Отец рассказал мне, что был тяжело ранен в момент, когда вместе с товарищами разрезал ножницами проволочное заграждение.
Отцу моему Иосифу Владимировичу было тогда 28 лет. В 1902 году его мать, моя бабушка, Мария Гавриловна, которая служила в прислугах, выписала, как говорили раньше, сына из деревни Калужской губернии в Москву на заработки. Работал он сначала разносчиком газет в районе Сокольников, затем устроился учеником в типографию, а освоив профессию печатника-накладчика, трудился у известных тогда издателей Сытина, Левинсона, Кушнарева.
После выписки из госпиталя он вернулся в типографию, но работал теперь счетоводом в бухгалтерии.
Мои родители (мать у меня была портнихой) с одобрением относились к тому, что я увлекся спортом. Отец любил повторять, что это полезно для физического развития. «Стадион рядом, значит, всегда будет на глазах», – говорил он матери.
Когда мне исполнилось шесть лет, от другой своей бабушки, Варвары Васильевны, я получил желанный подарок – коньки «снегурочки». Они достались от господ – семьи подрядчика Силуанова. На следующее утро я уже опробовал подарок. Поначалу, правда, скользил на одном коньке, но скоро научился бегать и на двух сразу.
Октябрь 1917 года. От взрослых только и слышал: «Революция!» «Начинается новая жизнь!». Революция! В городе стрельба. Мать наставляет: «Дальше трамвайной линии не ходи».
Едва кончилась мировая война, как началась гражданская. Голодное, холодное время. Тут уж не до спорта. Через Самарский переулок проходила трасса перевозки дров с Виндавского (ныне Рижского) вокзала в центр. Вместе с другими мальчишками выпрашивали у возчиков: «Дяденька, скинь поленце!». И сколько было радости, когда просьба выполнялась! Дома можно было хотя бы отогреться!
В конце 1919 года обстановка начала улучшаться. Помню об этом потому, что мать уже не так неотступно следила за мной и редко загоняла домой. Мы с мальчишками залили во дворе небольшой каток, на котором с утра до вечера клюшками-самоделками играли в хоккей, – правда, пока еще не на коньках, а в обычной обуви. Да и мяча у нас настоящего не было – брали теннисный мяч или просто деревянный шарик.
Через год я уже научился играть в настоящий хоккей, причем играл я не только со сверстниками, но и со взрослыми членами клуба «Унион» на их площадке.
Первые шаги
Спортивная жизнь Москвы постепенно начала организовываться. При «Унионе» были образованы детские футбольные команды. С формой тогда было туго – играли кто в чем. Мой отец умел красить ткани, и мы попросили его выкрасить наши рубашки в сиреневый цвет клуба «Унион». Сиреневой краски, однако, не нашлось – была только голубая. Что делать? Провели собрание, решили, что футболки у нас будут голубые, трусы – белые.
Наша команда приобрела относительно опрятный вид.
Помимо простейших тренировок проводили мы и встречи с командами известных клубов. В день матча собирались в Самарском переулке и пешком отправлялись на игру, скажем, в Сокольники – на площадку ОЛЛС (общество любителей лыжного спорта) или на стадион «Красная Пресня». И после таких многокилометровых пеших переходов играли в футбол. С тех пор, видимо, у меня и выработалась неприхотливость в быту. Став старшим тренером московского «Динамо», занимая эту должность в других клубах, в сборной СССР, я никогда, к примеру, не претендовал в гостинице на так называемый штабной номер-люкс, полагающийся руководителю команды, всегда уступал его ведущим футболистам, считая, что им важнее, чем мне, хорошо отдохнуть перед ответственной встречей.
Впервые в официальных соревнованиях я выступил зимой 1923 года за шестую хоккейную команду «Моссовета» (так стал называться «Унион»).
В отличие от футбола, в хоккее в то время не было ни детских, ни юношеских команд. А играть-то хотелось! Мы, каюсь, пошли на обман, записав в карточке участника чемпионата Москвы, что нам 18 лет. Мне в ту пору было только 13, хотя внешне, особенно в зимней амуниции, я выглядел солиднее, а старшему из нашей команды, Павлу Короткову, – 17. Тогда строгого контроля за возрастом игроков не велось, чем мы и воспользовались, чтобы осуществить свою заветную мечту. Ко всеобщему удивлению (многие ведь знали о нашей проделке), шестая команда «Моссовета» выиграла все матчи с крупным счетом. Если заметить, что из того состава помимо меня и Короткова известными хоккеистами впоследствии стали Дмитрий Успенский, Николай Когна, Петр Яковлев, то следует признать, что успех был не случайным.
Прошел год, и меня перевели в пятую хоккейную команду «Совторгслужащих» (таково было новое название команды «Моссовета»), но прежнего удовлетворения от игры не было. Дело в том, что наиболее крепких физически ребят из прошлогоднего нашего боевого коллектива перевели в четвертую, третью, а кое-кого даже во вторую команды клуба. Остались только мы с Успенским, другие были хотя и взрослые, но начинающие хоккеисты, плохо владевшие клюшкой и слабо бегавшие на коньках. В один из дней наша пятая команда была разгромлена на Патриарших (ныне Пионерских)" прудах «Красной Пресней» со счетом 6:0. Обычно после проведенного матча мы возвращались на свой стадион, чтобы посмотреть игру первой команды.
На этот раз возвращение было безрадостным. Капитан первой нашей команды Владимир Стрепихеев встретил меня обычным вопросом: «Как сыграли?». Я ответил, но не мог сдержать разочарования и расплакался – 14 лет всего-то было! «Да кого поставили в состав? Многие даже на коньках кататься не умеют!» – говорил я сквозь слезы. Растерянный Стрепихеев стал меня утешать: «Михеич, да ты не расстраивайся, в спорте всякое бывает». С тех пор и пошло: Михеич да Михеич – иначе ко мне никто и не обращался. Это уже потом я стал Михеем…
В хоккее я с самого начала выступал на месте центрального нападающего, а моим неизменным партнером – правым инсайдом – на протяжении десяти лет, вплоть до 1933 года, в клубе, то и дело менявшем названия («Моссовет», «Профинтерн», «Совторгслужащие», СКиГ – Союз кооперации и госторговли, «Буревестник»), был Дмитрий Успенский. Он не очень быстро бегал на коньках, но зато, хорошо владея клюшкой, был большим мастером обманных движений и точных своевременных передач. Его игра всегда доставляла истинное удовольствие любителям хоккея. Мы с ним и учились вместе – вначале в школе имени Луначарского на 3-й Мещанской (ныне улица Щепкина), а затем в школе №. 58 на улице Мархлевского, где заканчивали девятый класс (тогда среднее образование было девятилетним). С детства воспитанный в духе спортивности, я и в школе постоянно играл в баскетбол, ручной мяч, итальянскую лапту (игра, похожая на волейбол), салочки, занимался легкой атлетикой, гимнастикой… Теперь я понимаю, что мне очень многое дала для освоения финтов в футболе постоянная игра в салочки, поскольку для успеха в ней надо быть ловким, быстрым, координированным, уметь мгновенно менять направление движения, резко тормозить, делать рывки с ускорением…
В то время каждый выпускник школы помимо среднего образования получал и профессию. Наша школа на улице Мархлевского была с химическим уклоном, вот почему, закончив ее в 1927 году, я получил еще и специальность химика-лаборанта.
Страна, однако, в то время переживала нелегкие времена и на работу было устроиться не так-то просто. Меня поставили на учет на бирже труда в Рахмановском переулке, после чего я стал получать пособие по безработице – 15 рублей 50 копеек. Деньги, скажу вам, по тем временам для молодого человека немалые. Во всяком случае, 15 рублей я отдавал матери, а на оставшиеся 50 копеек мог покупать себе семечки, билет в кино. Регулярно приходил на биржу труда отмечаться. При ней, кстати, были образованы так называемые коллективы безработных, которые своим членам подыскивали временную работу. Я, например, в течение месяца занимался зимой расчисткой железнодорожных путей от снега на Ржевской дороге, был подсобным у электрика на «Трехгорной мануфактуре»…
В мае 1928 года, видя, что химиком-лаборантом мне так и не удается устроиться, я поступил в техникум землеустройства имени М. И. Калинина, располагавшийся на улице Герцена, и закончил его экстерном в феврале 1930-го. Запомнился мне эпизод, связанный с подготовкой к выпускному вечеру. Два моих друга по курсу, Андрей Алябьев и Анатолий Мареев, страстные поклонники поэзии Маяковского, задумали пригласить его к нам на торжество. Они рассказывали, как пришли к нему домой в нынешний проезд Серова у Политехнического музея, Маяковский сам открыл им дверь, но выступить, к сожалению, из-за занятости отказался.
Все это время я, естественно, не порывал ни с футболом, ни с хоккеем.
Путь в «Динамо»
С 18 лет я уже выступал за первую хоккейную команду «Совторгслужащих», а спустя год меня включили во вторую сборную Москвы, которая сумела обыграть в товарищеском матче первую сборную Ленинграда.
Среди ленинградцев вообще было немало прекрасных хоккеистов. Мне очень нравился их почти двухметровый нападающий Матвей Колотушкин, но особенно – центрфорвард Борис Карнеев, которому я и старался подражать. У него была низкая посадка.
Вел он мяч на расстоянии метра перед собой. Это позволяло ему держать в поле зрения партнеров и соперников и уверенно контролировать мяч. Играл он просто, но расчетливо, обладал сильным прицельным ударом.
Примерно в это же время я стал выступать и за первую футбольную команду «Совторгслужащих».
Тут надо оговориться, что за футбольными матчами лучших команд столицы я стал наблюдать со знанием дела с 15 лет. Случилась такая история. Очередная реорганизация нашего клуба затянулась настолько, что зимой 1925/26 года мы отказались от участия в чемпионате Москвы. Группе игроков, в том числе и мне, предложили временно поиграть за «Динамо», и мы с радостью согласились. Выступал я довольно успешно за третью команду. Уже тогда динамовский клуб произвел на меня впечатление своей организованностью и солидностью. Настало лето. По привычке я продолжал приходить на стадион «Динамо», который располагался тогда в Орлово-Давыдовском переулке, и с интересом наблюдал за выступлениями футболистов этого общества, потихоньку болея за них. Среди тогдашних динамовцев было немало известных: вратарь Федор Чулков, центральный полузащитник Иван Артемьев, молодой, но уже входящий в славу нападающий Сергей Иванов, быстрый правый крайний Александр Борисов…
С Александром Прокофьевичем Борисовым, по чьему эскизу создана эмблема общества «Динамо», мы впоследствии познакомились довольно близко. Он стал известным архитектором, в пятидесятые годы переехал в Кишинев, где по его проектам было построено немало зданий. Когда я вместе с московским «Динамо» приезжал в Кишинев, Борисов неизменно навещал меня, и наши с ним беседы, не только на футбольные темы, затягивались надолго.
Среди других московских игроков на меня в то время наибольшее впечатление производили Петр Исаков, братья Владимир и Константин Блинковы, Александр Холин, Казимир Малахов… Все они были футболисты техничные, умные, отличавшиеся точностью в передачах и ударах. Мне запомнилось, как на «Унионе» в 1923 году вратаря нашей первой футбольной команды Бориса Баклашова тренировал по его просьбе нападающий Петр Исаков, игравший тогда за «Красную Пресню». Вот кто действительно мастерски, словно по заказу, наносил удары по воротам – Баклашов трудился в поте лица.
Наблюдая за– игрой тогдашних своих кумиров, я, естественно, старался перенимать у них все лучшее.
Скромное поведение, простота в игре, умение дать точный и своевременный пас, неплохая техника, некоторое, я бы даже сказал, остроумие в игре дали мне возможность за три года пройти путь от четвертой до первой команды «Совторгслужащих».
Закончив в феврале 1930 года землеустроительный техникум, я получил направление на работу в Уральскую область. Прибыл в Свердловск, а там получил назначение в Челябинский округ (понятно, что здесь я пользуюсь терминами административного деления того времени). Мне с выпускником ленинградского техникума Николаем Громовым предложили на выбор любой район. По названию нас привлек Ялано-Катайский. Отправили нас в его центр – село Сафакулево. Там мы вошли в состав землеустроительной партии.
Были мы все молоды, жили, как тогда было принято, коммуной, дружно, трезво и весело. Попал я в деревню, можно сказать, в историческое время – наступил как раз период сплошной коллективизации сельского хозяйства. Землеустроительной партии отводилась в этом деле важная роль. Мне и моим товарищам часто приходилось выступать перед крестьянами, разъясняя им преимущества коллективного ведения хозяйства. Несли мы, хотя это наверняка громко сказано, и культуру в массы. Ставили, помню, спектакль Островского «Свои люди – сочтемся» (я играл роль стряпчего) и показывали его местным жителям. Основная же наша задача состояла в распределении земли между колхозами. Целые дни проводили в поле, занимаясь, говоря профессиональным языком, землеуказанием. Работа, конечно, не из легких. Наиболее сложным делом было выделить и нарезать землю вновь создавшимся совхозам– «Еланскому» (площадью около 100 000 гектаров, причем не сплошь, а участками) и «Овцеводу».
Когда я ехал на Урал, то несколько наивно представлял себе свою жизнь там. Думал, буду летом трудиться на природе, на свежем воздухе, а зимой, когда придет черед камеральным работам в городе, играть в хоккей. Но жил я в деревне. Свежего воздуха здесь действительно хоть отбавляй, и работы много. А вот с мечтами о занятиях спортом пришлось распрощаться. Находились мы в ста километрах от Челябинска, и специально ездить туда – не то что играть, а даже посмотреть, как играют другие, – мне, конечно, было некогда. Ребята из нашей землеустроительной партии хотя и были молоды, но к спорту относились равнодушно, а увлечь их я не смог. Когда им говорил, что я игрок сборной Москвы по хоккею, они смотрели на меня с недоверием, всем своим видом показывая – ври, мол, парень, да знай меру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43