На вокзале она купила билет до Глухолазов. В соседнем вагоне ехали двое сотрудников милиции.
В Глухолазах девушка повела себя еще более странно. Сначала она пошла в зал ожидания и сидела там ровно два часа. Потом, очевидно почувствовав себя в полной безопасности, покинула вокзал и отправилась пешком в деревню Смолярня, расположенную в пяти километрах от Глухолазов. Сыщики оказались в трудном положении: как не потерять Венгелек из виду и одновременно не выдать себя? Нелегко следить за человеком на пустынной дороге.
Около деревни Эльжбета Венгелек сошла с дороги, по обеим сторонам которой расположилась Смолярня, и свернула за дома. Оттуда она опять долго наблюдала, не следит ли кто за нею. Милиционеры залегли довольно далеко от нее, за густым кустом шиповника, она их не заметила и, успокоившись, пошла дальше. Через проход между двумя заборами она прошла к большой недавно отремонтированной хате и скрылась внутри.
Сыщики какое-то время раздумывали, что делать. Пришли к выводу, что ждать нечего. Поведение медсестры свидетельствовало о том, что или у нее совесть нечиста, или она приехала проведать неизвестного, который скрывается. Этим неизвестным мог быть только Ян Добас.
Милиционеры вошли в дом. В одной из его комнат Эльжбета Венгелек умело делала перевязку молодому человеку, лежащему на кровати. Увидев сыщиков, девушка расплакалась. Ей стало ясно, что игра окончена и что именно она привела милицию в укрытие преступника.
В тот же день арестованного Яна Добаса привезли в Нысу, в больницу. Раны у парня оказались достаточно тяжелыми, но тем не менее после операции врач разрешил милиционерам допросить пациента.
Добас признался в драке с Павлом Эрлихом. Вот как он описал события.
– Я вышел из пивной около десяти вечера. Мацей Юркевич и Павел Эрлих еще оставались там. Я вышел раньше, чтобы увидеться с Элей, то есть с Эльжбетой Венгелек. У меня впереди было две недели отпуска, я собирался ехать в деревню к родственникам и хотел попрощаться с ней. Я пришел к Эльжбете домой, но ее не застал. Она живет около рынка, прямо напротив Дома весов. Я решил ее подождать. Сел на лестнице и задремал. Разбудили меня звуки шагов. Это Павел Эрлих поднимался по лестнице. Наверняка тоже к Эле. Я начал упрекать его в том, что он не держит своего слова. Ведь в ресторане мы выпили за примирение и Эрлих поклялся, что больше к ней не подойдет. Началась ссора. Кто-то из жильцов дома открыл дверь и пригрозил позвонить в милицию, если мы не уберемся. Мы вышли на улицу и, продолжая ругаться, дошли до Дома весов. Тут начали драться. Я оказался сильнее Павла и сбил его с ног. Эрлих вскочил и бросился на меня с ножом в руке. Ударил меня несколько раз. Защищаясь, я тоже схватился за нож. Я не хотел его убивать. Только раз ударил. Павел упал и уже не шевелился. Я испугался и убежал. Увидев, что у меня сильно льется кровь, я побежал в больницу к Эле, вызвал ее и все рассказал. Она перевязала мне раны и дала записку для своего дяди Леона Самселя с просьбой принять меня на несколько дней. Приехав к пану Самселю, я почувствовал себя так плохо, что вынужден был лежать. Леон сообщил о состоянии моего здоровья Эле, и она приехала сделать мне перевязку. Самсель ничего не знал о том, что я убил Эрлиха. Я ему сказал, что меня парни отделали ножами на свадьбе.
Эльжбета Венгелек и Леон Самсель подтвердили показания Яна Добаса. Естественно, каждый из них стремился уменьшить свою роль в случившемся. Эльжбета утверждала, что сначала ничего не знала о смерти Павла Эрлиха. Янек, мол, рассказал ей, что на него напали какие-то неизвестные и ранили его. Он тоже защищался ножом, поэтому не хотел, чтобы о потасовке узнала милиция. Только на следующий день она услышала о смерти Павла, однако, несмотря на это, решила, что должна помочь жениху.
Леон Самсель пояснил, что, по его мнению, драки на свадьбах – обычное дело и ничего страшного, если молодые люди поцарапают друг друга. Только бы не слишком. Он помогал укрывать Добаса из добрых побуждений. Зачем нужно, чтобы милиция таскала парня по судам? Категорически заявил, что ничего не слышал о смерти Павла Эрлиха, которого, кстати, вообще не знал. Если бы знал, что его гость ранен не на свадьбе, а в городской драке и что он убил своего противника, то первым бы сообщил об этом властям.
– Для нас дело ясное, – принял решение полковник Петровский, выслушав доклад подчиненных. – Пусть теперь Добасом занимаются прокурор и суд. Они выяснят, только ли оборонялся Ян Добас или сам спровоцировал драку и первым бросился с ножом на соперника.
– Пожалуй, Добас говорил правду. Эрлих набросился на него, – сказал поручник Крупнек. – И факты говорят о том же. У Добаса было четыре колотые раны, а Эрлих получил лишь один удар.
– Зато в самое сердце. Мы свое сделали, преступника нашли. Прошу завтра утром передать дело прокуратуре, – закончил разговор полковник. – Ну как, пани коллега, вы довольны результатами?
– Признаюсь откровенно, – ответила Шливиньска, – я очень рада, что это дело не имеет отношения к нашему «алфавитному убийце». Это преступление никак не вязалось с остальными четырьмя и, по правде говоря, очень бы затруднило мне расследование тех убийств.
– Однако Ковалевский у вас уже есть? – полюбопытствовал полковник.
– Пожалуй, да. Все указывает на него. Очень вам благодарна за оказанную мне помощь. Установлено, что 5 июня и 2 августа Владимир Ковалевский ездил с грузом именно в Забегово. В июне вернулся из поездки поздно ночью. Объяснил, что у него сломалась машина и он вынужден был несколько часов ремонтировать ее прямо на шоссе. Так записано в путевом листе. Второго августа водитель вернулся на базу после обеда. 25 июня, в вечерние часы, был убит Адамяк. А 2 августа, в утренние часы, убит Червономейский.
– А другие преступления когда совершены?
– Мария Боженцка лишилась жизни вечером 17 июля, Адам Делькот убит ночью с 14 на 15 августа. И 17 июля и 15 августа Ковалевский не работал. От Нысы до Забегово не слишком далеко, поэтому для преступника не было никаких препятствий.
– Слишком много стечений обстоятельств, – заявил полковник. – Хотите, мы его арестуем? Думаю, прокурор даст санкцию. И отправим преступника к вам в Забегово.
– Боюсь, что мы располагаем исключительно косвенными доказательствами. А в таком деле, как это, доказательства должны быть неопровержимыми.
– Однако и косвенные доказательства очень серьезны. Чем еще вам помочь?
– Пока благодарю вас за все. А в будущем нам наверняка понадобится помощь милиции в Нысе. Хотя бы для проведения обыска в квартире Ковалевского. Возможно, мы также попросим вас провести осмотр подозреваемого.
– Вижу, что вы не спешите взять Ковалевского. – В голосе полковника Петровского слышалось удивление.
– Он никуда от нас не денется. Не думаю, – добавила Шливиньска, – что он попытается совершить еще какое-нибудь преступление. До этого человека мы добрались скорее путем логических рассуждений, чем кропотливым сбором уличающих его материалов. Ничего удивительного, что мы боимся промахнуться. Нужно решить еще много всяких вопросов, прежде чем мы удостоверимся в том, что находимся на правильном пути.
– Вы правы. Но, зная Стаха, я не могу не удивляться, что он принял такой способ ведения следствия. До сих пор он не считался образцом спокойствия и терпеливости. Что-то в этом должно быть, раз он так изменился в последнее время. – И полковник Петровский бросил на девушку такой взгляд, что она покраснела.
«Когда вы наконец оставите меня в покое?»
Но майор Зайончковский не изменился до такой степени, как предположил полковник. Выслушав доклад поручника Барбары Шливиньской, комендант милиции в Забегово принял решение.
– Прекрасно, что вы не согласились на задержание Владимира Ковалевского в Нысе. Мы сами это сделаем при первой же возможности.
– Думаю, с этим надо немного подождать, – возразила девушка. – У нас пока еще нет неопровержимых доказательств его вины.
– Нечего ждать. Мы больше ничего не узнаем. Будем действовать неожиданно. Возьмем его прямо с машины, а тем временем милиция в Нысе официально сделает обыск на квартире Ковалевского. Он уверен, что мы ни в чем его не подозреваем, поэтому, как возьмем его в оборот, сразу размякнет. А кроме того, найдем пистолет. Это будет неопровержимое доказательство.
Шливиньска хотела сказать, что такую небольшую вещь, как пистолет, легко спрятать, да так, что никто не найдет до конца жизни. Однако, подумав, отказалась от ненужного обмена мнениями. Она знала, что Зайончковского не переубедить. Зачем же настраивать начальника против себя?
– Пистолет наверняка найдем в машине, – размечтался майор. – Такой бандит не ездит без оружия. Нужно только умело подойти, чтобы он не смог им воспользоваться.
Задержание Ковалевского было проведено очень ловко. Вскоре после разговора Зайончковского со Шливиньской машина оптового склада «Сполем» выезжала из Забегово.
На выезде из города ее остановил дорожный патруль милиции.
– Попрошу документы, – потребовал поручник Анджей Стефаньский.
Ковалевский подал документы на машину, водительские права, паспорт и путевой лист.
– В порядке, – отметил представитель милиции. – Прошу выйти. Проверим фары и тормоза.
Водитель передвинулся на соседнее сиденье. Его место занял офицер. Попробовал контакты.
– И это в порядке, – сказал он.
– У меня всегда все в порядке.
Стефаньский включил зажигание, двигатель заработал, и машина немного проехала вперед. Он нажал на педаль тормоза.
– Слабый.
– Что вы говорите, поручник, она же сразу остановилась!
– Не совсем сразу. Если бы дорога шла под откос и нужно было резко затормозить, вы бы оказались в кювете.
– Тормоза в порядке, – настаивал Ковалевский.
– Поедем в комендатуру и проверим. У нас там есть диагностический аппарат. Это займет не больше десяти минут. Я считаю, что с такими тормозами нельзя отправляться в рейс.
– Хорошо, хорошо, поедем в комендатуру. Можете проверять что хотите. – Водитель был уверен в своей машине.
Подъехали к зданию комендатуры милиции.
– Пройдемте наверх, – сказал Стефаньский, – я должен выписать распоряжение.
Когда Ковалевский вошел в комнату, где обычно сидела пани Зося, секретарь коменданта и двое милиционеров быстро и умело обыскали очень удивленного этим водителя.
– При нем нет оружия, – сказал один из обыскивавших.
– Да вы что! – возмутился Ковалевский.
– Ведите дальше. – Стефаньский показал на дверь кабинета Зайончковского. Там уже ждали майор, Шливиньска и Зося с пишущей машинкой.
– Садитесь. – Майор показал рукой на стул у стола.
– Что такое, пан комендант? Так на меня набросились, будто я бандит какой. Что это значит?
– Хотим с вами поговорить. Прошу протоколировать. – Эти слова майор адресовал Зосе. – Имя, отчество, фамилия, место жительства, гражданское состояние?
Ковалевский спокойно отвечал на стереотипные вопросы.
– Судимы были?
– Вам же все известно, пан майор. Когда вы наконец оставите меня в покое? Был молодой, глупый. Поддался уговорам старших. Я свое отсидел, но вы по-прежнему считаете меня бандитом. Думаете, я не знаю, как в Познани, а потом тут, в Нысе, следили за каждым моим шагом? Даже недавно, когда подрались два головореза, милиция сразу приехала на базу и вынюхивала, что Ковалевский делал в тот вечер.
– Успокойтесь и отвечайте на мои вопросы.
– Был судим! – со злостью выкрикнул водитель. – Пятнадцать лет по статье 225 Уголовного кодекса. Того, старого.
– Вы хорошо ориентируетесь в правовых нормах.
– Если постоянно имеешь с вами дело… – огрызнулся Ковалевский.
– Что вы делали 25 июня этого года?
– Будто я помню. Наверное, ездил куда-нибудь с товаром. Проверьте на складе.
– Проверили. Вы привезли в Забегово муку, макароны и консервы. В Нысу вернулись только поздно вечером.
Водитель минуту раздумывал.
– Правильно, – ответил он. – Я четыре часа ремонтировал машину. Сломалась сразу после выезда из города. Еле дотянул до ближайшей стоянки.
– Когда машина находилась на стоянке, вас там не было.
– Я вынужден был вернуться в Забегово. Вышел из строя нагнетательный насос. Запасного у меня не было. В Забегово купить тоже не удалось. Пришлось все же ремонтировать на стоянке.
– Кто это делал?
– Метковский.
– Владелец мастерской показал, что, когда он ремонтировал насос, вы при этом не присутствовали.
– Нагнетательные насосы вообще-то не ремонтируются, а меняются. Метковский только потому согласился его отремонтировать, что хорошо меня знает. Я прекрасно понимал, что такая муторная работа займет у него не меньше трех часов, и пошел в кино.
– Какой фильм смотрели?
– «Второе лицо крестного отца».
– Вы вернулись в мастерскую, когда уже стемнело.
– Фильм кончился в начале девятого. Я еще сходил на вокзал и что-то съел в буфете. А что, это нельзя?
– Вы случайно не встретили в кино кого-нибудь из знакомых? Или на вокзале?
– Не помню. Что это вы, пан майор, так меня расспрашиваете, будто я кого-то убил?
– Один раз это с вами уже случилось.
– Я же сказал – был молодой, глупый. Свое я отсидел. Чего вы цепляетесь?
– Мы не цепляемся. Но именно в то самое время, когда вы чинили насос и вдруг воспылали такой любовью к кино, был убит Винцент Адамяк.
Ковалевский начал смеяться.
– Вы вроде как с ума сошли. Зачем бы я стал убивать того хулигана? Я вообще его не знал.
– Однако называете его хулиганом. Это странно.
– Все о нем так говорили. Даже милиционеры, которые нашли его у реки.
– Вы и об этом знаете?
– А как же мне не знать? В газетах писали, весь город трясло от этого преступления.
– Вы не ссорились с Адамяком?
– Нет. Однажды какой-то балбес хотел украсть у меня из машины бутылку, а может, ящик водки. Я его схватил, когда он лез в машину. Он получил в ухо и убежал. Только потом кто-то мне сказал, что это был Адамяк.
– Вы знали Марию Боженцку?
– Нет.
– А Владислава Червономейского?
– Тоже нет.
– Адама Делькота? Ковалевский опять начал смеяться.
– Что за вздор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22