Все для ванной, оч. рекомендую
Многие из них уже полегли в неравном бою.
– Браты! Держись! – голосисто кричал Левка защитникам городка. – Держи-ии-ись!
Сотня Карпова стремительно вырвалась из-за башни. Под свирепым натиском казаков янычары дрогнули, заметались, бросались в заполненные водой рвы, тонули. Остальные, прижатые к высокой крепостной стене, в страхе поднимали вверх руки, выкрикивая:
– Аллах! Аллах! Помоги! Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк!
– Ятаганы на землю! Пищали и ножи на землю! – грозно командовал Карпов. – Подходите по одному! Быстрей! Быстрей!
Янычары покорно сдавали оружие, проходили к башне, читая про себя молитву. В дверях башни стоял Томила Бобырев. Турки со страхом смотрели на его пудовые кулаки, огромные ножищи, широкие развернутые плечи, гордо вскинутую голову, дрожащими руками выворачивали все свои карманы, лопоча вразнобой:
– Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк! Бери в полон! Бери!
Казаки закрыли плененных в башне под крепкий замок, надежно припрятали захваченное у врага оружие. В карауле остались только раненые. Сотня Карпова со спасенными казаками снова ринулась в новую схватку.
Над Азовской башней взметнулось царское знамя. Пораненный атаман Черкашенин принес его на груди и из рук в руки передал Осипу Петрову.
– Знамя береги пуще глазу! – тяжело дыша, проговорил старый атаман. – Царское знамя в крепости – всей Руси подмога!
Атаманы бережно расправили знамя, осторожно натянули на древко, закрепили на башне.
– В карауле при знамени стоять буду сам! – твердо сказал Михаил Черкашенин.
А в это время атаман Татаринов с сотнями Дмитро Гуни и Федора Порошина ожесточенно бились на подходах к бреши.
– Братцы! Вперед! Занимай бреши! – услышали казаки густой звучный голос атамана. – Спину береги, братцы! Не робей!
– А ну, казаче, братове, рубай их под корень! – грозно гремел Дмитро Гуня, останавливая саблей рвущихся в Тапракалов врагов. – Наши шаблюки не поржавили! Сами лизли!
Высокий широкоплечий Дмитро Гуня в битве страшен. Он с силой рубит направо и налево. Его чекмень изодран, рубаха окровавлена, черные глаза метают молнии. Страшен удар Дмитро Гуни. Напористый и на соображение скорый, он умело расставляет своих казаков, зорко наблюдая за всем боем.
Не страшась смерти, тесня янычар, казаки прорвались к бреши. Схватка была горяча и быстра.
По сигналу Дмитро Гуни богатыри Родион и Прохор Григорьевы, кряжистый Данило Игнатьев, весельчак Петр Исаев, быстрый Иван Остафьев, молчаливый Кузьма Дмитриев и Терентий Павлов с высоко поднятыми саблями, с ножами в зубах ворвались в брешь и закрыли ее своими телами. Остальные, прикрывая их, грозно бились на подступах.
– Добывай казак волю – не то попадешь в неволю! – густым басом подбадривает казаков Дмитро Гуня, грозно действуя саблей.
– Лупи нехристей! – неистово кричит Иван Бандроля, отбрасывая от бреши прорвавшихся врагов. Шапка на нем порублена, висок в крови, глаза пылают. Отважно сражался Иван Бандроля, не щадил живота своего. Хотел Иван или погибнуть честно в бою, или вернуть былую славу свою.
Устрашенные яростным натиском, янычары пришли, в замешательство, отпрянули от бреши, давя и сбивая друг друга, ходко побежали назад, в стороны под грозные казацкие крики:
– Гони! Гони, нехристей!
В разгар боя Михаил Татаринов увидел над крепостью царское знамя.
– Братцы! С нами Русь! – прогремел атаман. – Знамя Руси над крепостью! Вперед, братцы, вперед!
Знамя гордо реяло в синем небе, взмывало вверх, как бы благословляя своих сынов на подвиг, на славу, на смерть!
Разгоряченные боем казаки радостно сверкнули взглядом, ободрились, расправили плечи, выдохнули всей грудью:
– За матушку Русь! Дай духу! Дай духу!
Михаил Татаринов с отрядом казаков вырвался вперед и бился в самой гуще наседающих врагов, рубя и кроша их в бешеной стычке у второй бреши. От него не отступали Федор Порошин, Иван Подкова, Иван Утка, Дмитрий Громов, Найден Карпов, Кондрат Григорьев, Прокофий Петров, Терентий Павлов. Бились жестоко, стараясь прикрывать в бою атамана.
– Братцы! Прикрывай пролом! – повелительно прогремел атаман. – Федор, к пролому! Смелее!
Грозен в бою атаман Татаринов. Черные глаза его метали искры, меж мохнатых бровей врубилась глубокая складка, с обнаженного плеча на разодранный чекмень сползала яркая кровь.
Казаки ринулись вперед на огонь и смерть, бились нещадно.
– Братцы! Не робей! – бодрит казаков Татаринов. – Смелей!
Он ожесточенно отбивается от наседающих со всех сторон янычар, рубится отчаянно. Прижавшись спиной к атаману, яростно бьется Иван Подкова.
У бреши страшная сеча. Обливаясь кровью, упал Прокофий Петров; сраженный страшным ударом ятагана, рухнул Димитрий Громов. Озверевший Федор Порошин вырвался в середину бреши, отбрасывая врагов страшными ударами.
– За мной, братцы! Вперед! – устрашающе кричит Порошин. – Вперед! Али волю добывать, али дома не бывать!.. – Левая рука у него порублена, лицо и кафтан в крови, взмокшие волосы вылезли из-под шапки, глаза бешено сверкают.
– Браты! Держись! – зычно кричит Дмитро Гуня, яростно пробиваясь к казакам. – Запорижцы, за мной! Батька! Держись!
Рубя сплеча, словно в лесу расчищая просеку, Дмитро Гуня с запорожцами грозно шли к казакам.
Над головой Татаринова раздался пронзительный звон металла. Это Дмитро Гуня страшным ударом выбил оружие из рук врага и разрубил его почти пополам.
– Сами лизли! – выговорил он задышливо, тревожно осматривая атамана.
Казаки бросились к бреши, отбрасывая на пути янычар.
Турки суматошно отпрянули, истошно воя, ринулись назад, сметая свои ряды, бросая оружие.
Озлобленные боем казаки бежали следом, подсекали саблями, рогатинами, метали арканы на турецких военачальников, грозно восседавших на конях и пытавшихся остановить бегущих, зычно орали:
– В угон! В угон! Гони насильников!
Оставив в проломах железный заслон из сотни Дмитро Гуни, атаман Татаринов с сотней Порошина с ходу двинулись вдоль стен. Задача была ясна: отбить вражеские пушки, зажать врага в ловушке, полонить.
Отчаянным броском сотня Федора Порошина ударила на пушечную прислугу и караулы. Бой разгорелся с новой силой.
Многие пушки были отбиты с ходу. Караулы ошалело бежали, оборонялись только сами от наседавших казаков. У других происходила короткая рукопашная схватка. Все пушки были отбиты.
Федор Порошин и Иван Подкова срубили со стен четыре оттоманских знамени, сорвали их с древков и, скрутив жгутами, навязали на себя.
– Трохвеи! – гордо произнес Иван Подкова. – Пошлем царю-батюшке!
Два знамени срубил атаман и, подбросив их саблей Ивану Подкове и Федору Порошину, твердо сказал:
– Воевать надо не числом, а духом и распорядком! Хвала вам, братцы, и слава!
Обе бреши и пушки были в руках казаков. В крепости, как волки, попавшие в облаву, метались янычары.
Осип Петров бросил на помощь Карпову свежую сотню Ивана Зыбина. Янычары, прижатые к крепостным стенам и рвам, сдавались, покорно складывали оружие.
Казаки расставили отбитые пушки на раскатах, повернули жерлами на врагов, сгрудившихся вдали под натиском конницы. Зарядили. Старательно прицелились. Татаринов велел запалить фитили. Пушки грохнули.
Дрогнули небо, и степь, и крепость. Все заволокло сизым дымом. Вражеская рать дрогнула, шарахнулась, падая под копыта коней, затаптывая убитых и раненых, быстрой бежью понеслась к своему табору.
Турки больше не подступали к Тапракалову, думая, что там собраны все силы защитников.
Наступило короткое затишье. Осип Петров приказал немедля заделывать бреши в Тапракалове. Направил туда сотню казачьих женок на смену казакам под командой Варвары Чершенской. Работа закипела.
Томила Бобырев привел сотню пленных янычар, приказал им таскать кирпичи и камни, месить глину, заделывать бреши, убирать трупы.
Под грозным взглядом Томилы Бобырева и задорные крики казачьих женок турки спешно заделали бреши, поправили разбитые стены и валы, вынесли трупы за крепостные стены. Отбитые пушки перетащили за укрепления в основную крепость.
Казачьи женки, молча размазывая горькие слезы, похоронили погибших защитников у крепостной стены в одной братской могиле, поставили над нею простой деревянный крест.
Разъяренный Гуссейн-паша все не унимался. Он бросил к Ташканской стене конников Бегадыр Гирея и наемную немецкую рать.
Грозная, в железных латах и кованых шлемах, она подошла к стене. За нею, словно вал за валом, густо накатывалась отборная гвардия султана Ибрагима. Крепость молчала.
Наседая друг на друга, теряя железные щиты, враги лезли и лезли по штурмовым лестницам, как муравьи, забирались на стены. Кое-где нападающим уже удалось водрузить свои знамена. Но тут из крепости со стороны атаманского замка грозно ринулась казацкая лавина. На стенах разгорелась новая рукопашная схватка.
Над крепостью, не умолкая, стоял скрежещущий звон металла, гремели панцири и щиты. Тела убитых падали, как ураганом сваленные вековые деревья. Золоченые шлемы скатывались со стен, падали пищали, колчаны и ятаганы, выбитые из рук наступающего врага. Стены были обильно обагрены кровью.
Конники Бегадыр Гирея бросились назад, в ужасе прыгали со стен и штурмовых лестниц, сбивая наступающих немцев и янычар. Привычные биться конно, пешие татары на стенах и на земле были неповоротливы, беспомощны, трусливы.
Немецкие воины отступать не собирались. Они дрались, как разъяренные львы, раз за разом приступая к крепости. Их полковники, будучи весьма храбрыми и опытными воинами, без шума, ругани и крика, кои были обычными в турецкой армии, долго стояли недалеко от крепости, командуя боем и отдавая приказания. Но когда дрогнули и откатились татары, а за ними и отборная гвардия султана Ибрагима, полковники сами побежали к стенам, увлекая за собой наемную немецкую рать. Они поднялись на стены, стреляли в упор, рубились саблями жестоко.
Атаманы зорко следили за боем, умело командовали и расставляли свои силы. Они знали, что немецкая рать не выдержит стремительной рукопашной казацкой схватки.
Наум Васильев и Дмитро Гуня с казаками грозно бились на стенах, сбивая наседающих врагов. Казачьи женки всюду им помогали. Таскали камни и метко сбрасывали их со стен, швыряли горящие головни, выливали кипяток и смолу на головы лезущих врагов.
Изувеченные, ошпаренные люди с воплями падали со штурмовых лестниц, срывали с себя горящую одежду, катались по земле. Немцы лезли и лезли на стены. А казачьи женки, не уставая, подносили ведра с кипятком и выливали их на врага. Женки не боялись ни свиста вражьих пуль, ни огненных отравленных стрел, ни дикого рева нападающих. Их не устрашали разрывы каменных огненных ядер, яростные атаки татар, турок и немцев. Их разноцветные платья, платки и простые русские сарафаны мелькали по всей крепости. Отбивая вместе с казаками атаки, женки кричали своим мужьям:
– Бейтесь, бейтесь, родимые! У страха глаза велики! Переможем нехристей!
Немцы под командой своих начальников лезли не переставая и бились с невиданным упорством.
Перед немецкими полковниками словно из камней вырос Наум Васильев. Рядом с ним железным щитом встал Дмитро Гуня.
– Раз родила мати, раз и умирати! – воскликнул он и, словчившись, опустил саблю на закованного в латы врага.
– Вам со мной як з быком битися, да молока у нас в Азове не напитися! – добавил он уверенно. – Жил бы сибе дома и жил!
Второй полковник отпрянул от сверкнувшей сабли Наума Васильева и, дико крича, рухнул со стены навзничь.
Запорожец с длинным оселедцем, шагая грозно по стене, говорил:
– Пусти его, нехристя, в хату, то и на пичь зализе. Гляди, братан, русский Иван, в оба! Коли мы с тобой врагу сунем саблю в ребро – то людям будет добро! Шаблюкой его, поганого, шаблюкой!
Немецкая рать, потеряв своих начальников, повернула вспять.
В первый день штурма Азова совершилось чудо. И турецкая, и татарская, и наемная немецкая рать в страхе побежали от крепости, оставляя на поле боя тысячи убитых и раненых. Они бросали знамена и пищали, колчаны и луки со стрелами, дробницы и пороховницы, стенобитные машины и пушки, ятаганы и кинжалы, дорогие ножны и сабли. Степь была усеяна бархатными и золотыми одеждами, коваными шлемами, чалмами и шапками.
Крепостная артиллерия метко била по бегущему вразброд неприятелю. Пушкари прицеливались старательно и били наверняка, берегли ядра.
Турецкие пушки тоже стреляли, но больше невпопад. Но последнее трехпудовое ядро, – видно, шальное, – ударило в атаманский замок. Взорвавшись, оно разворотило каменную стену, сорвало на землю часть шатровой железной крыши и принесло большое горе войску. Раненному стрелой Якуньке оторвало ногу, а тяжело больного, умирающего атамана-скитальца Смагу Чершенского ядро поразило насмерть.
Безутешным горем в ту ночь омрачилась светлая душа Варвары Чершенской. И не меньшее горе вселилось в сердце доброй и смелой Ульяны Гнатьевны. Жестокая печаль и неутешное, щемящее горе стало в тот день уделом многих защитников Азова. Погибло немало казаков из старого города Черкасска, Раздоров, городка Медведицкого, Вешек, Валуек, Орла, Воронежа, полегли люди, пришедшие из Киева, Переяславля, Чигирина, Казани, Рязани, Астрахани, люди из Москвы, Новгорода, Пскова, Коломны, люди из Тулы, Калуги… Все они, смелые донские и запорожские казаки, полегли смертью храбрых.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ночь.
После жестокой битвы город напоминал разоренный табор, над которым только что пронесся сильный ураган. Всюду лежали кучи вражеского оружия, одежды, кованых шлемов и панцирей, собранных защитниками на поле боя. У стен лежали убитые, стонали раненые. Но бодро и собранно держались усталые, измученные люди. Одни заряжали пушки, готовясь к новому бою, другие заделывали проломленные ядрами стены, крепили потрескавшиеся башни, рыли новые глубокие подкопы для подземной войны. Пушки заряжали и забивали железными насечками, порохом, ядрами. В иные стволы пушек казаки вкладывали каленые стрелы целыми снопами. Весьма изрядно за одну ночь снарядилось до трехсот разных пушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Браты! Держись! – голосисто кричал Левка защитникам городка. – Держи-ии-ись!
Сотня Карпова стремительно вырвалась из-за башни. Под свирепым натиском казаков янычары дрогнули, заметались, бросались в заполненные водой рвы, тонули. Остальные, прижатые к высокой крепостной стене, в страхе поднимали вверх руки, выкрикивая:
– Аллах! Аллах! Помоги! Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк!
– Ятаганы на землю! Пищали и ножи на землю! – грозно командовал Карпов. – Подходите по одному! Быстрей! Быстрей!
Янычары покорно сдавали оружие, проходили к башне, читая про себя молитву. В дверях башни стоял Томила Бобырев. Турки со страхом смотрели на его пудовые кулаки, огромные ножищи, широкие развернутые плечи, гордо вскинутую голову, дрожащими руками выворачивали все свои карманы, лопоча вразнобой:
– Ёк, ёк, секир башка! Ёк! Ёк! Бери в полон! Бери!
Казаки закрыли плененных в башне под крепкий замок, надежно припрятали захваченное у врага оружие. В карауле остались только раненые. Сотня Карпова со спасенными казаками снова ринулась в новую схватку.
Над Азовской башней взметнулось царское знамя. Пораненный атаман Черкашенин принес его на груди и из рук в руки передал Осипу Петрову.
– Знамя береги пуще глазу! – тяжело дыша, проговорил старый атаман. – Царское знамя в крепости – всей Руси подмога!
Атаманы бережно расправили знамя, осторожно натянули на древко, закрепили на башне.
– В карауле при знамени стоять буду сам! – твердо сказал Михаил Черкашенин.
А в это время атаман Татаринов с сотнями Дмитро Гуни и Федора Порошина ожесточенно бились на подходах к бреши.
– Братцы! Вперед! Занимай бреши! – услышали казаки густой звучный голос атамана. – Спину береги, братцы! Не робей!
– А ну, казаче, братове, рубай их под корень! – грозно гремел Дмитро Гуня, останавливая саблей рвущихся в Тапракалов врагов. – Наши шаблюки не поржавили! Сами лизли!
Высокий широкоплечий Дмитро Гуня в битве страшен. Он с силой рубит направо и налево. Его чекмень изодран, рубаха окровавлена, черные глаза метают молнии. Страшен удар Дмитро Гуни. Напористый и на соображение скорый, он умело расставляет своих казаков, зорко наблюдая за всем боем.
Не страшась смерти, тесня янычар, казаки прорвались к бреши. Схватка была горяча и быстра.
По сигналу Дмитро Гуни богатыри Родион и Прохор Григорьевы, кряжистый Данило Игнатьев, весельчак Петр Исаев, быстрый Иван Остафьев, молчаливый Кузьма Дмитриев и Терентий Павлов с высоко поднятыми саблями, с ножами в зубах ворвались в брешь и закрыли ее своими телами. Остальные, прикрывая их, грозно бились на подступах.
– Добывай казак волю – не то попадешь в неволю! – густым басом подбадривает казаков Дмитро Гуня, грозно действуя саблей.
– Лупи нехристей! – неистово кричит Иван Бандроля, отбрасывая от бреши прорвавшихся врагов. Шапка на нем порублена, висок в крови, глаза пылают. Отважно сражался Иван Бандроля, не щадил живота своего. Хотел Иван или погибнуть честно в бою, или вернуть былую славу свою.
Устрашенные яростным натиском, янычары пришли, в замешательство, отпрянули от бреши, давя и сбивая друг друга, ходко побежали назад, в стороны под грозные казацкие крики:
– Гони! Гони, нехристей!
В разгар боя Михаил Татаринов увидел над крепостью царское знамя.
– Братцы! С нами Русь! – прогремел атаман. – Знамя Руси над крепостью! Вперед, братцы, вперед!
Знамя гордо реяло в синем небе, взмывало вверх, как бы благословляя своих сынов на подвиг, на славу, на смерть!
Разгоряченные боем казаки радостно сверкнули взглядом, ободрились, расправили плечи, выдохнули всей грудью:
– За матушку Русь! Дай духу! Дай духу!
Михаил Татаринов с отрядом казаков вырвался вперед и бился в самой гуще наседающих врагов, рубя и кроша их в бешеной стычке у второй бреши. От него не отступали Федор Порошин, Иван Подкова, Иван Утка, Дмитрий Громов, Найден Карпов, Кондрат Григорьев, Прокофий Петров, Терентий Павлов. Бились жестоко, стараясь прикрывать в бою атамана.
– Братцы! Прикрывай пролом! – повелительно прогремел атаман. – Федор, к пролому! Смелее!
Грозен в бою атаман Татаринов. Черные глаза его метали искры, меж мохнатых бровей врубилась глубокая складка, с обнаженного плеча на разодранный чекмень сползала яркая кровь.
Казаки ринулись вперед на огонь и смерть, бились нещадно.
– Братцы! Не робей! – бодрит казаков Татаринов. – Смелей!
Он ожесточенно отбивается от наседающих со всех сторон янычар, рубится отчаянно. Прижавшись спиной к атаману, яростно бьется Иван Подкова.
У бреши страшная сеча. Обливаясь кровью, упал Прокофий Петров; сраженный страшным ударом ятагана, рухнул Димитрий Громов. Озверевший Федор Порошин вырвался в середину бреши, отбрасывая врагов страшными ударами.
– За мной, братцы! Вперед! – устрашающе кричит Порошин. – Вперед! Али волю добывать, али дома не бывать!.. – Левая рука у него порублена, лицо и кафтан в крови, взмокшие волосы вылезли из-под шапки, глаза бешено сверкают.
– Браты! Держись! – зычно кричит Дмитро Гуня, яростно пробиваясь к казакам. – Запорижцы, за мной! Батька! Держись!
Рубя сплеча, словно в лесу расчищая просеку, Дмитро Гуня с запорожцами грозно шли к казакам.
Над головой Татаринова раздался пронзительный звон металла. Это Дмитро Гуня страшным ударом выбил оружие из рук врага и разрубил его почти пополам.
– Сами лизли! – выговорил он задышливо, тревожно осматривая атамана.
Казаки бросились к бреши, отбрасывая на пути янычар.
Турки суматошно отпрянули, истошно воя, ринулись назад, сметая свои ряды, бросая оружие.
Озлобленные боем казаки бежали следом, подсекали саблями, рогатинами, метали арканы на турецких военачальников, грозно восседавших на конях и пытавшихся остановить бегущих, зычно орали:
– В угон! В угон! Гони насильников!
Оставив в проломах железный заслон из сотни Дмитро Гуни, атаман Татаринов с сотней Порошина с ходу двинулись вдоль стен. Задача была ясна: отбить вражеские пушки, зажать врага в ловушке, полонить.
Отчаянным броском сотня Федора Порошина ударила на пушечную прислугу и караулы. Бой разгорелся с новой силой.
Многие пушки были отбиты с ходу. Караулы ошалело бежали, оборонялись только сами от наседавших казаков. У других происходила короткая рукопашная схватка. Все пушки были отбиты.
Федор Порошин и Иван Подкова срубили со стен четыре оттоманских знамени, сорвали их с древков и, скрутив жгутами, навязали на себя.
– Трохвеи! – гордо произнес Иван Подкова. – Пошлем царю-батюшке!
Два знамени срубил атаман и, подбросив их саблей Ивану Подкове и Федору Порошину, твердо сказал:
– Воевать надо не числом, а духом и распорядком! Хвала вам, братцы, и слава!
Обе бреши и пушки были в руках казаков. В крепости, как волки, попавшие в облаву, метались янычары.
Осип Петров бросил на помощь Карпову свежую сотню Ивана Зыбина. Янычары, прижатые к крепостным стенам и рвам, сдавались, покорно складывали оружие.
Казаки расставили отбитые пушки на раскатах, повернули жерлами на врагов, сгрудившихся вдали под натиском конницы. Зарядили. Старательно прицелились. Татаринов велел запалить фитили. Пушки грохнули.
Дрогнули небо, и степь, и крепость. Все заволокло сизым дымом. Вражеская рать дрогнула, шарахнулась, падая под копыта коней, затаптывая убитых и раненых, быстрой бежью понеслась к своему табору.
Турки больше не подступали к Тапракалову, думая, что там собраны все силы защитников.
Наступило короткое затишье. Осип Петров приказал немедля заделывать бреши в Тапракалове. Направил туда сотню казачьих женок на смену казакам под командой Варвары Чершенской. Работа закипела.
Томила Бобырев привел сотню пленных янычар, приказал им таскать кирпичи и камни, месить глину, заделывать бреши, убирать трупы.
Под грозным взглядом Томилы Бобырева и задорные крики казачьих женок турки спешно заделали бреши, поправили разбитые стены и валы, вынесли трупы за крепостные стены. Отбитые пушки перетащили за укрепления в основную крепость.
Казачьи женки, молча размазывая горькие слезы, похоронили погибших защитников у крепостной стены в одной братской могиле, поставили над нею простой деревянный крест.
Разъяренный Гуссейн-паша все не унимался. Он бросил к Ташканской стене конников Бегадыр Гирея и наемную немецкую рать.
Грозная, в железных латах и кованых шлемах, она подошла к стене. За нею, словно вал за валом, густо накатывалась отборная гвардия султана Ибрагима. Крепость молчала.
Наседая друг на друга, теряя железные щиты, враги лезли и лезли по штурмовым лестницам, как муравьи, забирались на стены. Кое-где нападающим уже удалось водрузить свои знамена. Но тут из крепости со стороны атаманского замка грозно ринулась казацкая лавина. На стенах разгорелась новая рукопашная схватка.
Над крепостью, не умолкая, стоял скрежещущий звон металла, гремели панцири и щиты. Тела убитых падали, как ураганом сваленные вековые деревья. Золоченые шлемы скатывались со стен, падали пищали, колчаны и ятаганы, выбитые из рук наступающего врага. Стены были обильно обагрены кровью.
Конники Бегадыр Гирея бросились назад, в ужасе прыгали со стен и штурмовых лестниц, сбивая наступающих немцев и янычар. Привычные биться конно, пешие татары на стенах и на земле были неповоротливы, беспомощны, трусливы.
Немецкие воины отступать не собирались. Они дрались, как разъяренные львы, раз за разом приступая к крепости. Их полковники, будучи весьма храбрыми и опытными воинами, без шума, ругани и крика, кои были обычными в турецкой армии, долго стояли недалеко от крепости, командуя боем и отдавая приказания. Но когда дрогнули и откатились татары, а за ними и отборная гвардия султана Ибрагима, полковники сами побежали к стенам, увлекая за собой наемную немецкую рать. Они поднялись на стены, стреляли в упор, рубились саблями жестоко.
Атаманы зорко следили за боем, умело командовали и расставляли свои силы. Они знали, что немецкая рать не выдержит стремительной рукопашной казацкой схватки.
Наум Васильев и Дмитро Гуня с казаками грозно бились на стенах, сбивая наседающих врагов. Казачьи женки всюду им помогали. Таскали камни и метко сбрасывали их со стен, швыряли горящие головни, выливали кипяток и смолу на головы лезущих врагов.
Изувеченные, ошпаренные люди с воплями падали со штурмовых лестниц, срывали с себя горящую одежду, катались по земле. Немцы лезли и лезли на стены. А казачьи женки, не уставая, подносили ведра с кипятком и выливали их на врага. Женки не боялись ни свиста вражьих пуль, ни огненных отравленных стрел, ни дикого рева нападающих. Их не устрашали разрывы каменных огненных ядер, яростные атаки татар, турок и немцев. Их разноцветные платья, платки и простые русские сарафаны мелькали по всей крепости. Отбивая вместе с казаками атаки, женки кричали своим мужьям:
– Бейтесь, бейтесь, родимые! У страха глаза велики! Переможем нехристей!
Немцы под командой своих начальников лезли не переставая и бились с невиданным упорством.
Перед немецкими полковниками словно из камней вырос Наум Васильев. Рядом с ним железным щитом встал Дмитро Гуня.
– Раз родила мати, раз и умирати! – воскликнул он и, словчившись, опустил саблю на закованного в латы врага.
– Вам со мной як з быком битися, да молока у нас в Азове не напитися! – добавил он уверенно. – Жил бы сибе дома и жил!
Второй полковник отпрянул от сверкнувшей сабли Наума Васильева и, дико крича, рухнул со стены навзничь.
Запорожец с длинным оселедцем, шагая грозно по стене, говорил:
– Пусти его, нехристя, в хату, то и на пичь зализе. Гляди, братан, русский Иван, в оба! Коли мы с тобой врагу сунем саблю в ребро – то людям будет добро! Шаблюкой его, поганого, шаблюкой!
Немецкая рать, потеряв своих начальников, повернула вспять.
В первый день штурма Азова совершилось чудо. И турецкая, и татарская, и наемная немецкая рать в страхе побежали от крепости, оставляя на поле боя тысячи убитых и раненых. Они бросали знамена и пищали, колчаны и луки со стрелами, дробницы и пороховницы, стенобитные машины и пушки, ятаганы и кинжалы, дорогие ножны и сабли. Степь была усеяна бархатными и золотыми одеждами, коваными шлемами, чалмами и шапками.
Крепостная артиллерия метко била по бегущему вразброд неприятелю. Пушкари прицеливались старательно и били наверняка, берегли ядра.
Турецкие пушки тоже стреляли, но больше невпопад. Но последнее трехпудовое ядро, – видно, шальное, – ударило в атаманский замок. Взорвавшись, оно разворотило каменную стену, сорвало на землю часть шатровой железной крыши и принесло большое горе войску. Раненному стрелой Якуньке оторвало ногу, а тяжело больного, умирающего атамана-скитальца Смагу Чершенского ядро поразило насмерть.
Безутешным горем в ту ночь омрачилась светлая душа Варвары Чершенской. И не меньшее горе вселилось в сердце доброй и смелой Ульяны Гнатьевны. Жестокая печаль и неутешное, щемящее горе стало в тот день уделом многих защитников Азова. Погибло немало казаков из старого города Черкасска, Раздоров, городка Медведицкого, Вешек, Валуек, Орла, Воронежа, полегли люди, пришедшие из Киева, Переяславля, Чигирина, Казани, Рязани, Астрахани, люди из Москвы, Новгорода, Пскова, Коломны, люди из Тулы, Калуги… Все они, смелые донские и запорожские казаки, полегли смертью храбрых.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ночь.
После жестокой битвы город напоминал разоренный табор, над которым только что пронесся сильный ураган. Всюду лежали кучи вражеского оружия, одежды, кованых шлемов и панцирей, собранных защитниками на поле боя. У стен лежали убитые, стонали раненые. Но бодро и собранно держались усталые, измученные люди. Одни заряжали пушки, готовясь к новому бою, другие заделывали проломленные ядрами стены, крепили потрескавшиеся башни, рыли новые глубокие подкопы для подземной войны. Пушки заряжали и забивали железными насечками, порохом, ядрами. В иные стволы пушек казаки вкладывали каленые стрелы целыми снопами. Весьма изрядно за одну ночь снарядилось до трехсот разных пушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51