- Иммануил Кант... Шопенгауэр... Заратустра...
- Григорий! Рад вас увидеть! Познакомьтесь - моя семья. Умные, чертенята. - Мухолов Аполлон спустился на нижнюю ветку. Был он уже плешивым и толстобрюхим. - А вы, Григорий, не изменились. Странный феномен...
- Это я еще маленький, - объяснил Гришка. - А вот кем я буду, когда вырасту? Вы не знаете, случаем? - задал Гришка такой вопрос и вывалился на пол.
Над ним стоял художник-живописец Мартиросян.
- Некоторые думают, что им все позволено, - говорил он сердитым голосом, похожим на дяди Федин. - Досадно... - Художник смочил губку скипидаром, принялся смывать Гришкин портрет. Падали синие капли на скобленый пол. Гришка на улицу выскочил, чтобы не видеть. Подумал сердито: "Что я такого сделал? Ну, хотел узнать, кем я буду в будущем. Все хотят это знать. Зачем же тогда спрашивают у ребят: кем ты будешь, когда вырастешь?" Хотел Гришка обидеться на художника изо всей силы - до слез. Но вдруг услышал в животе бряканье. Спохватился - гайка! Почти совсем отвинтилась. Взял Гришка себя в руки, затянул гайку как только смог крепко. Просунул голову к художнику в мастерскую и сказал строго:
- Зря вы портрет смыли. Нужно было еще поработать. Может, и получилось бы.
Художник вздохнул, он на диване лежал.
- Не смывается твой портрет, только злее становится.
КАК ЖЕ ЛОШАДИ?
Возле правления колхоза стояла девочка Лиза с блокнотом и авторучкой. Прохожие с ней здоровались - в сегодняшней газете опубликовали Лизину фотокарточку с тремя бантами на голове и с подписью: "Будущая отличница. Фотоэтюд".
- Я на журналистку учусь, - заявила Лиза. - Раскопаю такие вещи...
Гришка возразил:
- Перо не лопата.
Но поскольку он уже знал, что девочка Лиза в конце концов двинется по медицинской линии, то внимательно прочитал первую Лизину статью, написанную в блокноте:
"Сегодня я посетила лучшую молочную ферму. Выглядела я очень красиво, когда беседовала с лучшей дояркой колхоза тетей Анютой. Тетя Анюта угостила меня вкусным парным молоком от лучшей коровы Зорьки. Я была очень довольна. Но мое хорошее настроение испортил враг моей жизни Пестряков Валерий..."
- А что он сделал? - спросил Гришка.
Девочка Лиза кивнула на доску приказов и объявлений. Там висел Лизин портрет с тремя бантами, вырезанный из газеты. Под ним намусоленным чернильным карандашом было написано: "Позор хвастунам и эгоистам! Берегись, Лизка! В школе я с тобой за одну парту сяду, буду тебя перевоспитывать в лучшую сторону. Удивительно: хоть ты, Лизка, и красивая, но дура". И подпись: "Пестряков Справедливый".
- Еще посмотрим, кто с кем за одну парту сядет, - сказала Лиза, забирая у Гришки блокнот. - Я про него еще не так напишу. Я про него в центральную прессу сигнал подам. Собаку мою сманил, колхозную доску приказов и объявлений испортил и в лесной поход пошел с этим Шариком, изменником. Даже поводок у меня отобрал дяди Федин. - Лизины глаза затянулись слезой, она добавила густо в нос: - И ты, Гришка, такой же! Записала что-то в блокнот и пошла к своему дому, чтобы в палисаднике, среди цветов, презирать Пестрякова Валерия.
- Сколько у Лизы пустых хлопот, - сказал Гришка.
Он посмотрел на деревянные избы, на улицы, замусоренные сеном и курицами, и представилась в Гришкином вображении деревня Коржи с просторными окнами, в которых широко отразилось небо.
- А как же лошади? - подумал Гришка вслух. - Им по асфальту неудобно ходить.
Кто-то дохнул ему в ухо теплом. Гришка обернулся. Над ним возвышался конь по имени Трактор.
- Если бы только асфальт! - Конь подошел к новенькому мотоциклу, поставленному возле крыльца, и сказал: - Нелепость.
В КАКОМ СМЫСЛЕ?
Новенький мотоцикл принадлежал колхозному зоотехнику. Зоотехник недавно объезжал на нем все выпасы, да так аккуратно, что даже колес не заляпал.
- Хороший мотоцикл, - сказал Гришка. - Скажите, пожалуйста, почему у вас имя Трактор?
- А хулиганят люди, - ответил конь. - Моего отца звали Орлик. Он с товарищем Гуляевым работал. Для теперешних мы реликты! Как бы памятники самим себе.
- В каком смысле? - спросил Гришка.
- В прямом. - Конь вдруг напрягся, поднял голову и закричал. В этом крике расслышал Гришка топот конного эскадрона, горячий накат атаки, звон сабель и тяжесть плуга. - Ну а теперь что? - сказал конь и нажал копытом сигнал на мотоцикле. - Разве это голос? Разве с таким голосом можно прожить достойно?
Из колхозной конторы выскочил зоотехник. Крикнул:
- Эй вы, не хулиганьте!
- Мне вас жалко, приятель, - ответил ему конь Трактор и, оборотясь к Гришке, пояснил: - Именно этот молодой человек назвал меня так неумно.
- Трактор, за твою подрывную деятельность я распоряжусь не давать тебе сегодня овса. Посидишь на пустом сене.
Конь Трактор пожевал черными губами.
- Что касается справедливости, вам она неизвестна. - Отвернувшись от зоотехника, он предложил Гришке застенчиво: - Хотите, я вас прокачу? Вы куда направляетесь?
- Я от художника иду, от Захара Петросовича.
- Художник мой друг. Он меня часто пишет. Красоту понимает... Вы не находите, что я красивый конь? - спросил Трактор, смущаясь.
- Очень нахожу, - ответил Гришка. - А как я на вас заберусь?
- Вы, если я не ошибаюсь, умеете немного летать?
Зоотехник на крыльце засмеялся.
- Ух, Трактор, с тобой не соскучишься. Ладно, получишь овес. Я на тебя не сержусь. - А Гришке зоотехник сказал: - Залезай на забор, с забора - ему на спину. У него спина как платформа, можно по-турецки сидеть.
Гришка залез на коня с забора. Летать в виду зоотехника ему почему-то не захотелось, и вообще ему теперь не хотелось летать. Конь Трактор шел плавно. Возле старой кузницы остановился, понюхал крапиву.
- Здесь мормыши живут, - сказал он и пошел дальше. - Иногда, когда мне удается подремать лежа, мормыши подходят и расчесывают мне гриву. Очень славные существа.
- А вы не могли бы меня познакомить с ними? - спросил Гришка.
- К сожалению, невозможно. Мормыши не признают светских манер. Они могут сами предстать, а могут и не предстать. Очень самобытные существа. И очень деликатные.
- Враки! - крикнул воробей Аполлон Мухолов пролетом.
Конь Трактор мчал по мягкой, нагревшейся за день дороге. Пробежал малиновый лес, черничное болото. Выскочил на выпас.
Коровы стояли сгрудившись. Громко ревели, трубили и стонали. Козел Розенкранц под кустом лежал и не обращал на их вопли никакого внимания.
- Изгородь сломана, - сказал конь тревожно. - Наверное, коровы в клевер ходили. Оттого и ревут и стонут - объелись. Они помереть могут. Что вы, Григорий, такое дело...
ЕЩЕ ПОБЕГАЮТ И - СПОКОЙНО
- Эй, Розенкранц! - крикнул Гришка. - Что ж вы лежите?
- Не мешайте, - ответил козел. - На них пираты напали.
- На кого? - спросил Гришка, слезая с коня. - На коров?
- При чем тут коровы? На путешественников! - Козел нервно дрыгнул ногами, он книжку читал.
- Розенкранц, где пастух Спиридон Кузьмич? - спросил конь Трактор. Почему вы один?
- На свадьбе. В деревне Городище. Его внучка туда замуж ушла.
- Вставайте! - крикнул конь. - Коров гонять нужно.
- Сейчас, главу дочитаю...
Козел вытянул шею по земле, дотянулся до куста незабудок и принялся их жевать, закатив глаза, - козлам перевоспитываться нелегко, это им дается не сразу. Бывают у них такие рецидивы.
Коровы ревели. В их глазах Гришка видел боль и страдание.
- Глупые вы, глупые, - говорил Гришка шепотом. - Чего же вы клевер ели без меры, знаете, что нельзя.
- А вкусно, - сказал конь Трактор. - Коровы как дети: пока не заболеют, будут вкусное кушать... Их обязательно и немедленно нужно гонять. Тогда организм справится... Смотрите, они уже ложатся! Ни в коем случае нельзя им давать ложиться. Розенкранц, коровы погибнут!
- А ему наплевать. Козел - он козел и есть, - сказал воробей Аполлон Мухолов пролетом. - Козлы лишены чувства ответственности.
При этих словах козел Розенкранц подпрыгнул.
- Ах ты пернатая промокашка! Ах ты кошачья закуска! - Не достав воробья рогами, козел бросился на коров.
С другой стороны на них скакал конь. Коровы поднялись с трудом. Они страдали... И побежали они, как бы перескакивая через свою боль, словно она была разбросана по земле.
- Живее! - кричал Розенкранц. - Кому говорят! Полундра! Свистать всех наверх! На абордаж!
Но одна корова лежала, не могла встать.
- Григорий, поднимайте ее всеми средствами! - пробегая, скомандовал конь Трактор.
Гришка корову уговаривал. Гришка корову за хвост тянул.
Корова лежала. И закатывались коровьи глаза.
- Ее только палкой, - сказал Аполлон Мухолов пролетом. - Иначе никак.
Гришка взял палку. Палка непривычно тянула руку. Он замахнулся на корову и почувствовал себя скверно.
- Корова, - сказал он, - пожалуйста, беги... Беги, ну, корова. Ударить Гришка не мог. За что ударять? Заметил Гришка в коровьих глазах такую отрешенную тоску, что чуть-чуть - и перейдет эта тоска в забытье. Вставай! - крикнул Гришка. - Вставай, тебе говорят! Вставай! - крикнул Гришка, ударив корову палкой. Мысль у него в голове мелькнула: "Как же хирурги, они ведь тоже боль причиняют, спасая?.." Гришка зажмурился, огрел корову изо всей силы.
И еще...
И опять...
Корова смотрела на него почти с ненавистью.
Гришка опять зажмурился, чтобы не видеть, и еще ударил корову изо всей силы. Она поднялась тяжело. Выпрямила ноги, как бы Гришке назло, с большим усилием. Ноги ее дрожали.
Она постояла и пошла. Гришка гладил ее, пинал и плакал. Колотил палкой и орал не своим голосом. Потихоньку, усилие за усилием, шаг за шагом, побежала корова. Гришка вперед заскочил. Сквозь сизый слепой туман и упрямство проглядывала в коровьих глазах забота.
Гришка обрадовался.
- Ишь ты, Буренка... Давай, коровушка, двигай!
Конь и козел ловко гоняли стадо но кругу.
Внезапно нахлынула на Гришку радость, может быть, даже счастье. Но было оно такое, от которого не взлетишь, от которого люди садятся в уединении и устало молчат.
- Григорий, - сказал конь. - Слетайте мигом за этим молодым человеком, зоотехником. Для чего он, спрашивается, науку прошел на колхозные деньги?
Гришка подпрыгнул и побежал.
Кочки мелькали, кусты хватали за волосы. Пыль набивалась в глаза.
- Куда вы несетесь, Григорий, - услышал он возле уха. Скосил глаза воробей летит рядом, Аполлон Мухолов. Крыльями машет так, что они слились в серый шар. - Григорий, на такой скорости разговаривать невозможно! прокричал воробей. - Вы знаете, я, кажется, снова влюбился...
Гришка хотел ответить: "Потом. Сейчас некогда". Но Аполлон Мухолов отстал с криком: "Это, Григорий, счастье..."
Гришка ворвался в контору. Крикнул прямо с порога:
- Товарищ зоотехник! Коровы!
Зоотехник выскочил на крыльцо.
- Что коровы?
- Объелись клевером!
- Что смотрел Спиридон Кузьмич? Я ему!
- Вы же его отпустили на свадьбу.
Зоотехник прямо с крыльца прыгнул на мотоцикл. Завел его в треть секунды и ринулся. Гришка на заднем сиденье прилип.
Еще издали услышали они рев и страдание стада.
- Умрут! - Зоотехник схватил себя за волосы.
Мотоцикл вильнул, чуть не врезался в пень от такого опрометчивого движения.
"А на коне сидя и волосы себе можно рвать", - отметил про себя Гришка.
Коровы бегали по кругу гораздо резвее. Бока их вздымались и опадали. Козел Розенкранц иногда выскакивал вперед, резко осаживал стадо для энергичной встряски и поворачивал его в обратную сторону, чтобы коровы не закружились.
- Давай! - закричал зоотехник. - Молодцы! Гоняй их, блудливых!
Зоотехник помчался на мотоцикле поворачивать корову, которая отбилась от круга и залезла в кусты. Корова вильнула вбок, зоотехник за ней. Влетел со своим мотоциклом в канаву и замер. Гришка пошел его вынимать.
Зоотехник лежал в тине и бормотал с ужасом:
- Что будет? Что будет?
Подошел конь Трактор.
- Уже ничего не будет. Опасность уже миновала. Еще побегают и спокойно.
- Я знаю, - всхлипнул в канаве зоотехник. - Тебе, Трактор, мой мотоцикл не нравится. Ненавидишь ты мой мотоцикл...
- Нет, почему же, - ответил конь. - Машина хорошая, с девушками кататься...
Вечером возле правления колхоза председатель Подковырин Николай Евдокимович повесил на доску приказов:
"ВЫГОВОР: зоотехнику товарищу Мельникову и подпаску товарищу Розенкранцу.
БЛАГОДАРНОСТЬ: коню товарищу Трактору и дошкольнику товарищу Гришке".
И странно, козел Розенкранц ходил у доски с гордым видом и со всеми здоровался.
- Ты что нос задрал? - спросил у него Пестряков Валерий, вернувшийся из лесного похода.
- Приятно, - ответил ему козел Розенкранц. - Даже в выговоре меня теперь не козлом называют, а товарищем... Вот как.
ЗНАЧИТ, ПРИЕХАЛИ
- Хочу, чтобы вы прокатились в седле, - сказал конь Трактор. - Теперь я буду работать с самим товарищем Подковыриным.
Гришка залез в седло, ноги его до стремян не доставали, но сознание, что он в седле, делало Гришку как будто выше.
Конь бежал ровно, стараясь, чтобы Гришка не шибко набил себе место, на котором сидит. Седло - вещь удобная, но взрослая, юлить на нем не нужно.
Они по дороге проскочили, лугом прошли и по краю болота. Два бугорка одолели, лесом проехались.
Конь Трактор стал на лужайке или на широкой цветочной дороге, которая уходила вдаль и вдали терялась в тенях и бликах.
- Рекомендую посмотреть вокруг себя внимательно, - сказал конь Трактор.
А Гришка уже смотрел. Почувствовал он какой-то непонятный укол в сердце. Такой укол бывает, когда в чужом заграничном городе, устав от одиночества, нежданно услышишь родную речь.
Гришка подумал вслух:
- Почему так? В этом месте я ничего необычного не вижу, а почему-то тревожно мне... Неужели ромашки?
- По-моему, незабудки, - возразил конь.
- Нет, ромашки. Смотрите, чем дальше по этой просеке или дороге, тем они все выше, все больше становятся. А там, вдали, - смотрите, смотрите! ромашки как георгины.
- Может быть, - кивнул конь. - По-моему, незабудки, но каждый видит свое... Мои незабудки влево ведут, а ваши ромашки?
- Прямо! - крикнул Гришка.
- Значит, приехали. - Конь Трактор голову поднял, чтобы, вцепившись в его гриву, Гришке было легче слезать. - Не беспокойтесь, обратно дорога простая. - На прощание конь Трактор крикнул таким криком, словно табун лошадей, и пошел рысью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12