У меня много книг, может, вам будет интересно.— С большим удовольствием, — сказал Уилсон.— Рискните нам позвонить: вдруг мы окажемся дома.Скоби в это время думал: «Ах вы, ничтожества, как вы смеете издеваться над человеком?» Он сам знал ее недостатки. Его самого часто передергивало от ее покровительственного тона, особенно с незнакомыми. Он знал каждую фразу, каждую интонацию, которые восстанавливали против нее людей. Иногда ему хотелось предостеречь ее, как мать предостерегает дочь: не надевай этого платья, не повторяй этих слов, — но он должен был молчать, заранее терзаясь оттого, что она потеряет друзей. Хуже всего было, когда он замечал у своих сослуживцев какое-то сочувствие к себе, словно они его жалели. Он едва сдерживался, чтобы не крикнуть: какое вы имеете право ее осуждать? Это я во всем виноват. Я ее такой сделал. Она не всегда была такая.Он быстро к ней подошел.— Дорогая, мне надо объехать посты.— Уже?— Увы, да.— Я побуду еще немножко. Миссис Галифакс довезет меня до дому.— Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной.— Куда? Проверять посты? Я не ездила уже целую вечность.— Вот поэтому я тебя и зову. — Он взял ее руку и поцеловал; это был вызов. Он объявлял им всем, что его нечего жалеть, что он любит свою жену, что они счастливы. Но никто из тех, кому он хотел это доказать, его не видел: миссис Галифакс возилась с книгами, Рейт давно ушел, Бригсток пил в баре, Феллоуз был поглощен беседой с миссис Касл — никто ничего не видел, кроме Уилсона.— Мы поедем с тобой в другой раз, милый, — сказала Луиза. — Миссис Галифакс обещала подвезти мистера Уилсона до гостиницы, она все равно поедет мимо нашего дома. Я хочу ему дать почитать одну книжку.Скоби почувствовал к Уилсону глубочайшую благодарность.— Прекрасно, — сказал он, — прекрасно. Но лучше чего-нибудь выпейте. Подождите меня, я сам довезу вас до «Бедфорда». Я скоро вернусь.Он положил руку на плечо Уилсона и мысленно взмолился: «Господи, не дай ей вести себя с ним слишком покровительственно; не дай ей быть слишком нелепой; не дай ей потерять хоть эту дружбу!»— Я не прощаюсь, — сказал он вслух. — Надеюсь вас увидеть, когда вернусь.— Вы очень любезны, сэр.— Не зовите меня так почтительно, Уилсон. Вы же не полицейский. И благодарите бога, что не полицейский.
***
Скоби вернулся позже, чем предполагал. Задержала его встреча с Юсефом. На полпути в город он наткнулся на машину Юсефа, стоявшую на обочине; сам Юсеф мирно спал на заднем сиденье; свет фар упал на его крупное одутловатое лицо и седой клок на лбу, скользнул по жирным бедрам, обтянутым белым тиком. Рубашка у Юсефа была расстегнута, и колечки черных волос на груди обвивались вокруг пуговиц.— Может, вам помочь? — нехотя осведомился Скоби, и Юсеф открыл глаза; золотые зубы, вставленные его братом, зубным врачом, на мгновение вспыхнули, как факел. Если сейчас мимо поедет Феллоуз, ему будет что рассказать завтра утром в Администрации. Помощник начальника полиции ночью тайком встречается с лавочником Юсефом! Оказать помощь сирийцу было почти так же опасно, как воспользоваться его помощью.— Ах, майор Скоби! — сказал Юсеф. — Сам бог мне вас посылает!— Чем я могу помочь?— Мы торчим здесь уже полчаса. Машины проходят мимо, не останавливаясь, и я все жду, когда же появится добрый самаритянин.— У меня нет лишнего елея, чтобы возлить вам на раны, Юсеф.— Ха-ха! Вот это здорово, майор Скоби! Но если бы вы согласились подвезти меня в город…Юсеф вскарабкался в «моррис» и уперся толстой ляжкой в ручку тормоза.— Пусть ваш слуга сядет сзади.— Нет, он останется здесь. Скорее починит машину, если будет знать, что иначе ему домой не добраться. — Сложив жирные руки на коленях, Юсеф сказал: — У вас хорошая машина, майор Скоби. Вы за нее заплатили, наверно, не меньше четырехсот фунтов.— Сто пятьдесят.— Я бы вам дал за нее четыреста.— Она не продается. Где я достану другую?— Не сейчас, а когда вы будете уезжать…— Я не собираюсь уезжать.— Ну? А я слышал, что вы подаете в отставку.— Это неправда.— В лавках чего только не болтают… Да, все это просто сплетни.— Как идут дела?— Не так уж плохо. Но и не слишком хорошо.— А я слышал, что вы за войну нажили не одно состояние. Но это, конечно, тоже сплетни.— Да вы же сами все знаете, майор Скоби. Моя лавка в Шарп-тауне торгует хорошо, потому что я в ней сижу сам, а хозяйский глаз всегда нужен. Моя лавка на Маколей-стрит торгует сносно — там сидит моя сестра. Но вот в лавках на Дурбан-стрит и на Бонд-стрит бог знает что творится. Обжуливают меня безбожно. Ведь я, как и все мои соплеменники, грамоты не знаю, и надуть меня ничего не стоит.— Люди болтают, будто вы помните наизусть, сколько у вас товара в каждой лавке.Юсеф ухмыльнулся и расцвел.— Память у меня и правда неплохая. Но зато ночи напролет не сплю. Если не выпью побольше виски, все думаю, как там у меня на Дурбан-стрит, и на Бонд-стрит, и на Маколей-стрит.— К какой из них вас подвезти?— Ну, сейчас я поеду домой, спать. Живу я, если вас не затруднит, в Шарп-тауне. Может, зайдем ко мне, выпьем рюмочку виски?— Никак нет. Я на дежурстве, Юсеф.— Это было очень любезно с вашей стороны, майор Скоби, что вы меня подвезли. Можно мне вас поблагодарить и послать миссис Скоби кусок шелка?— Мне бы это было крайне неприятно, Юсеф.— Да, да, понимаю. Ах, эти сплетни! До чего же противно! И все потому, что среди сирийцев есть такие люди, как Таллит.— Вам бы очень хотелось избавиться от Таллита, Юсеф?— Да, майор Скоби. И мне было бы хорошо, да и вам было бы хорошо.— Вы ведь в прошлом году продали ему несколько фальшивых алмазов, правда?— Ах, майор Скоби, неужели вы верите, что я могу кого-нибудь так надуть? Сколько бедных сирийцев пострадало из-за этих алмазов, майор Скоби! Ведь это же позор — обманывать своих соплеменников!— Не надо было нарушать закон и скупать алмазы! А ведь кое-кто еще имел наглость пожаловаться в полицию!— Темные люди, что поделаешь!— Ну, вы-то не такой уж темный человек, Юсеф!— Если вы спросите меня, майор Скоби, во всем виноват Таллит. Не то зачем было ему врать, будто я продал ему алмазы?Скоби ехал медленно. Немощеная улица была запружена людьми. В пригашенном свете фар раскачивались длинноногие худые черные тела.— Долго еще будет в городе туго с рисом, Юсеф?— Да ведь я знаю об этом не больше вашего, майор Скоби.— Я знаю, что эти бедняги не могут купить риса по твердой цене.— А я слышал, что они не могут получить свою долю продовольственной помощи, если не дадут взятки полицейскому.И это была сущая правда. На всякое обвинение во взяточничестве ты слышал здесь контробвинение. Всегда можно было сослаться на еще более бесстыдную продажность в другом месте. Сплетники из Администрации делали нужное дело: они внушали мысль, что доверять нельзя никому. Это все-таки лучше, чем преступная терпимость. И за что только, думал он, круто сворачивая, чтобы объехать дохлую собаку, я так люблю эти места? Неужели потому, что человеческая натура еще не успела здесь прикрыться личиной? Никто тут не станет болтать насчет земного рая. Рай находился на своем положенном месте — по ту сторону могилы, а по эту сторону царят несправедливость, жестокость и подлость, которые в других местах люди так ловко умеют скрывать. Тут можно любить человека почти так, как его любит бог, зная о нем самое худшее; тут вы любите не позу, не красивое платье, не надуманные чувства… Он вдруг почувствовал нежность к Юсефу и сказал:— Чужими грехами не отмоешься. Смотрите, Юсеф, как бы ваш толстый зад не отведал моего пинка.— Все может быть, майор Скоби. А вдруг мы с вами еще и подружимся… Как бы я этого желал!Они остановились возле дома в Шарп-тауне; оттуда выбежал с фонариком управляющий Юсефа, чтобы посветить хозяину.— Майор Скоби, — сказал Юсеф, — мне было бы так приятно предложить вам рюмку виски. Ведь я бы мог вам серьезно помочь. Я настоящий патриот, майор Скоби.— Поэтому вы и придерживаете ситец на случай вторжения вишистов? Надеетесь продать тогда товар дороже, чем на английские фунты.— «Эсперанса» приходит завтра?— Вероятно.— Ну разве не пустая трата времени искать на таком большом корабле маленькие алмазы? Если, конечно, не знаешь заранее, где они лежат. Разве вы не понимаете, что когда судно возвращается в Анголу, моряки докладывают, в каких местах вы искали. Ну, вы пересыплете весь сахар в трюме. Ну, прощупаете сало в кухне, потому что кто-то когда-то сказал капитану Дрюсу, что алмаз можно нагреть и бросить в банку с салом. Ну, вы обшарите кабины, вентиляторы и матросские сундучки. Даже выдавите зубную пасту из тюбика. Неужели вы верите, что когда-нибудь найдете хоть один маленький алмазик?— Нет, не верю.— Вот и я тоже.
***
Возле уложенных пирамидами ящиков по бокам горели керосиновые фонари. Скоби с трудом разглядел на черной глади воды плавучую базу — списанный лайнер, который, как говорили, сидел на рифе из пустых бутылок из-под виски. Он тихонько постоял, вдыхая резкий запах моря; в полумиле от него бросил якорь целый караван судов, но видны были только длинный темный силуэт плавучей базы и цепочки красных огоньков — словно по склону холма взбегала улица; да и слышно тут ничего не было, кроме плеска воды, шлепавшей о причалы. Скоби всегда чувствовал притягательную силу этих мест: тут был его опорный пункт на границе неведомого материка.Где— то в темноте прошмыгнули две крысы. Портовые крысы были величиной с зайца, черные звали их свиньями, жарили и ели; эта кличка помогала отличать их от портовых крыс человечьей породы. Скоби шел вдоль узкоколейки, направляясь к базару. Возле одного из складов он встретил двух полицейских.— Никаких происшествий?— Никаких, начальник.— В той стороне были?— Как же, начальник, только что оттуда.Он знал, что полицейские врут: они ни за что не пойдут одни в тот конец пристани — прибежище портовых «крыс», — если с ними нет белого начальника. «Крысы» трусливы, но опасны — это парни лет по шестнадцати, вооруженные бритвами или битым стеклом: они тучами вьются возле складов, высматривая, что бы стащить, если легко вскрыть ящик; стаей налетают на хмельного матроса, если он попадется им на глаза, а то и полоснут бритвой полицейского, если он чем-нибудь досадил кому-то из их несметной родни. Никакие заборы от них не спасали: они добирались вплавь из негритянской части города или с рыбачьих отмелей.— Пойдемте, — сказал Скоби, — проверим еще разок.Полицейские устало, но покорно брели за ним: полмили в один конец и полмили — в другой. На пристани слышалась только беготня «свиней» да плеск воды. Один из полицейских умиротворенно заметил:— Спокойная ночка, начальник.Они с показным усердием водили фонарями по сторонам, выхватывая из темноты брошенный остов машины, пустой грузовик, край брезента, поставленную возле склада бутылку, заткнутую пальмовыми листьями.Скоби спросил:— Это что?Ему повсюду мерещились зажигательные бомбы — их так легко приготовить. А ведь каждый день с территории вишистов приходят люди с контрабандным скотом; это даже поощряется: не хватает мяса. По эту сторону границы туземцев обучают диверсиям на случай вторжения; наверно, то же делается и по ту сторону границы.— Дайте мне, я погляжу, — сказал он, но полицейские не решались до нее дотронуться.— Просто туземное снадобье, начальник, — пробормотал один из них с видом превосходства.Скоби поднял бутылку. Она была из-под шотландского виски, и когда он ее откупорил, оттуда пахнуло собачьей мочой и какой-то падалью. От раздражения у него застучало в висках. Почему-то он вспомнил красное лицо Фрезера и хихиканье Тимблригга. От вони его затошнило, пальцы были словно вымараны прикосновением к пальмовым листьям затычки. Он кинул бутылку в воду, и ненасытная утроба, чавкнув, проглотила ее, но содержимое выплеснулось по дороге, и застоявшийся воздух вокруг сразу же пропитался кислым запахом аммиака. Полицейские молчали; Скоби чувствовал, что они его осуждают. Надо было оставить бутылку там, где она была; ее подсунули с определенной целью — во вред определенному человеку, а теперь, когда ее содержимое выпустили на волю, злой наговор словно слепо носится вокруг и того и гляди падет на чью-нибудь неповинную голову.— Спокойной ночи, — сказал Скоби и круто повернулся кругом. Не пройдя и двадцати шагов, он услышал, как торопливо шлепают подметки полицейских, унося их подальше от опасного места.Скоби поехал в полицию по Питт-стрит. Возле публичного дома, на левой стороне улицы вдоль тротуара сидели девицы — они вышли подышать воздухом. Ночью, за шторами затемнения в полиции еще пронзительнее пахло обезьяньим питомником. Дежурный сержант снял ноги со стола и вытянулся.— Никаких происшествий?— Пятеро пьяных хулиганили, начальник. Я запер их в большой камере.— Что еще?— Два француза без паспортов.— Черные?— Да, сэр.— Где их взяли?— На Питт-стрит, начальник.— Я с ними поговорю утром. Что катер? В порядке? Мне надо будет поехать на «Эсперансу».— Поломался, начальник. Мистер Фрезер чинил его, начальник, но катер все время дурит.— Когда мистер Фрезер дежурит?— С семи, начальник.— Передайте, что ему не надо будет ехать на «Эсперансу». Я поеду сам. Если катер не будет работать, я поеду с береговой охраной.Садясь опять в машину и нажимая на неподатливый стартер. Скоби подумал, что на такую месть человек, ей-богу же, имеет право! Месть закаляет характер, месть учит прощать. Проезжая через негритянский квартал, он стал потихоньку насвистывать. Он даже развеселился — эх, если бы только знать, что после его отъезда из клуба там ничего не случилось и что сейчас, в 22:55, Луиза спокойна и довольна своей судьбой. Тогда ему не страшно будущее, что бы это будущее ему не сулило.
***
Прежде чем войти, он обогнул дом и проверил затемнение со стороны, выходящей к океану. Из комнаты доносился монотонный голос Луизы: она, видимо, читала стихи. Он подумал: господи, кто дал право этому щенку Фрезеру ее презирать? Но потом гнев его прошел — он вспомнил, какое разочарование ждет Фрезера утром — ни прогулки на португальское судно, ни подарка для девушки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34