Вы не представляете, как на них реагирует публика. Она говорит: «Эти люди ругают все, поэтому нужно посмотреть собственными глазами». А если выступит «Тайм», значит, мы состоялись.
– Я отвезу Долорес домой. Как думаешь, Колин, толпа уже разбежалась? – спросил Майкл.
Долорес чуть не уронила стакан. Ей так хотелось побывать на вечеринке в «Сарди».
– Добрая половина охотников за автографами уже дежурит у «Сарди». Но газетчики, конечно, будут следить за вами.
– Давайте все же попытаемся, – сказал Майкл, осушив стакан. – От Долорес я поеду прямо к себе в отель и таким образом избавлюсь от прессы. Потом я выскользну из номера и пешком доберусь до «Сарди».
– Репортеры достанут тебя, – предупредил Колин. – Долорес следовало бы зайти к нам ненадолго, если она не против.
– Я не хочу подвергать ее такому риску, – запротестовал Майкл. – А мне легко будет сослаться на желание пообщаться с другом по колледжу Колином Райтом. Мы их проведем. – Он поднялся и подошел к Джун. – Встретимся попозже, дорогая. Уверен, что отзывы будут самые восторженные. И помни – ты играла великолепно.
Долорес перехватила взгляд Джун, брошенный на Майкла. И ее собственное сердце мгновенно откликнулось на этот взгляд. Джун Эймз по-настоящему любит Майкла, но будущего у их любви нет… Как и у них с Бэрри. По дороге домой Долорес все время молчала.
– Ты не одобряешь моего поведения? – решился наконец заговорить Майкл.
– Только из-за Джун. Какие ее ожидают страдания!
– Я люблю ее.
– Не сомневаюсь. Но что будет с ней? Ты говорил, что ей уже тридцать… Она когда-нибудь была замужем?
– В семнадцать лет – за барабанщиком из маленького оркестра, с которым она пела в Техасе.
– Понятно. Но Джун далеко до таких актрис, как Джоан Кроуфорд или Барбара Стэнвик. Эти женщины обладали не только красотой, но и огромным талантом. Джун – тоже красавица, но пока она молода. Когда она поблекнет, лет эдак в сорок, ее карьера будет окончена. Да и тебе все это надоест.
– Не знаю, мы вместе уже два года! И с каждым днем все больше любим друг друга. Зачем загадывать на десять лет вперед? Я не ты, моя милая. Это у тебя все разложено по полочкам. Восемь лет с Джимми в Белом доме… потом он возглавит юридическую фирму… Не так ли? Я ведь прав. Но все пошло наперекосяк. Джимми убили. А ты, который год живешь затворницей. Хочешь стать легендой? Это тебе удалось, если, конечно, приносит удовлетворение… Неужели ты счастлива, когда забираешься одна в холодную постель? Неужели шумиха в прессе способна компенсировать отсутствие любви?
– Ты меня совсем не знаешь, – тихо возразила Долорес.
– Знаю. Как свои пять пальцев.
Машина остановилась у подъезда. Майкл вышел и проводил Долорес до лифта.
– Не поднимайся со мной, – попросила она.
– Это займет минуту, – сказал он, нажимая кнопку лифта. – Послушай, Долорес, выходи замуж за верховного судью. Он стар и не будет требовать от тебя секса. У него хороший дом в Джорджтауне, приличное имение, квартира в Нью-Йорке и… – Майкл чертыхнулся. – Куда подевался этот лифтер?
– Наверное, развозит газеты по этажам. – Долорес подняла глаза. – Лифт уже опускается. Майкл, постарайся не обижать Джун.
– Я люблю ее.
Прощаясь, она грустно улыбнулась.
– Надеюсь, что спектакль продержится долго. Желаю приятного вечера. Беги, ты нужен ей. Утешь ее, если отзывы будут плохими, раздели с ней радость, если критика расхвалит мюзикл.
Майкл посмотрел на невестку, словно увидел ее впервые.
– Долорес, недаром тебя считают очень скрытной. Похоже, что я вообще не знаю тебя…
Он повернулся и торопливо зашагал к машине.
Глава 28. МЫЛО И ВОДА
Успех мюзикла превзошел все ожидания. Майкл был счастлив и пригласил Долорес в оперу, когда Джун была занята в спектакле. В другой раз они захватили Колина и все вместе сходили в ресторан «Сарди».
Пятнадцатого мая вернулся Бэрри. Он ворвался в квартиру Долорес, как вихрь, загорелый и очень красивый. Впервые он, не стесняясь детей, крепко обнял ее и стал целовать, приговаривая:
– Боже, как я соскучился!
Потом он тискал близнецов и целовал смутившуюся Мэри Лу.
– Как ты выросла, – сказал он девочке. – Скоро станешь такой же высокой, как мама.
– И такой же красивой, да?
– Даже красивее, – серьезно ответил Бэрри. Ночью они лежали в объятиях друг друга, словно и не расставались.
– Останешься на ночь? – тихо спросила она.
– Нет… Сегодня у меня просто «позднее совещание».
– Констанс уедет пятнадцатого июня?
– Да. И тогда целых три месяца пять дней и пять ночей в неделю будут нашими.
– Хорошо. Тогда я отправлю и близнецов…
– Что ты имеешь в виду?
– Мэри Лу едет в один из лагерей в штате Мэн. Близнецов я хотела оставить дома, а уик-энды проводить с ними в Вирджинии. Но раз мы все лето сможем быть вместе, малышей можно пристроить в лагерь. А субботы и воскресенья я буду проводить с Бриджит.
Бэрри ласково поцеловал ее.
– Я так люблю тебя, Долорес.
– Но гораздо меньше, чем я, – чуть капризно сказала она.
Он перевернулся и щелкнул зажигалкой.
– Любовь, я это чувствую, дарована нам с тобой свыше. За пять кошмарных недель с Констанс и Дебби я чуть не ошалел. Они все время дулись в карты. Слава богу, Констанс боялась, что у нее поднимется давление, и не требовала от меня исполнения супружеских обязанностей. Время мы коротали с похожим на гомика атлетом, которого пригласила Дебби. Уже с утра, глядя, как он возится со штангой, я чувствовал себя смертельно усталым. Парню недавно исполнилось двадцать восемь, и он признался, что хотел бы жениться на старушенции.
– Думаешь, Дебби согласится? Бэрри затянулся сигаретой.
– Она слишком хитра и слишком богата. У нее хватит денег, чтобы покупать себе гомиков и не гомиков до тех пор, пока не стукнет сотня.
– Ну, для своих пятидесяти шести она прекрасно выглядит.
– А почему бы и нет? Пластических операций Дебби сделала не меньше, чем ей лет.
Долорес потянулась всем телом.
– Как ты думаешь, а мне это нужно? Он рассмеялся.
– Ты дитя.
– Мне тридцать девять лет.
– Ну, Констанс скоро пятьдесят, и то ей достаточно массажа лица и хорошего макияжа. Хотя загаром тебе злоупотреблять не следует.
– Почему?
– У Констанс прекрасная кожа, потому что она старается прятаться от солнца. Как, впрочем, и Дебби. Она говорит, что большинство женщин, которые отдыхают в Палм-Бич, похожи на сморщенный чернослив. И это правда. Если женщине за сорок, ее кожа портится от загара.
– Значит, я напоминаю тебе чернослив?
– Нет, ты моя золотая тигрица. Но береги свою красоту. Для меня.
– Завтра пойду и сделаю на лице подтяжки. Бэрри начал одеваться.
– Загорелая кожа операциям не поддается.
– С каких пор ты стал таким экспертом? – спросила она.
– Теперь я могу написать книгу об уходе за кожей и телом после сорока. Дамы на яхте в течение пяти недель только об этом и говорили. Даже гомик смазывал себя каким-то маслом, прежде чем загорать, и не просто валялся на солнце… Совсем нет. Двадцать минут на одном боку, двадцать – на другом. Потом выпивал стакан молока…
– Молока?
– По его мнению, солнце окисляет тело, а молоко вызывает щелочную реакцию. Хочешь еще послушать? Знаешь, какие упражнения сейчас самые модные? Приглашаешь тренера, он хватает тебя за ноги, а ты от него отбиваешься. Теперь и Долорес громко смеялась.
– Боже, а я пользуюсь только мылом и водой, катаюсь на велосипеде и хожу на прогулки.
– Умница!
Бэрри уже оделся и включил свет, а она впервые не решилась голой выбраться из постели. Едва за ним закрылась дверь, Долорес побежала в ванную, встала перед огромным трюмо и пристально стала изучать себя. Грудь хороша… бедра по-прежнему упругие… на животе есть небольшие растяжки от родов, но их можно рассмотреть с трудом. Она повернулась спиной – нет ли складок? Или это только игра ее воображения?
Глава 29. СВОБОДЕН!
На следующий день Долорес посетила салон Элизабет Аден, сделала массаж лица и накупила всяких кремов и масок на сотню долларов. Потом позвонила в гимнастическую школу и пригласила тренера для ежедневных занятий.
Выдержала она это десять дней. Чего только не пришлось вынести! Лицо и тело нужно было покрывать специальным кремом, надевать теплый шерстяной костюм, до изнеможения повторять специальные упражнения. За две недели ей удалось сбросить полфунта – таков был итог. Долорес рассчиталась с тренером и забыла о кремах.
С Бэрри они встречались каждый вечер. Но однажды он не появился и не позвонил. Телефон отозвался только в полночь.
– Долорес, извини… Раньше не мог. У Констанс инсульт. Я в клинике, в телефонной будке.
– Боже, как это произошло?
– В одно мгновение. Задета правая половина. Констанс не может говорить, ее парализовало. Врачи считают, что есть надежда на полное выздоровление, но это долгий процесс. Одна надежда на возраст, ведь инсульты случаются обычно после шестидесяти или семидесяти. Остаюсь в клинике, позвоню завтра.
Но звонок раздался гораздо раньше, когда Долорес начала засыпать.
– Констанс умерла, – тихо сказал он.
– О, Бэрри! Как… Когда?
– Десять минут назад… Второе кровоизлияние. Послушай, я позвоню, когда появится возможность.
– Бэрри… Обо мне не беспокойся. Я буду ждать…
– Боже, появилась Дебби Морроу со своим новым молодым человеком. Мне нужно идти. – В трубке послышались короткие гудки.
Трое суток от Бэрри не было никаких вестей. О смерти Констанс много писали газеты. Похороны показывали в программе новостей по телевидению, правительство выразило мужу покойной соболезнование. Долорес послала цветы, но посчитала лицемерием явиться лично. Она сидела дома у телефона и ждала.
Через два дня после похорон он без звонка появился в ее квартире.
– Бэрри. – Долорес обняла его. – Досталось тебе, бедному. Может, хочешь выпить?
– Налей водки… Чистой. – Он устало присел, провел рукой по волосам. – Похороны – это варварство. А визиты, соболезнования тем более. Пришли все друзья моего отца и все ее друзья, чтобы выпить. Дебби сидела во главе стола, будто это не похороны, а веселая вечеринка. Я получил телеграмму даже от президента. (Теперь, подумала Долорес, они свободны и могут пожениться, когда окончится траур. Но не время пока говорить об этом.)
Он залпом осушил стакан.
– Сука… Подлая сука!
– Бэрри!
– Я только что от адвоката, – сказал он. – Знаешь, она все время тайком раздавала сотни тысяч сестрам, другим родственникам, благотворительным организациям. Наверное, она боялась, что умрет первой, а я обязательно женюсь на какой-нибудь потаскухе. Даже драгоценности по завещанию должны перейти к ее внучатым племянницам.
– А как же ты?
– У меня все в ажуре! – Его голос был полон сарказма. Он закурил сигарету и протянул Долорес пустой стакан, чтобы она налила еще.
– Ну, по закону Констанс не могла лишить тебя наследства.
– О нет. У нее были прекрасные советчики. Мне перепадает двадцать пять тысяч, со всеми налогами, разумеется. Я имею право жить где хочу. Расходы на жизнь будут оплачены. А если я к шестидесяти пяти годам не женюсь, то получу в наследство пять миллионов долларов. В противном случае – ни цента.
– А это завещание правомочно? Бэрри утвердительно кивнул.
– Я подписал какую-то бумагу, когда мы поженились. Богачи, и особенно сверхбогачи, всегда заставляют подписывать бумаги. Там все это и было оговорено. Мне тогда было тридцать пять, а ей – сорок один. Слава отцовского имени уже начинала тускнеть. Стоящего образования я не получил. Карманы пустые. Кто мог предположить, что я полюблю тебя?
Долорес сидела у его ног и маленькими глотками пила виски. Надо что-то придумать.
– Послушай, Бэрри, мне не нужна эта огромная квартира. Если все рассказать Бриджит, она разрешит продать ее и оставить деньги. За нее можно выручить, по крайней мере, четыреста тысяч долларов. Уверена, что работу ты не потеряешь, особенно если женишься на мне. Наши имена придадут друг другу особый блеск. Купим квартиру поменьше, где-нибудь на Парк-авеню, а, сложив вместе тридцать моих и двадцать твоих тысяч, как-нибудь справимся.
Попивая из своего стакана, он, казалось, обдумывал слова Долорес.
– Все не так просто. Не забывай, что нам придется принимать гостей. Те великолепные ужины, которые устраивала Констанс для нужных людей, будущих клиентов, были частью моего взноса в фирму. – Он покачал головой. – На пятьдесят тысяч в год нам не прожить.
– А четыреста тысяч за мою квартиру?
– Ну, на них долго не протянешь. Нельзя же разбить на Парк-авеню палатку. Придется искать приличную квартиру, пусть даже поскромнее этой, но в подходящем месте, которая будет стоить не меньше ста тысяч. Кроме того, надо нанять кухарку, шофера, горничную, няню для детей… Нет, ничего не получится.
– А ты не считаешь, что мое имя даст фирме новых клиентов?
– Поначалу – да. Но как только ты станешь везде появляться со мной, твоя популярность сразу упадет.
– Почему?
– Сейчас все говорят о тебе, потому что редко видят. Никто не знает, какая ты на самом деле. Для снобов высшая честь – уговорить Долорес Райан принять приглашение на ужин. А как только ты примелькаешься, ничего уже через год не останется ни от загадочности, ни от славы. Ты станешь просто Долорес Хейнз. Уж я-то знаю. Когда умер отец, одного из моих братьев выбрали в губернаторы только из-за имени. Но вторично его не избрали, оставалось одно – жениться на богатой женщине. Со мной было точно так же. Работу в престижной фирме дали потому, что я Хейнз. Конечно, в жены я мог выбрать молоденькую девушку.
Но у красавиц, которые мне нравились, обычно не было ни гроша. Потом я встретил Констанс. На ее деньги можно было жить, ни о чем не думая. Если фирма и выставит меня на улицу, то остаются двадцать Пять тысяч, которые я буду получать, если женюсь.
Долорес с трудом заставила себя оставаться спокойной.
– Ну, не конец же света. Мы любим друг друга и можем теперь встречаться открыто.
– Только через год.
– Год?!
– Таков ведь, кажется, срок траура?
– Хорошо. Сегодня двадцатое августа. Через год в этот же день мы пойдем в «Маргелан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12