Жизнь всегда поворачивала по-своему, впрочем, Полина почти никогда не сопротивлялась.
Очередной крутой поворот совершился — так по крайней мере казалось Полине — в тот самый день и час, когда с треском распахнулась дверь крохотного кабинета военной комендатуры и молоденький солдатик с испуганными глазами крикнул: «…госпожу Вронскую к телефону из Генерального штаба!»
Голос его при этом сорвался на фальцет.
То ли — от ужаса перед Генеральным штабом, то ли — перед красноглазым полковником армейского спецназа, с которым в этот момент не сказать чтобы мирно беседовала Полина.
В эту минуту — так полагала Полина — и грянули где-то в недосягаемой высоте колокола судьбы.
Возможно, рассуждала она иногда, все произошло намного раньше — в тот, скажем, момент, когда лорд Энтони Джулиан внезапно принял странное — если не сказать больше! — решение строить новый «Титаник».
Логично было предположить, что стрелки на циферблате небесных часов счастливо сложились для Полины Вронской в ту самую минуту, когда британский генерал, формально пребывающий в отставке, на деле возглавлявший структуру с невнятным названием «Saladin Services», неожиданно и как бы вскользь предложил ей работу.
Невнятное название рассчитано было исключительно на профанов, для людей сведущих функции «Saladin» были вполне конкретными, очень серьезными в рамках той деятельности, которую вели британские да и мировые спецслужбы в целом.
Потом все сложилось на удивление быстро.
Псевдоотставной генерал лично встречал «Титаник», возвратившийся из первого круиза.
И хотя жизненный опыт Полины давно уж приучил ее не питать иллюзий, внутренний голос шепнул, что присутствие на причале невозмутимого генерала, возможно, лишь отчасти, но все же связано с его неожиданным предложением.
Так и оказалось.
Словом, предложение было сделано еще раз — и на сей раз принято.
Теперь она жила исключительно работой, как губка впитывая уникальный опыт, а вместе с ним — впечатления от новой жизни, общения с новыми людьми, чрезвычайно непохожими на тех, с кем приходилось сталкиваться раньше. Жила, ожидая очередного тихого или громогласного — |это уж как получится — призыва судьбы. Как, впрочем, и всегда.
Все восемнадцать сознательных лет из сорока с лишним. Жила почти счастливо, если бы не постоянные звонки Сергея Потапова и нависшая, как дамоклов меч, необходимость когда-то окончательно с ним объясниться.
Энтони Джулиан

Немедленно вылететь в Мюнхен не удалось — были проблемы с воздушным коридором.
Тони нажал — немцы дрогнули и дали коридор.
Однако время было потрачено — маленький «Falcon» Рлорда Джулиана приземлился в Мюнхене около четырех часов пополудни.
Еще около часа он добирался до имения Владислава.
Герцог Текский постоянно жил в окрестностях Мюнхена, в доме, который принадлежал его семье много лет.
Откровенно говоря, Тони рассчитывал увидеть замок — если не средневековый, то построенный никак не позже XVII века.
В крайнем случае классическое поместье крупных латифундистов.
На деле все оказалось гораздо скромнее — небольшой загородный дом, обнесенный старой изгородью.
Настолько старой, что местами ее не было вовсе.
Следом — густая поросль непонятных растений, ветви которых тесно переплелись между собой, и зеленая масса образовала вторую ограду.
Куда более прочную на вид.
Сад, или то, что прежде окружало родовое гнездо герцогов Текских, судя по всему, давно не ведал садовничьих забот и потому совершенно утратил первозданный вид. Теперь это были просто заросли деревьев и кустарника, в которых утопал маленький старинный особнячок.
В итоге Тони оказался прав лишь в одном — особняк был построен действительно не позже XVII века и сильно обветшал с тех пор.
Очень сильно.
К тому же сторонний наблюдатель, взглянув на древнее строение, наверняка пришел бы к выводу, что в доме давно уже никто не живет.
Большинство окон отгородились от мира тяжелыми деревянными ставнями.
Те немногие, что не спрятались за панцирь ставен, были как-то особенно темны.
Темные окна обитаемых домов выглядят иначе.
Эти зияли черной пустотой заброшенности.
Лорду Джулиану, однако, абсолютно точно было известно, что Влад почти безвыездно живет в этом доме на протяжении изрядного количества лет.
Жил.
Тони сам поймал себя на оговорке, обычной в таких случаях.
Теперь о герцоге Текском следовало говорить: жил.
И жил, судя по всему, довольно скромно — впервые за долгие годы дружбы Тони задался вопросом о финансовых делах Влада. И понял, что не знает ответа.
Это было странно.
Обычно герцог Джулиан был в курсе подобных проблем, тем более когда речь шла о старых друзьях.
В то же время это было очень похоже на Влада.
Он никогда не жаловался, никогда ничего не просил.
Он был каким-то незаметным и жил так же. Поэтому, наверное, во внешнем мире о его делах знали крайне мало, а точнее — вообще ничего.
Его редко вспоминали в узком кругу европейской аристократии, и — уж тем более! — о нем ничего не писали в прессе.
Теперь, наверное, напишут.
Случайная мысль оказалась удивительно горькой.
Горечь немедленно смешалась с тревогой, которая не оставляла Тони все это время.
Давешняя нечаянная встреча в Париже, откровенный разговор за ужином в «La Grande Cascade», разумеется, возникли в его памяти.
Немедленно.
Как только прозвучало имя Владислава Текского.
Тони и прежде мысленно возвращался к удивительной истории, рассказанной другом, но те воспоминания были легкими и слегка ироничными.
История казалась занимательной, хотя немного отдавала нафталином.
И только.
Теперь каждое слово, произнесенное тем вечером, звучало в памяти совершенно иначе.
Тревога пульсировала в душе сэра Энтони Джулиана, как красная тревожная лампочка на пульте какого-то чуткого прибора.
Влад был мертв, но лампочка продолжала мигать, предостерегая о грядущей опасности.
Кого?
Что это была за опасность?
Дорожка, ведущая к дому, была некогда вымощена ак-ратными каменными плитами.
Теперь они были почти неразличимы, и только нога, ступая наугад в зарослях буйной зелени, ощущала под ногой надежную твердь.
Каменные ступени парадного входа были истерты тысячами ног, но двери дома оказались неожиданно массивными и крепкими даже на вид. Время вроде бы не коснулось их вовсе.
Тони огляделся в поисках дверного молотка или звонка, но не успел ничего похожего обнаружить.
Тяжелая дверь со скрипом приоткрылась.
Смутно различимая в темном проеме, возникла высокая худая фигура.
Вероятнее всего, мужская.
Так и оказалось.
— Его светлость герцог Джулиан? — Судя по голосу, человеку, отворившему дверь, было много лет. Очень много.
— Иногда меня называют именно так.
— Слава Господу! Вы откликнулись на призыв моего несчастного господина. Здравствуйте, сэр.
Дверь особняка открылась чуть шире.
Но старику — а говоривший действительно был глубокий старик — тяжело далась даже эта малость.
Дверь в фамильной обители герцогов Текских была массивной не только с виду.
Тони пришлось основательно налечь плечом, помогая старому слуге.
— Благодарю вас, сэр. Немощь, как ни прискорбно, верная спутница старости.
— Вы давно служите в этом доме?
— Около сорока лет. Однако, простите, я не назвал себя. Герман Грубе, дворецкий. Бывший…
Последнее слово старик произнес значительно и скорбно.
— Не стоит драматизировать. Возможно, наследники герцога…
— У герцога нет наследников. Но если бы и были, речь не о них. Его светлость лично рассчитал меня за два с половиной месяца до своей кончины.
— Но почему?
Старик пожевал губами.
— Мне бы не хотелось выглядеть навязчивым жалобщиком, отнимая время у вашей светлости… К тому же господа, которые вас ожидают, наверняка крайне дорожат своим. Возможно, после беседы с ними ваша светлость найдет несколько минут, чтобы выслушать меня?
— О чем речь, старина! Считайте, что мы договорились. Итак, меня ожидают, вы сказали?
— Доктор Хейнике, доктор фон Бок, доктор Гринберг и доктор Штраус.
— Двое из них, как я понимаю, врачи. Двое других — адвокаты. Не так ли?
— Совершенно так, мой господин. Однако все именуются докторами.
— Звучит убедительней.
— Не берусь судить. Позвольте проводить вас в кабинет.
— Туда я загляну непременно. Но прежде хотелось бы… Владислав… Он… еще в доме, как я понимаю?
— Тело его светлости? Разумеется. Вы хотите взглянуть на него теперь же?
— Да, если это возможно.
— Как вам угодно, сэр.
Тон старика заметно изменился.
Лорду Джулиану даже показалось, что старческий голос предательски дрогнул.
Однако лицо дворецкого осталось бесстрастным, а тонко поджатые губы выражали, скорее, осуждение.
В итоге Тони так и не понял, тронуло старика его желание или что-то в нем вызвало неодобрение, а возможно — и рассердило.
Молча они пересекли небольшой полутемный и, верно, оттого довольно мрачный холл и ступили на широкую парадную лестницу.
Родовое гнездо Текских изнутри выглядело более внушительно, чем снаружи.
По крайней мере более достойно.
Однако настораживало суровым, торжественным стилем убранства.
Готика господствовала здесь повсеместно, и это сразу же настраивало на определенный лад.
Следуя за стариком по широким скрипучим ступеням, Тони мельком подумал, что вряд ли хотел бы поселиться под этой крышей, пусть и в качестве гостя.
Слава Богу, Влад никогда не звал погостить.
Они миновали узкий коридор, на стенах которого смутно различимы были темные полотна в тяжелых багетах.
Что изображено на картинах, с ходу было не разглядеть.
Правда, в какую-то секунду Тони остро почувствовал на себе чей-то взгляд и, присмотревшись, различил два глаза, блеснувших из темного проема овальной рамы.
Возможно, и остальные полотна были портретами.
— Это здесь.
Голос дворецкого прервал его размышления. Они остановились возле небольшой узкой двери, плотно закрытой.
— Надеюсь, вы готовы, — неожиданно добавил старик, и Тони, разумеется, не понял смысла загадочной фразы, но что-то удержало его от вопросов.
Дверь отворилась.
Небольшая комната со сводчатым деревянным потолком, очевидно, служила Владиславу спальней: большую часть пространства занимало внушительных размеров старинное ложе.
Четыре черных резных колонны сторожевыми столбами встали по углам кровати, они же служили основанием массивному резному навесу, с которого тяжело падал плотный, темного бархата балдахин.
В подножии ложа полотнище балдахина было раздвинуто, тяжелый бархат собран глубокими складками, надежно закреплен у колонн толстым витым шнуром с кистями.
В изголовье кровати на белой стене виднелось большое распятие, так потемневшее от времени, что невозможно было определить, из чего изготовлены крест и фигура Спасителя. Было это серебро, превратившееся с годами в одну сплошную чернь? Или другой металл? Или крест был вырезан из того же черного дерева, которым обшиты стены и потолок?
Пустые, совсем не уместные теперь мысли метались в голове Энтони.
И он хорошо понимал их природу.
Трусила душа.
Изо всех сил пыталась оттянуть страшную минуту.
Для того чтобы взглянуть на ложе, а вернее, на того, кто покоился на нем вечным уже покоем, потребовалось усилие воли.
И немалое.
Можно сказать, что Тони заставил себя перевести глаза.
…Первой его реакцией было облегчение. А первой мыслью: «Произошла ошибка. Чудовищная, нелепая, невозможная в принципе. Но — ошибка».
Человек, чье безжизненное тело лежало на старинном ложе, был не Владислав Текский. Никак не он.
Влад Текский был ровесником Энтони Джулиана.
Почившему в бозе старцу было на вид не меньше семидесяти лет.
Состариться до такой степени за год с небольшим, минувший с памятной встречи в Париже, он не мог.
И вообще никто не мог.
Кожа человека, которого в силу какой-то дикой ошибки или странной фантасмагории пытались выдать за герцога Текского, была неестественно — в голубизну — бледна и тонка, как пергамент.
Кожа древнего старца, к тому же тяжело больного, долгое время прикованного к постели, лишенного солнечного света и свежего ветра, — вот что это было такое.
Глазницы покойного глубоко ввалились, их обметали густые черные тени.
Нос сильно заострился и заметно вытянулся.
А губы — губ на этом лице не было вовсе.
Тонкая запавшая складка над подбородком — и все.
— Это…
Голоса своего Энтони Джулиан не узнал.
Кто-то другой едва слышно произнес одно-единственное слово.
И запнулся в растерянности.
Однако старик, молчаливо наблюдавший за происходящим, нисколько не удивился.
— Со мной случилось то же, ваша светлость, только еще хуже. Прошло всего два месяца с того дня, когда мой господин прогнал меня и всю прислугу, что оставалась при нем последние годы, — всего-то пять человек, если считать всех нас вместе. Два месяца! А я, в точности как вы сейчас, не верил глазам. «Это не он!» — только и было что сказать. Сказал, а дальше — не помню. Очнулся в гостиной на диване, и оба доктора подле меня. Они толкуют, что это болезнь так изуродовала его светлость. А я до сих пор не возьму в толк: что это за болезнь?
— Значит, два месяца назад он был здоров?
— Я бы не взялся это утверждать, ваша светлость. Нет, не взялся. Скорее уж я бы сказал, что мой господин последнее время болел. Сильно болел. Да, сильно и… странно.
— Не понимаю, черт побери, о чем вы толкуете, старина! Что значит странно?
— Если его светлости угодно знать мое мнение, я бы сказал, что это была не телесная болезнь.
— Не телесная? Что за чушь? Какая же в таком случае?.. А-а-а! Понимаю. Душевная. Владислав был не в себе, вы это хотите сказать?
— Никогда не осмелился бы произнести такое!
— Так что же?
— Он… страдал. Да, страдал и подвержен был странным опасениям, вот что я могу сказать, отвечая на ваш вопрос.
— Страдал? Но от чего же, если не от боли, и что за страшные опасения? Говорите толком, старина! Ей-богу, вы испытываете мое терпение.
— Прошу простить, ваша светлость. Нижайше прошу простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50