Сама Эстина была о Союзниках не слишком высокого мнения, но для Крейнца членство в Лиге значило очень много. Леди знала, что его, прежде всего, привлекала к ней возможность получить доступ в ряды Союзников. Бросаться такой возможностью не приходилось.
Последнее послание Союзников призывало изучить темное прошлое и вероятные колдовские деяния пожилого мажордома, служившего у барона ЛиГрембльдека. Подобная петиция, подписанная большинством членов Лиги и скромно опущенная в Голодный Рот, должна была в самом скором времени привести Солдат Света к дверям баронского дома. Конечно, большого вреда в этом нет. Благородный барон, отчасти ответственный за вину своего слуги, будет вынужден в доказательство своей доброй воли уплатить солидное возмещение пострадавшим и Трибуналу. Кроме того, ему придется похлопотать, подыскивая и обучая нового мажордома взамен прежнего, которого ждет неизбежное Очищение.
Эстине было искренне жаль подвергать достойного барона ЛиГрембльдека, с которым она никогда не ссорилась, таким расходам и неудобствам. Она бы предпочла остаться в стороне от этого неприятного дела, однако членство в Лиге Союзников накладывало, как любил говорить лорд Крейнц, определенные обязательства. Никуда не денешься — надо было соответствовать своему положению. Придется почтенному барону смириться с некоторыми неприятностями.
Леди Эстина со вздохом поставила под петицией свою подпись.
Покончив с этим, она доставила себе удовольствие написать мужу — длинное, очень личное и страстное послание, первое из многих, которые собиралась отправить за время его отсутствия.
Ждать ответа, конечно, не приходится — муж будет слишком занят, чтобы тратить время на переписку — но, по крайней мере, он увидит письма и вспомнит о ней.
Она пообедала вместе с сыновьями и провела пару часов забавляя их. Как обычно, она старалась по возможности скрыть предпочтение, которое отдавала старшему мальчику. Правда, малютка Вилци был милашкой, но Журслер со своей квадратной челюстью — настоящая копия отца. Как могла она не любить его больше младшего сына?
Вечером, когда она одиноко сидела над вышивкой, ее отвлек слуга, принесший пару пакетов, найденных на пороге. Первый оказался повторным объявлением доктора Фламбески. Второй — маленьким свертком в розовой шелковой обертке, перевязанным золотой ленточкой. Леди сорвала обертку и с любопытством заглянула внутрь. Ни карточки, ни надписи — ничто не указывало на содержание посылки, имя отправителя или хотя бы адресата. Вероятно, подарок предназначался либо Крейнцу, либо ей самой. А может быть, подумала она с волнением, это подарок от Крейнца . Он думает о ней, скучает…
К сожалению, это совершенно невероятно. Ее супруг, хоть и лучший из людей, ничуть не склонен к сентиментальным жестам. Разве только…
Отослав любопытного слугу, леди Эстина развернула сверток и нашла в нем маленький фарфоровый пузырек безо всяких украшений, заполненный плотной желтовато-белой массой. Воск для печатей? свечка? конфета или какое-то лакомство? Косметика? Эстина принюхалась, и ее лицо просветлело. Конечно же, духи, притом тончайший, изысканный аромат. Чудесно! Она с улыбкой нанесла мазки за ушами, на шею и запястья. Аромат, одновременно сладостный и терпкий, с какой-то неуловимой примесью, радовал обоняние. Даже голова закружилась! Если бы Крейнц был здесь!
Безусловно, это прислал не он. Тогда кто же? Неужели у леди Эстины ЛиХофбрунн появился тайный обожатель? Сладкое чувство усилилось. Конечно, она и в мыслях не держала никакой нескромности… Что вы, ни в коем случае!.. И все же…
Вот она какая, в тридцать девять лет еще способна привлекать мужчин! Словно глоток вина, которого она не пробовала уже много лет. Она с улыбкой повернулась к ближайшему зеркалу. Вечернее солнце косыми лучами беспощадно подчеркивало каждую морщину. Ее лицо снова омрачилось, леди всмотрелась пристальнее. Неужели это ее лицо, такое сухое, острое, обтянутое кожей? Рука поднялась к морщинкам, проявившимся в уголках глаз. Почти незаметно, решила она, если только не улыбаться. Но вот это, в волосах…
Она шагнула ближе к зеркалу. Да, несомненно, белая нить. Прямо на виду. Она сердито выдернула волосинку. Поздно. Разумеется, Крейнц заметил.
Да, он промолчал, но о чем подумал? Не покажется ли ему отвратительной стареющая жена? Не пожелает ли он тихо избавиться от нее? Горькие слезы обожгли глаза. Лицо в зеркале некрасиво исказилось, капли потекли по щекам. Потом ее взгляд упал на фарфоровую склянку, незнакомый аромат показался успокоительным, и слезы высохли.
Да, тридцать девять лет, седина… Но ведь кто-то еще находит ее привлекательной. Она до вечера не расставалась с подарком. Когда она переставала чувствовать запах, накладывала свежие мазки. Она вся пропиталась странным ароматом и унесла его с собой в широкую, но одинокую постель.
Однако благовония не защитили леди от ужасных кошмаров. Эстина не догадывалась о причине сновидений. Она не отличалась особой проницательностью. Если бы ей предложили угадать правильный ответ, она объявила бы причиной дурных снов страдания от разлуки с мужем.
Так или иначе, видения были ужасны. Ей снилось, что она лежит в собственной постели, в собственной спальне — это правдоподобность особенно сбивала женщину с толку. Да-да, та самая комнатка, которую она привыкла делить с супругом — но что-то в ней переменилось, и окна, кажется, не на своем месте, и с мебелью что-то не то. То полное подобие их с Крейнцем спальни — то словно видение, вырванное из прошлого, о котором она не позволяла себе вспоминать.
Эстина повернулась на другой бок. Не помогло. Женщина никак не могла удобно устроиться. Она вдруг ощутила, что не одна в постели.
Крейнц вернулся раньше времени? Передумал, решил все же взять ее с собой?
Эстина открыла глаза. Дело шло к полуночи. Туманная осенняя полночь. Около кровати не было ночника — Крейнц ни за что не соглашался на такой бессмысленный и ненужный расход лампового масла. Но она видела все очень явственно.
Эстина взглянула и лицо лежащего рядом с ней мужчины — и встретила взгляд ярких голубых глаз, незабываемых глаз, блестевших из-под густых черных бровей, не узнать которые было нельзя. Это был человек, которого мысленно, в тех редких случаях, когда приходилось вспоминать прошлое, она всегда называла «Тот, другой». Вспоминать имя было слишком мучительно, оно приносило с собой слишком много тяжких воспоминаний. Однако сейчас вспомнилось само.
Благородный ландграф Равнар ЛиМарчборг.
Он мало изменился за тринадцать лет, прошедших с тех пор, как его увели однажды ночью из родного дома, но все же перемены были. Лицо, которое когда-то занимало все ее мысли, было покрыто ссадинами и засохшей кровью. Рассеченные губы вспухли, вокруг глаз — синяки. Невероятно, но изуродованное лицо в полной мере сохраняло прежнюю красоту.
Он лежал на боку, опершись на локоть. Обнаженное тело, невольно заметила Эстина, покрыто большими влажными ранами. Простыни уже промокли от сочившейся из них жидкости. Должно быть, он ужасно страдал, но лицо оставалось спокойным, а голос — привычно любезным.
— Я обещал вернуться к утру. Кажется, я опоздал. Прошу прощения, миледи. — Голос ничуть не изменился. Она узнала бы его где угодно.
Он смотрел так, как будто ожидал ответа. Эстина попыталась сглотнуть, но в горле стоял комок. Попыталась заговорить — тщетно. Попыталась шевельнуться, но не могла даже двинуть пальцем.
— Вы, кажется, удивлены, — иронически улыбнулся Равнар.
— Немного… — на сей раз ей удалось выговорить слово, хотя голос звучал чуть слышно и заметно дрожал.
— Надеюсь, это приятное удивление?
— Приятное? Я… я…
— Да?
— Удивлена, — повторила Эстина. — Очень удивлена. Совершенно неожиданно, и я… э… удивлена. Да.
— Чем же?
— Но, Равнар, тебя так долго не было!
— И ты считала себя покинутой, тревожилась? Глупая куколка. Ведь мы — муж и жена, единая плоть навсегда.
— До смерти, — робко заметила она.
— И после, миледи.
— Не припомню, чтобы это было записано в нашем брачном контракте.
— Считай, что он переписан заново.
— Прежде ты никогда так не говорил.
— Мне кажется, за это время я стал лучше понимать жизнь.
— И ты никогда не называл меня куколкой.
— Я был скуп на проявления любви. К счастью, эту ошибку еще не поздно исправить.
— Не поздно?
— Ты думаешь иначе?
— Ты… ты очень изменился, Равнар.
— Больше, чем ты думаешь. Рассказать, как и почему?
— У тебя, наверно, найдутся более важные дела, ты всегда был так занят…
— Теперь у меня другие представления о важности дел.
— Только не в том, что касается меня.
— Разве не внимания ты всегда требовала от меня?
— Не помню.
— Зато я помню. И очень хорошо притом.
— Ну. Теперь ты можешь обо мне не беспокоиться, Равнар. Честное слово.
— Твое желание наконец-то исполнилось. И ты недовольна?
— Конечно, ты очень добр, но честное слово, я не хочу тебе мешать.
— Уверяю тебя, милая жена, я только рад.
— Жена?
— Навеки. Ты когда-то сомневалась в моей верности. Больше не сомневаешься?
— Нет, нет, но… Ты знаешь, произошли некоторые перемены. Тебя ведь так долго не было, Равнар. Много лет. Я хочу сказать: будь благоразумен…
— Разве любовь подчиняется благоразумию? Разве она не поглощает все, заставляя забыть о мелочных преградах? Разве не такой всепоглощающей, любви ты требовала от меня когда-то? Радуйтесь, миледи, вы ее получили.
Он протянул к ней руку. Ногти на пальцах были вырваны с корнем, сами пальцы страшно распухли. Эстина отшатнулась, но почувствовала, что будто прикована к кровати.
— Я твой! — жадные пальцы легли сзади ей на шею. Их прикосновение было холодным, как равнодушие.
Он привлек женщину к себе, и тогда она разглядела, что его искалеченное тело испускает бледное зеленоватое сияние. Эстина истерически забилась и, к собственному удивлению, сумела вырваться.
— Я замужем! — по наитию она выпалила ему в лицо единственную истину, которая могла раз и навсегда оттолкнуть его. — У меня теперь другой муж! Живой!
— Живой — это некоторое преимущество, но только на первый взгляд. Но может ли его верность сравниться с моей, — спросил Равнар. — Устоит ли она, когда ты донесешь на него Белому Трибуналу?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь!
— Подумай.
— Я никогда не стану доносить на Крейнца! Он ни в чем не виновен!
— Я тоже.
— Неправда, неправда! Ты мучил меня, ты сделал меня несчастной…
— И заслужил пытки и смерть?
— Я тут ни при чем! Ты не можешь обвинить меня в том, что случилось! Мне жаль тебя, но я тут ни при чем!
— Эстина, Эстина, — покачал головой Равнар. — Ты надеешься обмануть меня? Глупая куколка.
— Не называй меня так!
— Милая жена…
— И так не называй!
— Миледи, успокойтесь! Все ваши проступки прощены. Я явился к тебе, Эстина, желая загладить свою вину. Отныне тебе никогда не придется жаловаться на недостаток нежности и внимания. С этой минуты я всегда буду с тобой.
Он снова сжал ее в ледяных объятиях, и на этот раз ей не удалось вырваться. Эстина уловила исходящий от его светящейся плоти слабый запах, который мучительно напоминал аромат ее духов. Ее затошнило, она забилась в руках Равнара… Ее ужас перерос в слепую панику, когда ледяные пальцы взяли ее за подбородок и повернули лицом к покойному мужу. Холодный поцелуй коснулся ее губ.
На миг разум отказался служить ей. Она больше не понимала, где находится и что происходит. Кое-как вывернувшись и глотнув воздуха, Эстина излила свой ужас в крике, в душераздирающем вопле, который и разбудил ее.
Она села на постели, дрожа всем телом. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Она все еще не понимала, где она, и не была уверена, что в постели рядом с ней не лежит Равнар ЛиМарчборг, но не посмела оглянуться. Она не могла даже шевельнуться, и только крик рвался наружу из ее горла.
Дверь распахнулась, и спальню залил свет. Появилась встревоженная горничная Беткин, со свечой и словами утешения. Равнара в комнате не было. Всего лишь сон, хоть и страшно правдоподобный.
Вопли Эстины сменились судорожными всхлипами. Служанка утешала женщину, сочувствовала, хлопотала над ней. Понемногу бешено стучавшее сердце затихло, и дрожь прошла. Эстина еще не совсем успокоилась, но ей уже было немного стыдно за свой испуг. Хорошо еще, что Крейнц не видел. Он бы выбранил ее за ребячество и был бы прав.
Эстина отослала служанку. В спальне снова стало темно и темнота казалась женщине тяжелым грузом. Она обливалась потом, несмотря на ночную прохладу, и никак не могла уснуть. Наконец она решилась позволить себе маленькую роскошь, на ощупь добралась до камина и опустилась на колени, чтобы раздуть потухшие угли. Оранжевые отсветы прогнали темноту, и леди зажгла масляную лампадку.
Наперекор Крейнцу ЛиХофбрунну, светильник горел всю ночь.
Рассвет принес с собой спокойствие и способность трезво мыслить. Такой дурной ночи у нее в жизни еще не было, но теперь все прошло.
Эстина встала и оделась. Лицо прислуживавшей ей Беткин выражало одну лишь почтительную заботу. Ни презрения, ни подозрений, ни понимания. Да ведь она и не могла проникнуть в разоблачительную суть кошмаров своей госпожи. Разумеется, круглолицая служанка ничего не знает. Горничная, успокаивала себя Эстина, доброе, кроткое, преданное и трудолюбивое создание. Мастерица, умеющая ткать тончайшее кружево, но вовсе не хороша собой. Бледная кожа, тусклые волосы, кривые желтые зубы, самая малость природного ума и еще меньше знаний. Нет в бедняжке Беткин ничего, что могло бы привлечь мужчину.
Разве что молодость?
Ей не больше семнадцати. Ее тело свежо и гибко. Маленькие глазки умеют ярко блестеть. И, пожалуй, она еще не рассталась с девственностью. Крейнц ценит в женщине невинность. У него очень высокие требования.
Эстина задержалась на этой мысли. К полудню она вызвала к себе управляющего домом, которому было приказано вести пристальное наблюдение за горничной. Если девушка начнет болтать или проявит распущенность иного рода, госпоже должно немедленно стать об этом известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57