Здесь, на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа, покоится прах многих русских людей; на обелисках, именах, стелах высечены имена тех, кто составляет цвет отечественной культуры, работавших во славу ее, даже оказавшись вне родины. Писатели и поэты И. Бунин, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, Б. Зайцев, Г. Иванов, художник К. Коровин, С. Лифарь и многие-многие другие… Волей судьбы они оказались за границей, но не растворились на чужбине, потому что всех их объединяла великая русская культура, которую они хранили в своих сердцах и которой продолжали служить и вдали от родины. Историк и богослов И. Федотов назвал служение русской культуре самой важной частью жизни эмигрантов: «Быть может, никогда ни одна эмиграция не получила столь повелительного наказа — нести наследие русской культуры. Он дается фактом исхода, вольного или невольного, значительной части ее активной интеллигенции… И вот мы здесь, за рубежом, для того… чтобы восстановить полифоническую ценность русского духа».
Популярной и любимой в среде русских эмигрантов была «Зеленая лампа» — литературно-философское общество, созданное 3. Гиппиус и Д. Мережковским. Из старшего поколения его охотно и часто посещали писатели И. Бунин, М. Алданов, М. Цейтлин, философы Л. Шестов, Н. Бердяев, С. Франк, Н. Лосский и другие.
Многие десятки тысяч русских нагрянули во Францию изможденные революцией и потерями, и с ними — испуганные и захиревшие дети. Надо было поправлять здоровье и скорее учить их. В Париже оказались и молодые солдаты, юнкеры и офицеры, которые не успели получить образования в России, уйдя на фронты Гражданской войны из-за парты. И тогда представители «беженской России» со всей самоотверженностью взялись в первые же годы изгнания за дело просвещения молодого поколения, совершив этим великий подвиг. Первая волна русской эмиграции не только выжила, но сумела в этой потерянности и бедности вырастить хороших детей, дать им образование и сохранить в их душе, памяти и в языке великую Россию.
Во французской столице действовали различные школы, курсы, русские гимназии, кадетский корпус, консерватория, институты и т. д. Например, только русская гимназия, принадлежавшая Обществу помощи детям русских эмигрантов, до своего закрытия в 1961 году выпустила около 1000 юношей и девушек. Среди них были и те, кто в годы Второй мировой войны сражался в отрядах французского Сопротивления.
Особое чувство вызывает участок кладбища, где похоронены участники Белого движения. И как пронзительно справедливы слова князя С.Е. Трубецкого из воспоминаний, написанных им в эмиграции: «Будет ли наш прах покоится в родной земле или на чужбине — я не знаю, но пусть помнят наши дети, что где бы ни были наши могилы — это будут русские могилы и они будут призывать их к любви и верности России». На каждой из них установлен какой-нибудь символ: Андреевский флаг из голубых и белых цветов, изображение русского ордена, восьмиугольный крест с крышей и золотыми куполами-луковками.
На Сент-Женевьев-дю-Буа расположены полковые участки алексеевцев, корниловцев, казаков, моряков, которые лежат в могилах плечом друг к другу, как когда-то шли в боях. А еще есть участки тех, кто хотел, чтобы их вспоминали как кадетов, и потому на каждой могильной плите здесь лежит погон кадетского корпуса, сделанный из цветного фарфора. Дроздовцы из 1-й бригады русских добровольцев, созданной генерал М.Г. Дроздовским на Румынском фронте, Добровольческой армии, носили на своих малиновых погонах вензель. В марте 1918 года отряд выступил из города Яссы на соединение с Добровольческой армией Л.Г. Корнилова и прошел 1200 верст с боями и сражениями, лишениями, опасностями и невзгодами.
Сам генерал-майор М.Г. Дроздовский в бою под Ставрополем был ранен и 14 января 1919 года умер от заражения крови в ростовском госпитале. Тело его было перевезено в Екатеринодар и похоронено в Войсковом соборе. В марте 1920 года в город, уже занятый красными войсками, ворвался отряд дроздовцев и вывез гроб своего командира, чтобы над ним не совершилось надругательство. Тело М.Г. Дроздовского морем переправили из Новороссийска в Севастополь и похоронили в сокровенном месте, которого теперь уже никто не знает…
А уцелевшие в Гражданскую войну дроздовцы и на чужбине сохранили верность своему полковому братству: все они похоронены рядом. Сначала над их могилами возвышалась трехарочная звонница, но к 1987 году она обветшала, и ее заменили новым памятником. Однако, как и прежде, на нем выделяется бело-малиновый крест с вензелем дроздовцев и надписью «Яссы». Все долгое парижское лето могилы «дроздов», как они сами себя называли, украшают белые и малиновые флоксы.
В центре Галлиполийского участка кладбища возвышается памятник, подобный тому, который некогда стоял неподалеку от Галлиполи — небольшого турецкого порта в Дарданеллах, где после эвакуации из Крыма разместились части Добровольческой армии П.Н. Врангеля. Здоровье людей, высаженных в буквальном смысле слова на голом месте, было подорвано перенесенными тяготами, лишениями и неизбывной тоской по родине, и потому на местном кладбище со временем стали появляться русские могилы. Их становилось все больше и больше, и русских изгнанников стали хоронить на месте старого армянского кладбища, где (по преданию) хоронили пленных запорожских казаков и русских солдат Крымской войны.
У обитателей галлиполийского лагеря возникла мысль увековечить память своих соотечественников, умерших на чужбине, и решено было соорудить им памятник. Автором проекта и одновременно строителем стал Н.Н. Акатьев, подпоручик Технического полка. Для сооружения памятника по приказу генерала А.П. Кутепова каждый должен был принести хотя бы один камень. И потекла «бесконечная вереница людей, согнувшихся под своей добровольной ношей, в том числе седых стариков и малых детей, с тихими и серьезными лицами приходивших на кладбище». Было принесено 24 000 камней.
Памятник, торжественно открытый в середине июля 1921 года, напоминал одновременно и древний курган, и шапку Мономаха, увенчанную крестом. Но через 28 лет землетрясение разрушило памятник, и его уменьшенную копию как дань памяти всем участникам Белого движения в России было решено установить на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа. И как когда-то камни, на этот раз деньги были собраны русскими людьми, уже рассеянными по всему миру. Проект воссоздания Галлиполийского памятника бесплатно выполнили супруги Бенуа — Альберт Александрович и Маргарита Александровна.
Памятник был торжественно открыт воскресным днем 2 июля 1961 года в присутствии множества людей. На мраморной доске была сделана надпись: «Памяти наших вождей и соратников». Другая мраморная доска с краткой историей памятника прикрывала замурованную нишу, куда были вложены списки «в рассеянии скончавшихся» участников Белого движения. А по восьмиугольному цоколю памятника шли посвящения генералу Л.Г. Корнилову и всем воинам корниловских частей, адмиралу А.В. Колчаку и всем морякам российским, генералу Маркову и марковцам, казакам, генералу М.Г. Дроздовскому и дроздовцам, генералу А.И. Деникину и первым добровольцам, генералу М.В Алексееву и алексеевцам, генералу П.Н. Врангелю и чинам конницы и конной артиллерии…
Ни один из вождей Белого движения, чьи имена увековечены на памятнике, не нашел на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа своего последнего места упокоения. Некоторые из них приняли смерть в России и остались там без могил и крестов. Прах М.В. Алексеева, умершего в Екатеринодаре, удалось перевезти в Сербию, а А.И. Деникин и П.Н. Врангель были погребены далеко от парижского кладбища. Здесь же стражем могил русских воинов возвышается только Галлиполийский памятник.
Расширяться русскому кладбищу некуда, ведь вокруг — не своя земля, и тогда новопреставленных хоронят в чужих могилах. Так, Александра Галича и его жену Александру Николаевну захоронили в могиле некоей Магдалины Голубицкой. В чужой могиле сначала был похоронен и кинорежиссер Андрей Тарковский, но потом французское правительство купило отдельное место для его могилы, в которой он теперь и покоится.
Похоронен на Сент-Женевьев-дю-Буа и полковник русского генерального штаба Б.И. Дуров — потомок знаменитой героини 1812 года кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Б.М. Носик в своей книге «Привет эмигранта, свободный Париж!» рассказывает, как встретил генерала еще при жизни на кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа у заранее заготовленной могилки, где тот читал какую-то рукопись. Почтенный старичок, которому было уже далеко за 90, отвел писателя в Русский дом, где доживали свой век очень старые люди.
На Сент-Женевьев-дю-Буа существует специальный участок, который называется «Мемориал российских военных моряков», а также на кладбище выявлено 21 захоронение русских военных летчиков.
КОЛОКОЛА ХАТЫНИ
Директива германского верховного главнокомандования от 16 декабря 1941 года гласила: «Войска имеют право и обязаны применять… любые средства без ограничения, также против женщин и детей, если только это способствует успеху». Немецкие захватчики выполняли эту директиву повсеместно на всех оккупированных ими территориях: в чехословацкой деревне Лидице, во французской деревне Орадур и многих других.
Страшная трагедия в белорусской Хатыни совершилась 22 марта 1943 года. Это была тихая лесная деревня, ягодный и грибной уголок; уже от самого названия деревни веяло теплом жилья и запахом свежего хлеба, человеческой добротой и щедростью земли. В этот день шумному и веселому приходу весны радовались поля и луга, леса и птицы, а белоствольные березы набухали молодым соком. Но уже во внешних звуках и запахах первого весеннего месяца чувствовалась какая-то тревога, словно неуловимый признак беды навис над Хатынью, до жителей которой уже доходили слухи о сожженных вокруг деревнях и селах. И тоскливо в то мартовское утро было в деревне, у многих тревожилось сердце, и душа была не на месте.
Все люди были тогда в деревне, не успели еще разойтись по делам своим, когда в Хатынь на машинах ворвались фашисты. Около 300 карателей было в банде лютого эсэсовца Оскара Дирлевангера, вся деятельность которого сводилась к грабежам и убийствам и руки которого давно уже были по локоть в крови. Он набрал свою команду из сидевших в тюрьмах головорезов и даже по отношению к ним отличался необузданной жестокостью, не говоря уже о мирном населении. Тех подручных, кто ему не нравился, снова отправляли в тюрьму или они каким-то образом становились жертвами команды «вознесения на небеса».
В Хатыни он приказал выгнать всех жителей из домов на улицу, и вооруженные автоматами, гранатами и пулеметами солдаты в рогатых касках затопали, загремели своими тяжелыми сапогами по дворам, хатам, амбарам и сараям. Заглядывали в каждый угол, в каждую щель, в каждый закуток и всех выгоняли на улицу — мужчин, стариков, детей, больных и слабых старух. Кто-то успел обуться, а кого выгнали и босиком; тех, кто еще и ходить не умел, — несли на руках..
Потом фашисты загнали всех в овин, а там под крышей голуби летают или воркуют в своих гнездышках, и завидовали люди птицам, которые могут вылететь в отличие от них — запертых в ловушке, из которой не выбраться на волю. Тесно и душно сделалось в старом овине, а потом проскрипели и затворились снаружи его ворота. И вдруг запахло дымом, с крыши посыпались искры, и вскоре пламя просочилось через ее солому… Люди бросились в ворота, стали колотить руками и ногами, плечами навалились, и распахнулись старые ворота старого овина. Свежим воздухом повеяло на людей, но тут же их встретил свинцовый ливень автоматных и пулеметных очередей. Они ринулись назад, а на них уже падали охапки горящей соломы, дышавшие огнем стропила и жерди…
Догорала жизнь в Хатыни, а каратели еще расхаживали по дворам, выгоняли коров и свиней и грузили их на машины. Из хат вытаскивали велосипеды, швейные машинки, вышитые скатерти и полотенца, кружева, подушки, самовары, кадушки с салом… А когда до ниточки, до шерстинки, до зернышка очистили каждую хату, подожгли и саму деревню, и потянулись в небо над Хатынью черные и желтые столбы дыма. Пожар заглатывал все живое и неживое, солнце закрылось тучей, птицы старались улететь подальше от этого страшного ада.
Несколько дней горела Хатынь, а потом не стало и ее — только дымились головешки да блестели в горячей золе красные угли. Там, где когда-то стоял деревенский овин, в серой золе чернели обгоревшие людские кости. Зола и пепел, головешки и человеческие останки, обугленные бревна и обезображенные трупы — вот что осталось от Хатыни. 149 душ поглотило лютое пламя, и долгое время даже над остывшим пепелищем стоял тяжелый запах сгоревшей человеческой плоти. И закаркало воронье, кружа над пепелищем…
Весной 1943 года прилетели в Хатынь аисты, которые испокон веков гнездились здесь. Прилетели аисты — и не нашли деревни: нет высоких лип и берез, нет старых колес на крышах, нет и самих крыш… Негде отдохнуть аистам после долгой дороги, покружились птицы над черным пепелищем, покружились и улетели…
После войны по решению ЦК Коммунистической партии Белоруссии и правительства республики на месте Хатыни был сооружен мемориальный комплекс — вечный памятник погибшим советским людям и сотням сел и деревень, сожженным и стертым с лица земли немецкими оккупантами.
На длинных вытянутых руках человек держит перед собой такого же, как и он сам, черного, обугленного мальчика. Голова его запрокинута, ноги свисают до колен высокого, сутулого старика, в облике которого узнаются черты работящего колхозного кузнеца Иосифа Каминского, чудом выбравшегося в тот страшный день из горящего овина.
Бронзовый исполин с мертвым мальчиком на руках в скорбном молчании глядит на обступивших его людей, которые смотрят на человека, воскресшего из мертвых. Часто и сам Иосиф Каминский останавливался возле бронзовой фигуры, качал седой головой и тихо говорил: «Люди, дорогие мои люди… Это — я, а это — мой сын, мой Адасик», — и умолкал, не в силах говорить дальше, поведать о той жуткой трагедии и поделиться своим горем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69