Мне кусок не идет в горло. Голова не работает.– Ревность – не любовь! – взорвалась Фэй. – Это лишь собственническое чувство, и оно отвратительно. Ты не имеешь права претендовать ни на что, раз не способен броситься ко мне, опережая всех, и заявить: я – твой, а ты – моя!Джеральд тяжело вздохнул.– Ты не понимаешь, Фэй…– Как могу я понять тебя, если ты не хочешь сказать, что мешает нашему счастью?Фэй видела, как напряжены его нервы. Она лежала, не шевелясь; плакать уже перестала, но лицо оставалось мокрым от слез. Она молилась, чтобы Джеральд наконец открыл ей душу. Узнав правду о его жене, Фэй поняла причины упорного нежелания Джеральда брать на себя обязательства перед женщиной. Впрочем, может, она и заблуждается. Нельзя исключать, что он не желает строить с ней свою жизнь в силу каких-то неведомых обстоятельств. Он держит под замком столько секретов, что их совместное будущее выглядит все более сомнительным.Фэй посмотрела на него умоляюще.– Скажи мне, что с тобой происходит?Однако он молчал, все еще не решаясь заговорить. Фэй чувствовала: у него в душе происходит борьба, идет спор чувств, восставших против страха.– Я даже не знаю, с чего начать, – едва слышно сказал Джеральд. Он протянул руку за бумажной салфеткой и промокнул мокрое лицо Фэй, словно маленькому ребенку. – Дорогая, я не могу видеть, как ты плачешь. Что бы ты ни думала, весь мой мир – в тебе. Ни разу в жизни у меня не было желания сделать тебе больно, но я боюсь причинить боль себе самому.– Я никогда не заставлю тебя страдать, – шепнула Фэй.– Я знаю, что такое желание тебе чуждо, и разумная часть моего существа понимает, что у тебя и повода для этого нет. Но всякий раз, когда я размышляю о том, чтобы придать прочность нашим отношениям, на меня нападает страх. Я боюсь… – Джеральд умолк. – Послушай, мои объяснения потребуют слишком много времени, а нам надо вставать и собираться.Он сделал движение, пытаясь подняться на ноги, но Фэй протянула руку и схватила его за запястье.– Не останавливайся, Джеральд! Если ты не заговоришь сейчас, то, вероятно, разговор между нами так никогда и не состоится. А в этом все дело. Ты никогда не говорил со мной ни о чем серьезном, молчал о том, что творится у тебя в душе и скрыто от окружающих.– Но это просто смешно! Конечно же, я говорил с тобой серьезно.– Нет, Джеральд. Порой мне кажется, будто мы с тобой совершенно посторонние люди, и я, в сущности, не знаю, кто ты такой. Интересно, ты сам можешь ответить на этот вопрос? Твои поступки свидетельствуют о противоречиях в сознании. Ты совершенно сбиваешь меня с толку. Я думаю, ты сам растерян не меньше меня.– Растерян, сбит с толку, как последний идиот, – признался он, закрывая глаза. – Я столько лет потратил на то, чтобы скрывать истину, притворяться. Фэй, я не знаю, как остановиться.– Это не так трудно, как тебе кажется. Надо просто начать с чего-то конкретного. Расскажи мне о Джулии.Он поднял глаза и устремил на Фэй острый взгляд.– Ты всегда знала, что все дело в моей жене, не так ли? Все время ты пыталась заставить меня говорить о ней, задавала бесконечные вопросы… Это были лишь твои подозрения или ты слышала слухи, сплетни?Фэй покачала головой, глядя на Джеральда с сожалением. Даже сейчас его беспокоило, что люди узнают о его секретах. Столько лет уже прошло после смерти Джулии, столько воды утекло…– Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь даже заикнулся о ней. Но ты так упорно обходил эту тему, что у меня, естественно, разгорелось любопытство. Я поняла: ты что-то скрываешь. Оставалось узнать – что?Джеральд перевернулся на спину и смотрел в потолок.– Мне не хватало сил рассказать тебе правду, Фэй. Ты права: все дело в Джулии. Она научила меня не доверять ни собственному разуму, ни чувствам. Моя жизнь превратилась в ад, и в результате я поклялся себе никогда больше не попадаться в сети женщины. Язык не поворачивается поведать о чувствах человека, попавшего в западню и мечтающего вырваться на волю. Я до того жаждал свободы, что впоследствии не мог заставить себя жениться снова или даже просто жить одним домом с женщиной, как бы ее ни любил.Сердце Фэй дрогнуло, и она закрыла глаза.Джеральд все еще лежал, глядя в потолок. Ее он как бы не замечал, мрачным голосом продолжая говорить:– Сначала, когда мы познакомились, я сходил с ума по Джулии. Семнадцатилетняя, она была прекрасна: хрупкая, но очень красивая и женственная. Джулия отличалась неразговорчивостью, стеснительностью, была легкоранима, и я относился к ней с глубокой жалостью, ибо ее отец прославился на всю округу как запойный пьяница.Фэй пришла в ужас. Рози не упоминала о своем предке. Может быть, не знала о судьбе деда? Он продолжал уже безразличным тоном:– За пьянство его выгнали с работы еще до моего знакомства с Джулией, и ее семья по-настоящему бедствовала. Денег не было, и только Богу известно, как он доставал себе выпивку. Во всяком случае, он неизменно был пьян, когда я его видел. Джулия, должно быть, испытывала адские муки, как и ее мать. В городе каждый знал о ее отце, но мне она не говорила о нем никогда. Я же тщательно избегал малейшего упоминания о несчастном. Впрочем, он умер от цирроза печени месяца через два после моего знакомства с Джулией. Так что, в сущности, я его почти не знал. Мы поженились примерно полгода спустя.– Вы были счастливы?– Сначала да. Мои родители на свадьбу преподнесли нам чек на круглую сумму для приобретения дома, и первые два года мы чувствовали себя на седьмом небе. Но потом Джулия забеременела и стала совсем другой… Будущее материнство превратило ее в калеку. Я не узнавал свою молодую жену. К нам переехала мать Джулии, чтобы ухаживать за ней.– Наверное, появление тещи в вашем доме облегчило ситуацию.Джеральд иронически улыбнулся.– Представь себе, жить стало гораздо легче. Сама Джулия все равно не годилась на роль хозяйки дома, хотя тогда я не обращал на это внимания. Мы оба были очень молоды, и нам просто хотелось беззаботно пожить. Сначала мне было безразлично, что все в доме делается спустя рукава, но как только Джулия забеременела, она вообще забросила хозяйство, палец о палец больше не ударила. В доме стоял ералаш, готовить она перестала. Мне все это начинало надоедать, но что я мог сделать? Джулия чувствовала себя неважно: мучили головные боли, поутру она иногда не могла подняться. Как я сказал, беременность проходила очень тяжело. Все, что могло осложниться, действительно осложнилось – утренние приступы немочи, бессонница, рвоты. Я уже не знал, куда деваться, когда теща предложила переехать к нам. Это меня спасло. Я немедленно согласился. Мать приняла на себя заботы о Джулии, обстановка в доме и моя жизнь несравненно улучшились.– У Джулии были братья или сестры?– Нет, она была единственным ребенком. У ее матери три или четыре раза происходили выкидыши. Моя теща, худенькая, небольшого роста бледная женщина, не отличалась многословием. Она никогда не делилась со мной своими мыслями, но впоследствии я понял, что мать не находила себе покоя из-за дочери с первой минуты нашей супружеской жизни, хотя не объясняла почему.Фэй спросила с недоумением:– О чем же беспокоилась теща? Не опасалась ли, что у Джулии возникнут такие же проблемы с деторождением, как у нее самой?– Нет, дело не в этом. Теща наблюдала за дочерью, словно ястреб за куропаткой, и я подумал, что мать слишком уж властолюбива. Мне, правда, казалось, будто она действует на дочь успокаивающе, и только, когда та ждала Рози, у меня появились подозрения насчет этого влияния. Но и тогда истина не замаячила еще передо мною: я был слеп и глуп.– Понять другого человека всегда трудно, особенно, если он что-то скрывает, а ты не видишь, что происходит на самом деле, – осторожно заметила Фэй.Джеральд искоса взглянул на нее.– Ну ладно. Согласен: я должен был попытаться гораздо раньше объясниться с тобой. Я собирался, но все время откладывал.– Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, как говаривал мой отец! – с улыбкой сказала Фэй, на что Джеральд ответил кислой гримасой.– Он был прав, абсолютно прав. Я должен был заставить себя объяснить тебе все. Но я еще не оправился тогда полностью от многих лет жизни во лжи, Фэй. Во мне еще не созрела готовность поделиться с кем-либо правдой. Это – самое худшее из наследства Джулии. Она научила меня лгать любому в глаза. Она обманывала меня с первых дней нашей совместной жизни. Я пришел к пониманию этого, но позже: Джулия стала выпивать тайком. Думаю, после рождения Роберта. Я так и не узнал, когда это все началось. Ее мать, разумеется, была в курсе событий. Она прикрывала Джулию, помогала скрывать правду. Поначалу я гневно упрекал тещу за это, но она самозабвенно и слепо любила дочь. Несчастная женщина пыталась добиться лишь одного – остановить скатывание дочери по наклонной плоскости, но ей это было не под силу. И она все время жила под страхом того, что в один прекрасный день мне станет известна истина, и я выброшу свою женушку вон, разведусь, а для Джулии разрыв будет означать катастрофу, от которой невозможно оправиться.– Бедная женщина, – буркнула Фэй, думая о собственном сыне. – Просто не знаю, что бы я делала на ее месте. Случись такое с Джоном… Не знаю. Легко сказать: поступай, дескать, так или этак. Но если ты не побывала в подобной ситуации, то не сообразишь, что предпринять.– Да, правильно. Но все-таки она должна была сказать мне правду. Знай я обо всем раньше, можно было бы помочь Джулии. Но я в те времена не имел никакого представления об алкоголизме. Понимаешь, ведь это болезнь; если она проникает тебе в кровь, изгнать ее уже очень трудно. Знай я до женитьбы больше об этой пагубной страсти, Джулия могла бы получить от меня помощь. Однако тогда я не представлял себе, какой страшный враг передо мной. Впервые обнаружив тайный порок жены, я устроил жуткий скандал. Надо же было оказаться таким болваном, чтобы считать достаточным окрик «Прекрати!» и ожидать, что больная повинуется. Конечно, она стала осторожнее, пряталась от меня, пила в то время, когда я был на работе. Но разве можно было удержать такой секрет? Вскоре я установил, что жена по-прежнему пьет. И тогда повез, ее к врачу и понял весь ужас нашего положения.– Рози уже родилась к тому времени?Он подтвердил кивком головы.– Но дети еще были совсем маленькие, Роберт собирался в первый класс, а Рози училась ходить. Теща ухаживала за ними. Пока она жила у нас, мне не надо было беспокоиться о детях.– Господи, почему же она не рассказала тебе?Джеральд тяжело вздохнул.– Да потому, что была неумной женщиной. Джулия составляла весь ее мир. Теща продолжала покрывать дочь, принося ей тем самым вред. Я не мог переубедить ее, доказать, что она поступает неправильно. Наш семейный врач положил Джулию в клинику, через несколько месяцев та вернулась домой с явными признаками выздоровления. Я поверил, что жена излечилась. Может быть, она сама поверила. Однако не прошло и года, как тайное пьянство возобновилось.– Но почему, Джеральд? Что заставляло ее пить? – Фэй заметила, как потемнели его глаза, и чуть прикусила губу, но остановиться не могла. – Должно же было существовать что-то, что заставляло Джулию прибегать к виски? Что-то было не так, верно ведь?– Уж не думаешь ли ты, что я ее бил? – грубо ответил Джеральд. – Ты меня, очевидно, подозреваешь в чем-то?Его реплика удивила Фэй.– Джеральд, разумеется, я ни в чем подобном тебя не подозреваю! Ты не относишься к тем, кто занимается рукоприкладством.М-да, а собственно к какому типу людей принадлежит этот человек, который нагромоздил столько секретов? Ведь она знакома с ним почти всю жизнь. Впрочем, скрывал он все не только от нее – от всего города. Джеральд жил двойной жизнью: фасад – одно, за фасадом – иное. За непреодолимой стеной, которую он тщательно выстроил, прятался угрюмый, озлобленный человек.– Правда, в последние годы совместной жизни меня так и подмывало пустить в ход кулаки, – признался он мрачно. – Но я никогда не позволял себе этого. Ни разу пальцем ее не тронул.Фэй вглядывалась в его потемневшее лицо. Ведь есть и другие способы причинить боль: для этого не обязательна кулачная расправа. Сумел же Джеральд заставить страдать ее, Фэй. Можно вдребезги разбить человеческое сердце лишь взглядом или словом.Надеясь все же докопаться до истины, она продолжила разговор:– Джеральд, должна была быть причина, толкавшая Джулию к пьянству. На чем-то же она должна была свихнуться.– Эта женщина не знала счастья, – пробормотал Джеральд, – но почему – только Богу известно. Может, она никогда не любила меня. Ни единого раза Джулия не говорила мне, что она несчастна, а когда в моем сознании забрезжило понимание ее трагедии, я и сам уже утратил радость жизни.– Неужели ты ни разу не спросил у нее, в чем дело? – недоверчиво воскликнула Фэй.– Разумеется, спрашивал! Задавал вопросы до умопомрачения, но ни разу не услышал разумного ответа. В конце концов понял, что расспрашивать бесполезно. К тому времени я уже не любил ее. Больше того, Джулия приводила меня в бешенство, вызывала отвращение. Если бы ты увидела ее хоть раз в пьяном виде, то поняла мои чувства.Джеральд содрогнулся, лицо его стало бледнее мела.– Я все еще надеялся на излечение, но постепенно пришел к выводу, что она не желает лечиться. В пьянстве Джулия видела способ отгородиться от жизни, которую она считала невыносимой.Спокойным, ровным голосом Фэй произнесла:– Быть может, тебе следовало развестись с нею? – Она заколебалась, боясь больно задеть чувства собеседника, но надо же было выговориться до конца. – А, может быть, в тебе, Джеральд, была причина всех бед? Разве нельзя допустить, что ты сделал Джулию несчастной?Его лицо сохраняло угрюмое выражение.– Ты думаешь, мне самому это не приходило на ум? Я даже предлагал разъехаться, имея в виду развод. Но Джулия чуть не лишилась рассудка, когда я заикнулся об этом. По ее словам, она не желала потерять детей и прекрасно знала, что я не рискну отдать малышей ей. Разве я доверил бы детей женщине, способной напиваться до потери сознания чуть не каждый день?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20