— Павельский,— согласился капитан,- безусловно, сообщил одну очень важную вещь. Такую, которая, может быть, распахнет перед ним двери камеры.
— Значит, и вы согласны, что надо расширить рамки следствия и изучить дело в плане покушения на Висняка?
— Это лишнее.
— Почему? — удивился прокурор.
— В любой момент, на основании уже известного и зафиксированного в документах, я могу доказать, что убийца про Висняка и не думал.
- Доказывайте.
— Виспяк—это мелкий пакостник. Всем стал поперек горла, но никому до такой степени, чтоб родилась мысль его прикончить. Планируя преступление, убийца не только учитывал, что подозрение надет на Павельского, но и сознательно этого добивался. Одним выстрелом хладнокровно убивал двоих. В том числе и того, к кому не имел претензий. Чтоб на такое решиться, надо очень сильно ненавидеть свою жертву, быть законченным мерзавцем и идти но трупам. Такое чувство можно испытывать к Зарембе. но никак не к Висняку. Покушение на дублера было б устроено иначе.
— Как?
— Убийца хорошо знал жертву. Это ясно, не так ли? Чтоб кого-то ненавидеть и пойти на преступление, надо его знать
Павельский не знал, что Висняк наркоман. Дублер это скрывал. Но кто-то должен был знать про эту слабость. Пообещав наркотик, наркомана можно было заманить в уединенное место и там прикончить. Или добавить в наркотик яд, чтобы он постепенно уморил актера. Смерть объяснили бы чрезмерной дозой кокаина.
— Вы упрощаете, капитан. Достать наркотик и яд! Этих вещей не купишь в ближайшей аптеке!
— Пистолетов системы «вальтер» там тоже не продают А все-таки убийца, зная, что в «Мари-Октябрь» актриса стреляет из пистолета, раздобыл точно такой же. Не будем обманываться, пан прокурор, с тех пор, как финикийцы придумали деньги, все остальное — только вопрос цены.
— Речь идет о больших деньгах.
— Кто ненавидит и хочет чьей-либо смерти, торговаться не станет.
— Интересная версия. Но, настаивая, что целью было убийство Зарембы, вы возвращаетесь к Павельскому как к единственному виновнику.
- Нет.
- Нет? Вы же отвергаете показания помрежа.
- Не отвергаю. Они весьма важны для дела. И для подозреваемого. Могут стать ключом, который откроет перед ним ворота тюрьмы. То, о чем только что говорил Павельский, логически связано с показаниями двух женщин, врача и медсестры. Как их там...
— Доктор Данута Малиновская и сестра Мария Вартец-кая,— подсказал прокурор.
— Вот именно. Их показания и «открытие», о котором сообщил сегодня помреж, на первый взгляд меж собой не связаны. А на самом деле согласуются. Теперь и я готов допустить, что Заремба ненадолго пришел в сознание и был в своем уме. Умирающий ни минуты не думал, что в него стреляли по ошибке, не сомневался, что покушались на его жизнь. Знал своего палача и понимал, какая опасность грозит Павельскому. Во что бы то пи стало хотел его выгородить. Я напрасно думал, что актер, умирая, бредил. Ошибкой было считать, что слова Зарембы означали прощение убийце. Нет. Они были сказаны в полном сознании. Умирающий передал нам то, что знал: убийца — не Павельский.
— Значит, вы все же предполагаете, что помреж невиновен.
— С этого момента я отодвинул его на второе место среди подозреваемых. Естественно, еще предстоит собрать улики против того, кто открывает список. Заремба был убежден в невиновности Павельского, но и у него не было доказательств против убийцы. Потому он не назвал фамилии. Он не решался выступить с обвинением и возложил на милицию обязанность найти преступника.
— Жаль, что нельзя подкрепить это фактами. Малиновская решительно отказалась подтвердить, что умирающий произнес свои слова в сознании.
— Это не имеет значения. Ее показания следует, на мой взгляд, рассматривать как указание следствию, а не как доказательство для суда. Таковых у нас будет более чем достаточно.
— Вы оптимист, капитан. Жаль, что доказательств я не получил раньше.
- Пан прокурор, я доставлю улики, не вызывающие сомнений.
— Против Павельского?
— Против убийцы.
— На вашем месте я был бы предельно осторожен и тщательно рассмотрел предположение помрежа насчет попытки убийства Висняка и случайной гибели Зарембы.
— Это действительно лишнее, пан прокурор. В деле есть еще одно доказательство, что все было не так.
— Какое?
— Прежде всего показания Голобли. Они непреложно доказывают, что пистолет был подменен до начала спектакля.
— Но ведь это значит, что убить намеревались Висняка?
— Предположим, что так и было. Убийца подменил пистолет и спокойно ждал момента, когда Барбара Павельская застрелит Висняка, исполняющего роль предателя Ружье. А тут произошел несчастный случай. Висняк упал с лестницы, вывихнул ногу и не мог играть. Вместо него на сцену вышел Заремба.
— Теперь убийца не мог опять заменить пистолет. Па-вельский показал, что с момента происшествия и до открытия занавеса за сценой толпились люди и нельзя было подойти к столику с реквизитом.
— Убийца мог снова поменять пистолет,— ответил Ла-пинский.— Тот же Павельский долго и терпеливо доказывал, что пистолет подменили, вероятно, во время антракта. Оружие лежало на сцене, где горела лишь одна лампочка. За кулисами нет никого, даже электриков и машинистов. Преступник — а им был кто-то из театра — превосходно об этом знал. Если б он хотел пощадить Зарембу, он не один, а десять раз мог бы поменять оружие. Да и не надо было менять. Достаточно было взять пистолет и удалить пулю из ствола. Тогда в
кульминационный момент прозвучал бы только тихий щелчок. Актер Лисовский, который однажды уже выручил в подобной ситуации, громко хлопнул бы в ладоши, имитируя выстрел. Убийца Висняка не допустил бы, чтобы пуля, предназначенная этому мелкому соглядатаю, угодила в Зарембу.
— Да... Может, вы и правы.
— Пан прокурор, убийца превосходно знал, что делает и кто погибнет от этой пули. Не Висняк, а Заремба был намечен в жертву.
— Вы, капитан, говорите так, словно знаете преступника.
— Может, знаю, а может, нет, но мне уже ясно, где его искать. Павельский об этом сказал. Надо только выяснить несколько дополнительных подробностей.
— А именно?
— Еще раз допросить Павельскую.
— Снова бередить рану, которая и так не заживает?
— Думаю, что превосходно зажила. Когда я допрашивал актрису по поводу этого фрукта, который таскал не только котлы, но и записки, она долго расспрашивала про мужа. Была очень обеспокоена его положением. О покойном даже не вспоминала. И неудивительно. С того дня прошло почти три месяца, а французская пословица гласит, что лишь старая любовь не ржавеет. Наша беседа актрисе особого удовольствия не доставит, но и старых ран не растревожит.
— А что вы хотите из нее вытянуть? Боюсь, что Павельская откажется дать показания. Так она заявила на последнем допросе. Адвокат Кравчик сообщил ей, что у нее есть такое право.
— На этот раз то, что она скажет, может сыграть решающую роль в изобличении убийцы и освобождении ее мужа. Я так ей представлю дело и надеюсь, что она согласится побеседовать.
— Вероятно, она все сказала на первых допросах. Сразу после выступления. Вот протоколы.
— Тогда ее никто не спрашивал, почему Заремба оказался в театре. А это обстоятельство теперь наиболее важно.
— Наверное, провожал любимую женщину.
— Быть может. Но надо проверить. Мы выясним, всегда ли он провожал Павельскую и наблюдал за ее игрой в день, когда Висняк заменял его в роли Ружье.
— Желаю успеха.
— Спасибо. Кроме того, надо допросить дежурного и, может быть, кое-кого из билетеров и рабочих сцены.
— А с какой целью?
— Надо установить, был ли один человек в этот день на спектакле. Особенно на втором акте. Нужно побывать в «Скорой помощи», заглянуть в книгу регистрации несчастных случаев и поговорить с врачами. Боюсь, впрочем, что этот след, как выражаются охотники, уже остыл. Работники «Скорой помощи» могут не помнить того, что случилось пару месяцев назад, но, если хоть чуточку повезет, мне удастся из них что-нибудь вытянуть. До сих пор счастье было не на нашей стороне, надеюсь, что теперь пойдет полоса удач.
— А все-таки показания Павельского...
— Не будем их переоценивать. В главном они ошибочны. Тем не менее помреж указал направление, в котором следует вести следствие, тропку, которой мы до сих пор не замечали. Только это важно.
— Выходит, спасибо помощнику режиссера?
— Без сомнения. Надо сказать, и всегда чувствовал к нему симпатию. Даже тогда, когда в моих глазах он был преступником. Я желал ему выйти из этого дела живым. Потому и уговаривал сознаться.
— Хорошо, что он вас не послушал.
— Если он невиновен, то правильно поступил. А если он убийца, чего нельзя исключить, потому что улики против него пока что не отпали, то сделал глупость. Но мне кажется, что через несколько дней я попрошу вас, пан прокурор, подписать ордер на арест.
— Убийцы Зарембы?
— Да.
— Вы что-то от меня скрываете.
— Может, и скрываю,— признался капитан.— У меня есть одна версия, но надо ее проверить.
— Кого вы подозреваете в преступлении?
— Не подозреваю. Точно знаю.
- Почему же молчите?..
— Нет, пан прокурор. Это же совершенно ясно. У б и й -ц а — тот человек, который прекрасно знал, что Заремба в тот роковой день будет играть.
Глава 14
СТЕНОГРАММЫ ДОПРОСОВ
«...это актриса весьма средняя. Еще молода. Не каждому дано блеснуть сразу по окончании института. Некоторые овладевают ремеслом только после нескольких лет практики. Всему в школе не научишь. Опыт приобретается на сцене, а
не на студенческой скамье. В нашей профессии, как и во всякой другой, всегда больше ремесленников, чем подлинных художников. Пани Марысю Рего я бы отнес как раз к первой категории.
Вы спрашиваете, пан капитан, почему я дал ей главную роль в «Мари-Октябрь»? А что было делать? Из текста следует, что владелица дома моды — это молодая, очень красивая женщина. Этим двум требованиям Марыся, в общем, отвечает. У меня просто не было выбора. Барбара Павельская категорически отказалась играть дальше в этой пьесе. Я не мог ее принудить. После всего пережитого отказ ее вполне понятен. Убить человека, пусть даже неумышленно,— это большое нервное потрясение. А что ж говорить, если это был близкий человек, такой, как Заремба для жены помрежа. И так Басе понадобилась большая твердость духа, чтобы не кончить психиатрической больницей.
Пьеса шла с большим успехом. Следующая пьеса, которую мы репетировали, могла быть готова месяца через два, не раньше. И вдруг эта история. Выбыли два исполнителя: Заремба и Павельская. Может, я цинично рассуждаю, но для директора театр на первом плане. Надо было любой ценой и побыстрее заполнить брешь, чтобы показывать «Мари-Октябрь». С ролью Ружье хлопот не было: Висняк мог играть каждый день. Как и остальные занятые в пьесе актеры.
Недолго думая и не имея выбора, я велел Марысе как можно скорее выучить роль, и с трех репетиций мы снова запустили спектакль. Я рассчитывал, что публика, жаждущая сенсации, будет валом валить, чтобы посмотреть последнюю сцену, когда знаменитый киноактер был застрелен по ходу пьесы на глазах у зрителей.
Я надеялся, что эта первая волна, не столь настоящей публики, сколь обычных зевак, заполнит зал хотя бы на неделю. А за это время Марыся вживется в роль Мари-Октябрь. Вы говорите, капитан, что с новыми исполнителями спектакль сошел с афиши после пятнадцати представлений? Это верно. Я сам его снял, чтобы вконец не подорвать репутацию «Колизея» и пьесы, которая и вправду неплоха. Я хочу возобновить ее под конец сезона или на следующий год.
Почему я ее снял? Выхода не было. К сожалению, главная роль выше актерских возможностей Марыси Рего. Добрых намерений было недостаточно. Может, если б ей дали роль с самого начала, если б она участвовала в репетициях, режиссер Летынский от нее чего-нибудь бы добился. А так, придя на готовое, она с треском проваливалась. Сбивалась чуть ли не на каждом представлении. А трактовка образа Мари-
Октябрь была у нее совершенно неверной. В пьесе это важная дама, владелица модного магазина, имеющая дело с богатой, аристократической клиентурой. А в исполнении Марыси Мари-Октябрь была чем-то средним между кухаркой и дамой полусвета. И ничего удивительного. До сих пор молодая актриса только такие роли и играла. Напрасно режиссер Летынский на себе волосы рвал. Он поправлял Марысю, давал всякого рода наставления, но все без толку. В довершение всего ее партнером был Висняк. Публика, настоящая театральная публика, сразу разобралась, в чем дело, и в зрительном зале появились плеши. Я решил не доводить дело до крайности. Если пьеса окончательно провалится, трудно будет ее возобновить.
Вы говорите, капитан, что Висняк — это прекрасный актер, который выступает и в кино, и в театре? Не знаю, откуда у вас такое мнение об этом дубе, который мнит себя актером. Я больше тридцати лет в театре. Прошел через все ступени, начиная с пресловутого «Графиня, лошади поданы», через крупные роли, через режиссуру и до директора театра. Даю вам честное слово, что вовек не встречал такого типа и, надеюсь, не встречу. Это нечто феноменальное: за несколько лет побывать в разных театрах и не получить никакого представления об актерской игре. Лошадь, да что говорить о лошади, к чему ее обижать, это умное животное,— самый глупый баран, и тот бы что-нибудь понял. А Висняк — ничего.
Зачем я его держу? Только до конца сезона, и ни днем дольше. Есть контракт, его надо соблюдать. Но на сцену я Висняка больше не пущу. Даже без слов, статистом. Наименьшее зло — платить ему зарплату и никому не показывать.
Принял я его не по своей воле. Я хорошо знал, что это за фрукт. Зигмунт был пугалом для всех театральных директоров. Если бы он был только скверным актером! Это б еще полбеды. Мужчине в театре дело всегда найдется. Бывает много незанятых ролей, на которые подойдет первый попавший статист. Но Зигмунт не только претендовал на главные роли, он еще устраивал склоки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20