Наоборот, только больше хотелось есть. Тогда она стала вспоминать мать и отца. Мама будит её утром. Спать очень хорошо, и не хочется просыпаться. Но голос у мамы ласковый, весёлый. Лена улыбается и открывает глаза…
Вечером Лена сидит у мамы на коленях. Лампа горит, в углах собираются серые тени, и за окном темно, но здесь, у мамы, совсем безопасно, и не страшно думать, что в темноте кто-то прячется…
Папа и мама собираются в театр, мама долго одевается, а папа говорит, что уже поздно, сердится и ворчит, но не очень сердито…
Вообще как-то тогда было все хорошо. Бывали, конечно, неприятности, но не очень серьёзные. Как хотелось бы, чтобы это вернулось! Хоть ненадолго.
Лене стало грустно, и она сама не заметила, как заплакала. Она, наверное, долго плакала, но от слез не становилось легче, даже наоборот.
Ветер стих. Деревья не шевелились. Так тихо было вокруг, что Лена испугалась. В тишине ей послышался шорох. Она встала, прошлась взад и вперёд, заглянула за ствол берёзы. Там никого не было. Она ещё раз прошлась и неожиданно быстро обернулась. За спиной тоже никого не было. Она села на пенёк.
«Ничего страшного! — подумала она. — Что может быть такого в лесу? Ничего не может быть».
Она отставила одну ногу, рукой упёрлась в бок и представила себя генералом. Орлиным взором она окинула стоящих вокруг офицеров.
— Ну, как, вы к бою готовы? — спросила она их. — Готовы? Ну, очень хорошо. Мне сообщили мои офицеры, что в лесу живёт девочка Лена. За ней гонятся фашисты. Надо срочно её спасти. За мной!
Она вскочила и, подняв прутик, как саблю, побежала вперёд.
— Быстрей, быстрей руби их! — кричала она. Потом жалобным голосом закричала за фашистов: — Ой, не трогайте нас, мы больше не будем!
— Не будете? — спросил «генерал», опираясь на саблю-прутик. — Ах вы такие-сякие! — Потом «генерал» сказал одному из своих офицеров: — Отнесите Лене горячих лепёшек с мёдом, жареную курицу, творогу со сметаной и шматок сала.
Лена, как будто сытая и как будто почти взрослая, вежливо поклонилась «генералу».
— Здравствуйте, генерал! — сказала она. — Большое спасибо, теперь мне хорошо. Знаете, генерал, мой брат Коля хочет быть военным офицером.
— А он храбрый? — спросил «генерал».
— Замечательный храбрец, — ответила Лена.
— Тогда, — скомандовал «генерал», — назначить его самым главным моим офицером!
Лена замерла. Она услышала какой-то странный гул. Он все приближался и приближался. Казалось, это лес гудит сердито и громко. Потом над лесом, над старой берёзой, над Леной понеслись огромные, тяжёлые самолёты. Они шли ряд за рядом, тяжёлые, быстрые, и сердито ревели. На крыльях были нарисованы красные звезды.
Если бы можно было им крикнуть, чтоб они захватили её с собой! Лена стояла, глядя вверх, вся дрожа от возбуждения. Ведь может же быть, что они заметят её и подхватят! Ведь бывает же это в сказках! Но самолёты прошли, и небо опять было чистое и пустое, и гул удалялся и затихал. И снова стало слышно, как шелестят листья берёзы.
Тогда Лена легла на траву. Она снова почувствовала себя очень усталой. Она смотрела на берёзу, на изогнутый её ствол, на дупло, похожее на открытый рот. Она была очень слаба сейчас. Ветви и листья расплывались в глазах, мысли путались. Она наконец заснула.
Проснулась она, дрожа от холода. Солнце ярко светило, но трава была мокрая от ночной росы. Когда Лена поняла, что проспала целую ночь, у неё даже сердце замерло.
— Коля! — крикнула она. — Коля!
Никто не откликнулся.
«Ну что же, может быть, он задержался. Должно быть, ночью он не нашёл дороги, — подумала она и постаралась успокоиться. — Ничего же не могло случиться. Сейчас Коля придёт, и все будет хорошо».
Она опять легла. Мелкая дрожь била её.
Зашуршало в траве. Она вздрогнула и привскочила. Лесная мышь, стоя на задних лапках, испуганно смотрела на неё.
— Ты меня, пожалуйста, не пугай, — рассудительно сказала Лена. — Я же знаю, что ты самая обыкновенная мышь и никакого зла мне не хочешь.
Мышь шмыгнула в траву и исчезла. Лена посидела ещё, но дрожь все не проходила.
— Ну, что ж это такое? — сказала она. — Почему он не идёт?
Лена представила себе, что будет с ней, если она останется одна, и ей стало так страшно, что она стала громко звать Колю. Но никто не откликнулся, и она замолчала. Потом она вспомнила, что Коля советовал ей, если станет страшно, идти к дороге. Вот ей как раз страшно, она и пойдёт туда. Теперь она знала, что надо делать, и ей стало легче. Когда она встала, её качнуло от слабости, но она всё-таки пошла.
Скоро лес поредел. Дорога была близко. Лена услышала шум проезжавшей машины, а там и дорога стала видна. Солнце грело сильней и сильней. Лена перестала дрожать. Выйдя на дорогу, она посмотрела в одну и в другую сторону. Дорога была пустынна. Лена села и стала ждать.
Иногда вдалеке появлялся человек. Каждый раз издали Лене казалось, что это Коля. Но, когда человек подходил ближе, оказывалось, что это женщина или старик. Без Коли было плохо. Он бы обязательно что-нибудь придумал, или они хоть поговорили бы. Конечно, она не стала бы ему говорить, что голодна и устала, но всё-таки знала бы, что может ему пожаловаться, и ей было бы легче.
Время шло, солнце поднялось высоко, а Коли все не было.
Глава тринадцатая
Невольничий каравай
Снова вдали показались люди. На этот раз их было много, и Коли, конечно, среди них не могло быть. Он старался всегда избегать людей. Поэтому Лена и не смотрела на толпу, идущую по дороге, пока толпа не подошла ближе. Теперь было видно, что по сторонам идут солдаты с автоматами, а в середине — мужчины и женщины, совсем молоденькие и пожилые, с маленькими узелками в руках.
Как ни уединённо жил Иван Игнатьевич Соломин со своими внуками, всё-таки Лена выросла на оккупированной гитлеровцами земле, и ей не надо было объяснять, что это за странный караван идёт по дороге. Это угоняли людей на работу в Германию. По обочинам шоссе шли трясущиеся от старости старики и старухи и маленькие дети.
Караван подошёл совсем близко, и Лене теперь было все видно и слышно.
Солдаты шли размеренным шагом, не обращая никакого внимания на крики и разговоры плачущих, прощающихся друг с другом людей.
— Мама, мама! — кричала девушка, шедшая в караване, старушке, тащившей за руку маленького мальчика трех или четырех лет. — Смотри, чтобы Володька в колодец не упал, и вели ему мать помнить. Слышишь, мама? А если отец вернётся, расскажи ему, как меня увели. Слышишь, мама, обязательно расскажи.
Старушка, кажется, была совершенно глуха, да и человеку с очень хорошим слухом трудно было бы разобраться в этих перебивающих друг друга криках и разговорах. Но старушке и не надо было слышать. Она и так хорошо понимала, о чём может говорить её дочь, уходящая в чужую страну, в неволю.
— Да, да, — повторяла она, — слышу, Нюрочка, слышу. Все, Нюрочка, сделаю.
— Дедушка, — кричал мальчик лет четырнадцати, — если батя придёт, вы ему расскажите, пусть идёт в Германию меня отбивать! Я его ждать стану. Слышите, дедушка?
— Слышу, слышу, — отвечал старик. — Если придёт, пойдёт отбивать.
Молодая девушка, хромая на одну ногу, ковыляла по обочине дороги и кричала прощальные слова подруге, которая шла в караване. Как, наверное, подруга завидовала ей, что она хромая и поэтому её не угоняют в неволю!
Взявшись за руки, в караване шли двое, мать и дочь, а младшая дочь бежала по обочине дороги.
— Вы вернитесь, — кричала она сестре и матери, — вы вернитесь, а то я тут пропаду одна!
— Вернёмся, вернёмся, — кричала мать, а сама думала: «Где уж мне вернуться». — Может, тебе добрые люди помогут.
Конвойные шли не спеша, равнодушно поглядывая вокруг и обращая столько же внимания на крики, слезы и плач, сколько внимания обращает лошадь на монотонное жужжанье мух. И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом, вскидывали они автоматы, когда кто-нибудь из провожающих подходил слишком близко.
Лена растерянно смотрела на этих людей, расстающихся, наверное, навсегда: на тех, кого угоняли во вражескую неволю, и на тех, кто оставался без близких. И вдруг её окликнули:
— Лена!
Она даже не обернулась, настолько была уверена, что к ней это относиться не может. Но громкий, взволнованный голос повторял раз за разом:
— Лена, Лена!
И Лена обернулась, потому что голос этот до странности был ей знаком.
Она повернулась и чуть не вскрикнула: Коля, её Коля шагал в караване за цепью солдат с автоматами, маленький, жалкий, шагал и улыбался ей.
— Коля! — крикнула Лена и побежала к нему.
Солдат, не глядя, лениво стукнул её прикладом в плечо. Она отскочила и чуть не упала в канаву, но сразу бросилась снова за Колей.
— Коля, — кричала она, — Коля, как же ты? Что же ты?
— Понимаешь, Леночка, — кричал Коля, — в деревне на улице задержали. Ничего, Леночка!
Он улыбался и очень старался ободрить её, показать, что все не так страшно, но по его улыбающемуся лицу одна за другой стекали крупные слезы.
— Лена, — кричал он, — слушай меня внимательно, это очень важно! Спроси, если не поймёшь. Прежде всего, ты очень голодная. Пойди в деревню Селище, там у старика Бугаева я оставил для тебя хлеб. Он честный старик и непременно отдаст. Ты поняла меня?
— Мама, мама! — кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. — Мама, ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама!
— Слышу, слышу! — кричал глухой старик, который, наверное, ничего не слышал.
— Лена, слушай внимательно, это очень важная вещь! Я должен открыть тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена?
— Да, да, Коля, поняла.
— Слушай внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера с тобой говорили.
— Какого, какого человека?
— Только не называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на пароходе пели. О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты поняла?
— Бабушка! — кричал мальчик, шедший рядом с Колей. — Бабушка, если я там маму увижу, мы с нею вместе тикать будем. Ты жди.
— Да, да, — отвечала бегущая рядом с Леной старуха, — я жду, я дождусь!
— Я ничего не поняла! — кричала Лена. — Мой папа ведь учитель.
— Нет, нет, это дедушка выдумал, чтобы ты не проболталась… Ты меня понимаешь? Будь осторожна, молчи об этом.
— Девчатам скажи — пусть не забывают меня! — кричала подруге подруга.
— И не думай об этом, никогда не забудем! — отвечала подруга подруге.
— Коля, Коля, я боюсь!.. Коленька, милый, ты убеги как-нибудь! — Лена теперь ревела вовсю и кулаками вытирала слезы.
— Я постараюсь, но ты не надейся. Лена, помни: иди к старику Бугаеву. Он добрый, он тебя к дедушке отведёт.
Офицеру, шедшему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к солдатам, он скомандовал, и они вскинули автоматы. Несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за караваном. Старики и старухи, девочки, мальчики, матери и отцы, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали рваться к близким, которых они видели последний раз. Но солдаты подняли автоматы и направили их на толпу. Толпа шарахнулась в сторону. Затрещали выстрелы… И вдруг солдаты упали. Они лежали на земле, выпустив автоматы из рук, а выстрелы продолжали трещать. Офицер повернулся и хотел что-то крикнуть, но зашатался, упал, и фуражка, слетев с его головы, покатилась по дороге.
— Ложись! — крикнул кто-то, и Лена увидела возле дерева, росшего у самой обочины, невысокого парнишку в чёрной сатиновой рубашке. — Ложись! — кричал он. — Ай, какие непонятные! Ложись, а то пуля потревожить может.
Лена так растерялась, что даже не испугалась и стояла не двигаясь. Но тут какая-то старушка, видимо опытная в боевых делах, так толкнула её, что она упала в канаву. И сразу же несколько человек прыгнули через неё. Она видела только их сапоги.
Застрочили автоматы, взорвалась граната, какая-то женщина завизжала. Потом над канавой наклонился невысокий человек и сказал:
— Можете вылезать, граждане! Попался, который кусался.
Все это произошло так быстро, что Лена не сразу пришла в себя. Только когда Коля подбежал к ней, счастливый, сияющий, и, обхватив её за плечи, громко поцеловал, она всхлипнула и вытерла нос рукой.
— Коленька! — сказала она и ещё раз всхлипнула.
На дороге лежали трупы тех самых равнодушных солдат, которые так лениво слушали крики и плач угоняемых. И великолепный, величественный офицер, шедший впереди, лежал лицом вниз, и вид у него был совсем не величественный. Освобождённые растерянно толпились на дороге, плакали, улыбались или удивлённо оглядывались вокруг. И снова выскочил молодой парнишка и закричал:
— Живо, живо, за мной!
Потом пожилой человек с усами деловито крикнул:
— Автоматы забрали?
— Забрали, — ответили ему.
— В заслоне остаётся Сидоренко. Сидоренко, будешь ждать час. Понятно?
— Понятно, — ответил Сидоренко.
И все — женщины, дети, старики — быстро пошли в лес за молодым парнишкой, который шагал впереди, указывая дорогу, и иногда, оглядываясь назад, кричал:
— Быстрее, быстрее, товарищи! Небось когда фашисты вели, так шагали как следует, а как свои, так идут точно дохлые мухи.
Он кричал это очень сердитым голосом, а потом вдруг начинал смеяться громко и весело. Смеялся он не потому, что ему было смешно. Просто он радовался, что удалось столько народу освободить.
Глава четырнадцатая
Поссорились
Сначала шли по ясно намеченной широкой лесной тропе. Шли быстро, и партизаны все время торопили отстающих. Родители и дети, мужья и жены, братья и сестры, уже приготовившиеся к долгой, а может и вечной, разлуке, радовались так, как будто бы снова встретились. Одни без конца разговаривали, вспоминая все подробности освобождения, другие, наоборот, молча смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
Чем дальше, тем лес становился глуше. Тропинка, теперь уже узенькая, полузаросшая травой, вилась между тесно растущими деревьями. Шли гуськом. Через час человек пятьдесят отделились и ушли в сторону. Освобождённых должны были разместить в нескольких пунктах. Ещё через час отделилась вторая группа.
Теперь вместе с Леной и Колей шли только три старухи, два старика и хромая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13