечно, при принятии решения учитывалось, что 200 МВт обычная разрешённая Регламентом мощность.
5.4. Нельзя сказать, что аварийные ситуации и данные по эксплуатации не анализировались. Так, после аварии на первом блоке Ленинградской АЭС комиссия (Е. Кунегин и другие) выдала в 1976 г. рекомендации:
– снизить паровой коэффициент;
– изменить конструкцию стержней СУЗ;
– создать быстродействующую А3.
Аналогично было и при обнаружении внесения защитой положительной реактивности. В декабре 1984 г. даже был разработан технический проект новых стержней. Были и другие предложения.
Однако всё это решительно игнорировалось руководством, включая и экспертов МАГАТЭ Ю. Черкашова, В. Сидоренко, А. Абагяна. Этим, господин Д. Вэлли, и объясняется, почему столь мало пользы оказалось от включения в состав экспертов высоких должностных лиц, хотя в их руках техника, вычислители, характеристики реактора…
Ввиду игнорирования руководством темы РБМК как первоначально заложенных в проекте, так и выявляющихся в процессе эксплуатации явно опасных физических характеристик, реактор РБМК был обречён взорваться.
6. Причины аварии
Реактор не отвечал требованиям более трёх десятков статей норм проектирования – более чем достаточно для взрыва.
Можно по-другому: реактор перед сбросом защиты был в состоянии атомной бомбы и нет ни единого даже предупредительного сигнала. Как об этом мог узнать персонал – по запаху, на ощупь?
26 апреля авария произошла в результате совместного действия А3 из-за ошибочной конструкции её стержней и положительного быстрого мощностного коэффициента реактивности. В других ситуациях каждый из этих факторов в отдельности мог привести к аварии.
О стержнях СУЗ нет смысла говорить, всё достаточно ясно.
А вот о мощностном коэффициенте надо. Прежде всего есть смысл посчитать паровой эффект в связи со статьёй Н. Лалетина (см. п. 4.2.).
Реактор РБМК наиболее опасен был на уровнях мощности примерно до 40 % в зависимости от расхода теплоносителя из-за большого положительного быстрого мощностного коэффициента. Изменение плотности теплоносителя, а с ней и реактивности, отнесённое к единице мощности, на меньшем уровне её существенно больше, чем вблизи номинала (см. рис. 4, Приложение 3). Конечно, изменение реактивности ставить в прямую зависимость от плотности нельзя, но характер останется тем же.
Ни в каких документах по реактору об этом до аварии не было написано. Лишь после неё началось изучение и на низких уровнях мощности, смотри, например, отчёт ИАЭ инвентарный номер № ЗЗР/1-1007-90 от сентября 1990 г.
После всех принятых мер по снижению парового коэффициента реактивности до 0,8 ?эфф мощностей коэффициент при 200 МВт стал минус 6*10 -7 ?эфф/МВт. Каким он был при паровом коэффициенте +5 ?эфф? Причём, вопреки утверждениям экспертов, большая опасность при меньшем расходе теплоносителя.
7. Действия персонала
Прежде, чем говорить о вине персонала, вдумайтесь – реактор взорван аварийной защитой.
Если господин Д. Вэлли вывод о несправедливости обвинения персонала сделал на основе анализа фактического материала приложений к докладу, то он прав. Из самого доклада экспертов этого никак не следует. Скорее наоборот.
Например, в 1986 г. В. Легасов и А. Абагян не сообщили факт внесения А3 положительной реактивности из-за явной его одиозности. Эксперты пишут, что если бы знали, то вывод был бы другим. Узнали и сделали вывод -фактически обвинили персонал в сбросе защиты, смотри п. 5.1. статьи. Такого не делали даже во времена самого оголтелого обвинения персонала.
В п. 6.6. доклада эксперты пишут: «И всё же ИНСАГ по-прежнему придерживается мнения о том, что критические действия персонала были в основном ошибочными».
Теперь представим себе реактор, отвечающий нормам проектирования. Какие действия операторов ошибочные, критические? Как и почему операторы обязаны были скомпенсировать неизвестные им ошибки проекта?
Только отсутствие законных оснований для обвинения персонала заставило в 1986 г. В. Легасова и А. Абагяна прибегнуть к явной лжи. Ну, с ними понятно. Удивительна готовность, с какой эксперты подхватили её и выступили в роли прокурора. Перед всем миром обвиняют людей в нарушении документов, которых сами даже не видели. Повязанные первым докладом, эксперты во втором вынуждены держать линию.
ИНСАГ-7, как и первый доклад, неточно и просто ошибочно трактует события, процессы, а в принципе верные положения тенденциозностью изложения доводит до ложных. Положительную роль играть не может.
За публикацию Приложений I и II экспертов надо поблагодарить. Фактический материал в них верный, для специалистов, безусловно, ценный. Но с выводами и оценочными суждениями надо быть осторожным. Так, в Приложении П: «Данные характеристики реакторной установки… обеспечивали надёжную и эффективную работу РБМК во всех регламентных режимах и безопасность для всего перечня проектных аварий в соответствии с утверждённой проектной документацией». Что неверно, это и говорить нечего. Только для порядка:
– в перечень не включил и чист проектант?
– при МПА реактор взрывался.
Бывший зам. главного инженера Анатолий Дятлов
Украина, Киев, 1995 г
Приложения
Приложение 1
Приложение 2
Таблица I-I
Хронология технологического процесса на 4-ом блоке ЧАЭС
Приложение 3
Приложение 4
[Газета «Комсомольское знамя». 20 апреля 1991 г.]
Реактор должен был взорваться
Бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС Анатолий Степанович Дятлов считает непосредственными виновниками катастрофы научного руководителя и главного конструктора реактора РБМК-1000. Это тот самый реактор, который взорвался 26 апреля 1986 года.
Новый киевский микрорайон. Стандартный панельный дом. Обитая дерматином дверь. Звоним. Открывает высокий, болезненно худой человек. Из-под белесых бровей -умный, внимательный взгляд. Он приветливо улыбается, протягивая руку… Лишь поздоровавшись, ненароком замечаем на них пятна радиоактивных ожогов. Бледно-розовые, но заметные пятна… Это – бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭСА.С. Дятлов.
Осужденный, приговоренный – значит виновный во всем известном преступлении. Законом и людьми Дятлов признан одним из основных «авторов» крупнейшей катастрофы XX века. Совсем недавно Анатолий Степанович вернулся домой.
Из «каталажки» – так называет он исправительно-трудовую колонию общего режима, где эти годы отбывал наказание по статье 220 Уголовного кодекса УССР.
Не стоит скрывать: мы шли к Дятлову как к преступнику. А вышли из его квартиры, как из жилища жертвы. Мы собирались обличать, а пришлось сочувствовать… И соглашаться.
– Расскажите немного о себе. Говорят, что до работы на Чернобыльской АЭС вы занимались на Дальнем Востоке энергетическими установками атомных подводных лодок?
– Да, это так. Родился я в 1931-м под Красноярском. По образованию и рабочему стажу – квалифицированный специалист по эксплуатации ядерных энергетических установок. Работа на Дальнем Востоке мне нравилась. Но однажды во время отпуска я заехал на строящуюся тогда Чернобыльскую АЭС. И договорился с директором Виктором Петровичем Брюхановым о работе в должности заместителя начальника цеха. В Чернобыле я участвовал в монтаже, пуске и эксплуатации всех четырех блоков. Когда же велось следствие, то все подводилось к тому, что виновники – оперативный персонал, и в первую очередь сам Дятлов. Однако работники ЧАЭС разобрались-таки в том, что авария произошла отнюдь не по нашей вине. Поэтому во время суда подавляющее большинство свидетелей не отрицало моей компетентности. Более того, сами материалы процесса, на мой взгляд, убедительно доказывают: оперативный персонал станции – невиновен.
– Но приговор, как всем известно, был совсем иным. Как вы это объясняете?
– Приговор не мог быть другим. Могу спорить, что вы не назовете ни одного факта наказания за крупнейшие аварии последних лет кого-либо иного, кроме диспетчеров, операторов, капитанов и прочих «стрелочников». Хорошо сказано об этом в напечатанном в журнале «Молодая гвардия» письме горноспасателей из Донецкой области, которые ликвидировали последствия отравления шахты: «Создана и четко действует система увода от ответственности основных виновников безобразий. Монополист сам расследует аварию, сам намечает меры и контролирует их выполнение».
У нас на Чернобыльской станции все было совершенно так же. Ни одна комиссия, а их было несколько, не включала представителей оперативного персонала, то есть тех, кого обвиняли в аварии. Комиссии состояли только из потенциальных, а порой и фактических виновников катастрофы. Объективного расследования ждать от них было нельзя. Его и не было. И тем материалам, которые опровергали общепринятую версию, на межведомственных научно-технических советах 2 и 17 июня 1986 года под председательством академика А.П. Александрова, никакого внимания не уделяли. На этих совещаниях и была выработана концепция аварии, уводящая создателей оборудования от ответственности и перекладывающая всю вину на персонал. Материалы совещаний легли в основу доклада правительственной комиссии, который был направлен в Политбюро ЦК КПСС, Совет Министров СССР и МАГАТЭ.
Стоит ли удивляться, что в решениях Политбюро было четко сказано о нашей вине? Поэтому рассчитывать на объективность суда было бы по крайней мере наивно.
Правда, с трибуны XXVIII съезда КПСС прозвучало невероятное – было сказано, что Политбюро и правительство не разобрались в причинах чернобыльской аварии. Нет, неправда, что, мол, «не разобрались», – не захотели разбираться! Никто ведь не мешал высшим органам власти привлечь к анализу причин аварии лучшие научные силы, внимательно изучить, так сказать, историю вопроса…
– Значит, у чернобыльской катастрофы были определенные предпосылки?
– Предпосылки? Не то слово! Официальное объяснение случившегося звучит так. Авария произошла в результате невероятного совпадения нескольких грубых нарушений обслуживающим персоналом норм и правил эксплуатации энергоблока. Но мне нетрудно доказать, что реактор РБМК-1000 неминуемо должен был где-нибудь взорваться. Практически неизвестны общественности такие факты.
В 1975 году на Ленинградской АЭС произошла авария: разгерметизировался канал на таком же реакторе, как в Чернобыле. Комиссия из сотрудников Института атомной энергии имени Курчатова разобралась в случившемся и разработала список рекомендаций по повышению надежности реактора, в том числе и по таким важным вопросам, как уменьшение парового коэффициента реактивности, создание быстродействующей системы аварийной защиты.
Претворять в жизнь эти рекомендации начали через десять с лишним лет, уже после чернобыльской катастрофы.
Далее. В 1983 году, когда у нас, в Чернобыле, производилась загрузка реактора технологическим топливом, были сделаны физические измерения характеристик активной зоны и обнаружено крайне опасное явление -стержни аварийной защиты при своем движении вниз в течение пяти секунд вносили в реактор не отрицательную, а положительную реактивность. Однако комиссия по физическому пуску совершенно безосновательно сочла возможным допустить реактор к эксплуатации. С комиссией согласился и инспектор Госатомэнергонадзора. Правда, научный руководитель, понимая, как это опасно, пишет письмо главному конструктору о необходимости устранения дефекта. Конструктор к декабрю 1984 года разрабатывает техническое задание, и… на этом все заканчивается.
Понадобилась катастрофа, чтобы этим вопросом наконец-то всерьез занялись и начали менять стержни в реакторе!
И еще один потрясающий факт. Начальник группы по надежности и безопасности атомных станций с реакторами РБМК лаборатории Института имени Курчатова В.П. Волков неоднократно подавал докладные записки всем своим руководителям с обоснованием опасности реактора и давал предложения по его усовершенствованию. Внимания на них никто не обращал. В конце концов В.П. Волков вынужден был обратиться к самому академику А.П. Александрову. Но, увы, так и пролежала его докладная в канцелярии президента АН СССР до самой аварии. Когда же случилась беда, Волков передал все материалы в Прокуратуру СССР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
5.3. Доклад, п. 5.2.1. «Заявлялось, что длительная эксплуатация реактора на уровне мощности ниже 700 МВт запрещена. Это заявление основывалось на неправильной информации. Такое запрещение должно было существовать, однако в тот момент его не было».
Тот реактор «успешно» взрывался и при 700 МВт. Для него не было безопасного уровня мощности. Был только более или менее опасный. С другой стороны, реактор, отвечающий нормам проектирования, в таком ограничении не нуждается.
Никакого технического обоснования безопасности при мощности выше 700 МВт нет. А приняла она прямо-таки мистический характер (заставив на весь мир врать академиков и докторов) только для обвинения персонала.
Уровень в 700 МВт при составлении программы устанавливал автор данной статьи, исходя из побочных соображений. В момент составления программы предполагалось, что будем проверять главные предохранительные клапана, для чего необходима значительная мощность – пропускная способность одного клапана 725 т пара в час. Поскольку выполнение программы выбега ТГ было отнесено на самый конец (из-за подключения большинства механизмов на резервное питание – это и есть меры безопасности, в отсутствии которых критикуется программа) и реактор при этом глушился, то, чтобы не ждать снижения мощности, был записан уровень при предполагаемой предшествующей работе.
После непланированного провала мощности реактора автор же статьи принял решение ограничиться подъёмом до 200 МВт ввиду достаточности, а не из-за невозможности. Разве не ясно, что при положительном быстром мощностном коэффициенте препятствий для подъёма мощности нет?
Конечно, при принятии решения учитывалось, что 200 МВт обычная разрешённая Регламентом мощность.
5.4. Нельзя сказать, что аварийные ситуации и данные по эксплуатации не анализировались. Так, после аварии на первом блоке Ленинградской АЭС комиссия (Е. Кунегин и другие) выдала в 1976 г. рекомендации:
– снизить паровой коэффициент;
– изменить конструкцию стержней СУЗ;
– создать быстродействующую А3.
Аналогично было и при обнаружении внесения защитой положительной реактивности. В декабре 1984 г. даже был разработан технический проект новых стержней. Были и другие предложения.
Однако всё это решительно игнорировалось руководством, включая и экспертов МАГАТЭ Ю. Черкашова, В. Сидоренко, А. Абагяна. Этим, господин Д. Вэлли, и объясняется, почему столь мало пользы оказалось от включения в состав экспертов высоких должностных лиц, хотя в их руках техника, вычислители, характеристики реактора…
Ввиду игнорирования руководством темы РБМК как первоначально заложенных в проекте, так и выявляющихся в процессе эксплуатации явно опасных физических характеристик, реактор РБМК был обречён взорваться.
6. Причины аварии
Реактор не отвечал требованиям более трёх десятков статей норм проектирования – более чем достаточно для взрыва.
Можно по-другому: реактор перед сбросом защиты был в состоянии атомной бомбы и нет ни единого даже предупредительного сигнала. Как об этом мог узнать персонал – по запаху, на ощупь?
26 апреля авария произошла в результате совместного действия А3 из-за ошибочной конструкции её стержней и положительного быстрого мощностного коэффициента реактивности. В других ситуациях каждый из этих факторов в отдельности мог привести к аварии.
О стержнях СУЗ нет смысла говорить, всё достаточно ясно.
А вот о мощностном коэффициенте надо. Прежде всего есть смысл посчитать паровой эффект в связи со статьёй Н. Лалетина (см. п. 4.2.).
Реактор РБМК наиболее опасен был на уровнях мощности примерно до 40 % в зависимости от расхода теплоносителя из-за большого положительного быстрого мощностного коэффициента. Изменение плотности теплоносителя, а с ней и реактивности, отнесённое к единице мощности, на меньшем уровне её существенно больше, чем вблизи номинала (см. рис. 4, Приложение 3). Конечно, изменение реактивности ставить в прямую зависимость от плотности нельзя, но характер останется тем же.
Ни в каких документах по реактору об этом до аварии не было написано. Лишь после неё началось изучение и на низких уровнях мощности, смотри, например, отчёт ИАЭ инвентарный номер № ЗЗР/1-1007-90 от сентября 1990 г.
После всех принятых мер по снижению парового коэффициента реактивности до 0,8 ?эфф мощностей коэффициент при 200 МВт стал минус 6*10 -7 ?эфф/МВт. Каким он был при паровом коэффициенте +5 ?эфф? Причём, вопреки утверждениям экспертов, большая опасность при меньшем расходе теплоносителя.
7. Действия персонала
Прежде, чем говорить о вине персонала, вдумайтесь – реактор взорван аварийной защитой.
Если господин Д. Вэлли вывод о несправедливости обвинения персонала сделал на основе анализа фактического материала приложений к докладу, то он прав. Из самого доклада экспертов этого никак не следует. Скорее наоборот.
Например, в 1986 г. В. Легасов и А. Абагян не сообщили факт внесения А3 положительной реактивности из-за явной его одиозности. Эксперты пишут, что если бы знали, то вывод был бы другим. Узнали и сделали вывод -фактически обвинили персонал в сбросе защиты, смотри п. 5.1. статьи. Такого не делали даже во времена самого оголтелого обвинения персонала.
В п. 6.6. доклада эксперты пишут: «И всё же ИНСАГ по-прежнему придерживается мнения о том, что критические действия персонала были в основном ошибочными».
Теперь представим себе реактор, отвечающий нормам проектирования. Какие действия операторов ошибочные, критические? Как и почему операторы обязаны были скомпенсировать неизвестные им ошибки проекта?
Только отсутствие законных оснований для обвинения персонала заставило в 1986 г. В. Легасова и А. Абагяна прибегнуть к явной лжи. Ну, с ними понятно. Удивительна готовность, с какой эксперты подхватили её и выступили в роли прокурора. Перед всем миром обвиняют людей в нарушении документов, которых сами даже не видели. Повязанные первым докладом, эксперты во втором вынуждены держать линию.
ИНСАГ-7, как и первый доклад, неточно и просто ошибочно трактует события, процессы, а в принципе верные положения тенденциозностью изложения доводит до ложных. Положительную роль играть не может.
За публикацию Приложений I и II экспертов надо поблагодарить. Фактический материал в них верный, для специалистов, безусловно, ценный. Но с выводами и оценочными суждениями надо быть осторожным. Так, в Приложении П: «Данные характеристики реакторной установки… обеспечивали надёжную и эффективную работу РБМК во всех регламентных режимах и безопасность для всего перечня проектных аварий в соответствии с утверждённой проектной документацией». Что неверно, это и говорить нечего. Только для порядка:
– в перечень не включил и чист проектант?
– при МПА реактор взрывался.
Бывший зам. главного инженера Анатолий Дятлов
Украина, Киев, 1995 г
Приложения
Приложение 1
Приложение 2
Таблица I-I
Хронология технологического процесса на 4-ом блоке ЧАЭС
Приложение 3
Приложение 4
[Газета «Комсомольское знамя». 20 апреля 1991 г.]
Реактор должен был взорваться
Бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС Анатолий Степанович Дятлов считает непосредственными виновниками катастрофы научного руководителя и главного конструктора реактора РБМК-1000. Это тот самый реактор, который взорвался 26 апреля 1986 года.
Новый киевский микрорайон. Стандартный панельный дом. Обитая дерматином дверь. Звоним. Открывает высокий, болезненно худой человек. Из-под белесых бровей -умный, внимательный взгляд. Он приветливо улыбается, протягивая руку… Лишь поздоровавшись, ненароком замечаем на них пятна радиоактивных ожогов. Бледно-розовые, но заметные пятна… Это – бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭСА.С. Дятлов.
Осужденный, приговоренный – значит виновный во всем известном преступлении. Законом и людьми Дятлов признан одним из основных «авторов» крупнейшей катастрофы XX века. Совсем недавно Анатолий Степанович вернулся домой.
Из «каталажки» – так называет он исправительно-трудовую колонию общего режима, где эти годы отбывал наказание по статье 220 Уголовного кодекса УССР.
Не стоит скрывать: мы шли к Дятлову как к преступнику. А вышли из его квартиры, как из жилища жертвы. Мы собирались обличать, а пришлось сочувствовать… И соглашаться.
– Расскажите немного о себе. Говорят, что до работы на Чернобыльской АЭС вы занимались на Дальнем Востоке энергетическими установками атомных подводных лодок?
– Да, это так. Родился я в 1931-м под Красноярском. По образованию и рабочему стажу – квалифицированный специалист по эксплуатации ядерных энергетических установок. Работа на Дальнем Востоке мне нравилась. Но однажды во время отпуска я заехал на строящуюся тогда Чернобыльскую АЭС. И договорился с директором Виктором Петровичем Брюхановым о работе в должности заместителя начальника цеха. В Чернобыле я участвовал в монтаже, пуске и эксплуатации всех четырех блоков. Когда же велось следствие, то все подводилось к тому, что виновники – оперативный персонал, и в первую очередь сам Дятлов. Однако работники ЧАЭС разобрались-таки в том, что авария произошла отнюдь не по нашей вине. Поэтому во время суда подавляющее большинство свидетелей не отрицало моей компетентности. Более того, сами материалы процесса, на мой взгляд, убедительно доказывают: оперативный персонал станции – невиновен.
– Но приговор, как всем известно, был совсем иным. Как вы это объясняете?
– Приговор не мог быть другим. Могу спорить, что вы не назовете ни одного факта наказания за крупнейшие аварии последних лет кого-либо иного, кроме диспетчеров, операторов, капитанов и прочих «стрелочников». Хорошо сказано об этом в напечатанном в журнале «Молодая гвардия» письме горноспасателей из Донецкой области, которые ликвидировали последствия отравления шахты: «Создана и четко действует система увода от ответственности основных виновников безобразий. Монополист сам расследует аварию, сам намечает меры и контролирует их выполнение».
У нас на Чернобыльской станции все было совершенно так же. Ни одна комиссия, а их было несколько, не включала представителей оперативного персонала, то есть тех, кого обвиняли в аварии. Комиссии состояли только из потенциальных, а порой и фактических виновников катастрофы. Объективного расследования ждать от них было нельзя. Его и не было. И тем материалам, которые опровергали общепринятую версию, на межведомственных научно-технических советах 2 и 17 июня 1986 года под председательством академика А.П. Александрова, никакого внимания не уделяли. На этих совещаниях и была выработана концепция аварии, уводящая создателей оборудования от ответственности и перекладывающая всю вину на персонал. Материалы совещаний легли в основу доклада правительственной комиссии, который был направлен в Политбюро ЦК КПСС, Совет Министров СССР и МАГАТЭ.
Стоит ли удивляться, что в решениях Политбюро было четко сказано о нашей вине? Поэтому рассчитывать на объективность суда было бы по крайней мере наивно.
Правда, с трибуны XXVIII съезда КПСС прозвучало невероятное – было сказано, что Политбюро и правительство не разобрались в причинах чернобыльской аварии. Нет, неправда, что, мол, «не разобрались», – не захотели разбираться! Никто ведь не мешал высшим органам власти привлечь к анализу причин аварии лучшие научные силы, внимательно изучить, так сказать, историю вопроса…
– Значит, у чернобыльской катастрофы были определенные предпосылки?
– Предпосылки? Не то слово! Официальное объяснение случившегося звучит так. Авария произошла в результате невероятного совпадения нескольких грубых нарушений обслуживающим персоналом норм и правил эксплуатации энергоблока. Но мне нетрудно доказать, что реактор РБМК-1000 неминуемо должен был где-нибудь взорваться. Практически неизвестны общественности такие факты.
В 1975 году на Ленинградской АЭС произошла авария: разгерметизировался канал на таком же реакторе, как в Чернобыле. Комиссия из сотрудников Института атомной энергии имени Курчатова разобралась в случившемся и разработала список рекомендаций по повышению надежности реактора, в том числе и по таким важным вопросам, как уменьшение парового коэффициента реактивности, создание быстродействующей системы аварийной защиты.
Претворять в жизнь эти рекомендации начали через десять с лишним лет, уже после чернобыльской катастрофы.
Далее. В 1983 году, когда у нас, в Чернобыле, производилась загрузка реактора технологическим топливом, были сделаны физические измерения характеристик активной зоны и обнаружено крайне опасное явление -стержни аварийной защиты при своем движении вниз в течение пяти секунд вносили в реактор не отрицательную, а положительную реактивность. Однако комиссия по физическому пуску совершенно безосновательно сочла возможным допустить реактор к эксплуатации. С комиссией согласился и инспектор Госатомэнергонадзора. Правда, научный руководитель, понимая, как это опасно, пишет письмо главному конструктору о необходимости устранения дефекта. Конструктор к декабрю 1984 года разрабатывает техническое задание, и… на этом все заканчивается.
Понадобилась катастрофа, чтобы этим вопросом наконец-то всерьез занялись и начали менять стержни в реакторе!
И еще один потрясающий факт. Начальник группы по надежности и безопасности атомных станций с реакторами РБМК лаборатории Института имени Курчатова В.П. Волков неоднократно подавал докладные записки всем своим руководителям с обоснованием опасности реактора и давал предложения по его усовершенствованию. Внимания на них никто не обращал. В конце концов В.П. Волков вынужден был обратиться к самому академику А.П. Александрову. Но, увы, так и пролежала его докладная в канцелярии президента АН СССР до самой аварии. Когда же случилась беда, Волков передал все материалы в Прокуратуру СССР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43