— Он вернулся вместе с той женщиной в место, где она семь дней будет ждать белого господина.
— А где она будет его ждать? — сдавленным взволнованным голосом спросил Альфонс.
— В доме на берегу моря.
— В путь!… Это дом миссии!
Мы отправились в сопровождении десяти воинов фонги. Вместе с нами пошел и Фрезер, геолог экспедиции.
Оставалось еще три дня. Господи, если бы нам удалось вовремя попасть в домик, где ждет графиня Ларошель. Но надежды на это было мало.
Три дня прошло, пока мы добрались до того племени, у которого отдыхали и получили проводника по дороге в Тамарагду. Мы с унылым видом уселись в одной из хижин.
— Не будем слишком ненасытными, — проговорил я очень разумно. — В последнюю минуту, как в картах, удача отвернулась от нас. Не могло же нам везти во всем.
— Это справедливо, — ответил Чурбан, — но все-таки, если мне не удастся вышибить мозги Турецкому Султану, я буду считать себя невезучим.
И он начал рассеянно протирать монокль Пивброка шелковым платком Ван дер Руфуса.
— Почему же это? Может, ты думаешь, что кто-то тебя боится? — спросил, вваливаясь в дверь, Турецкий Султан.
Мы подпрыгнули так, словно неожиданно обнаружили, что сидим в осином гнезде.
— Вот он!
— И что? Может, вы думаете, что это я от вас прятался? — вызывающе спросил Султан и вытащил из кармана кухонный нож.
Дело дошло бы до драки, но капитан и Альфонс стали между нами.
— Ребята, — сказал капитан, — надо выслушать каждого.
— Кроме этого типа! — рявкнул Хопкинс, вытаскивая длинный кривой нож вождя фонги.
Капитан, однако, схватил его за плечо.
— Audiatur et altera pars! (Пусть будет выслушана и другая сторона!) — проговорил он умиротворяюще и, похоже, эти несколько слов очень подействовали на Хопкинса.
— Что-то в этом и впрямь может быть, — ответил он задумчиво. — И вообще, я был ранен в голову, — добавил он неуверенно, похлопывая себя по затылку.
— Говори, Турок, — вмешался Альфонс — Все спокойно выслушают тебя — самое большее, свяжем, если нам не понравятся твои объяснения.
Турок немедленно толкнул Альфонса в грудь и снова схватился за свой кухонный нож.
— А что? Думаешь, я тебя боюсь? Думаешь, ты тут сильнее всех? Глядите, какой призовой борец нашелся… Еще и Альфонс будет мной командовать.
Капитан с трудом успокоил Турка, рвавшегося в драку со всеми нами.
— Да утихомирьтесь же, — вмешался наконец и Мазеа.
— И вы тоже командовать? Что? За кого вы меня принимаете? — Мы втроем схватили его, но он продолжал вовсю чертыхаться. — Руками размахивать не шутка! Для этого ума не надо… Выйдем-ка, поговорим…
Мы уже готовы были начать приносить ему торжественные извинения, когда он наконец сел и, все еще тяжело дыша, закурил.
— Я, конечно, прятался от вас и даже удирать приходилось, но не потому, что кого-то боюсь, а потому, что я был инкогнито.
— Ты бы поближе к делу, — мирно предложил я.
— Тогда дайте сигарет, — ответил он агрессивно, — я только что последнюю выкурил.
Хопкинс презрительно кинул ему несколько русских папирос с длинным мундштуком, позаимствованных у Мусовского.
— Началось, все, — повернулся Турок ко мне, — когда ты и Хопкинс пришли на баржу, а я сидел там, завернувшись в скатерть.
— Да, началось все тогда, — кивнул Хопкинс, нервно перекатывая из угла в угол рта окурок сигары.
— Терпение, Хопкинс, — С ошеломляющей наглостью Турок добавил: — Выше голову…
Хопкинс устало опустил глаза, но промолчал.
— Когда я сидел на барже, — снова закурив, начал Турок, — на палубу неожиданно поднялся неизвестный молодой человек. Он спросил у меня, кто хозяин баржи. Я ответил, что хозяин уехал в Гибралтар, а я оставлен здесь сторожить судно. Тогда он спрашивает — нельзя ли оставить здесь на несколько дней один ящик. Я говорю, что можно, но придется заплатить. Он предложил пятьсот франков, и я согласился. Через час он привез ящик, и мы убрали его в трюм. Я получил задаток — двести пятьдесят франков. Вечером ко мне зашел один дружок, и я все спустил ему в карты. После этого мы основательно выпили, и утром, проснувшись, я обнаружил, что кто-то украл у меня и одежду, так что пришлось завернуться в скатерть. Я ждал, что придет владелец ящика с остальными деньгами, но он все не появлялся. Тогда я спустился в трюм и заглянул в ящик. Там не было ничего, кроме трупа.
— Как выглядел труп? — спросил капитан.
— Невысокий, плотный мужчина, лысоватый, с широким, немного вздернутым носом.
— Капитан Мандер, — пробормотал Ламетр.
— Да, это был он. У него была прострелена голова. Я понимал, что, если меня найдут в обществе трупа, быть беде, но не мог уйти без одежды. Положение было отчаянным, оставалось только ждать — а вдруг появится идиот, у которого мне удастся выманить хоть какую-нибудь одежку. Так оно и случилось. Пришли Хопкинс и Копыто. Не один даже, а двое. Ну, я ушел в костюме Хопкинса. И тут, через каких-нибудь пару минут, я увидел того парня, который оставил мне ящик. Он сидел на террасе ресторана с женщиной. С графиней.
— Кем был этот человек?
— Один морской офицер по фамилии Хиггинс.
— Хиггинс… — удивленно прошептал капитан.
— Да… Но тогда он был в штатском. Я подошел к нему и попросил объясниться. Он заговорил со мной очень ласково, а графиня, внимательно посмотрев на меня, сказала, что ей нужен храбрый человек и предложила работать для нее. В результате я очутился у нее на вилле, отлично поел и попил, и графиня сказала, что я буду получать по две тысячи франков в месяц, пока буду на службе. Потом она попрощалась со мной, потому что ее позвали в другую комнату к телефону. Я, однако, не вышел, а решил подслушать ее разговор. Беседовала она с тем офицером, Хиггинсом. Среди прочего я услышал: «Ночью отправитесь на баржу и ликвидируете содержимое ящика… Если там кто-то будет, позаботьтесь, чтобы он не смог ничего разболтать…» Не задерживаясь больше на вилле, я поспешил на баржу. На палубе никого не было. В трюме я обнаружил форму капитана, а в ящике — Хопкинса, мертвого, судя по всему. В этот момент пришли Копыто и Альфонс. Сначала они хотели убить меня, а потом мы вместе отправились за Квастичем. Мне было ужасно неприятно, что из-за меня с Хопкинсом стряслась такая беда, и по дороге я, чуть поразмыслив, отстал, вернулся на баржу, надел на Чурбана валявшуюся в углу форму капитана и оттащил его в один из соседних переулков. Потом позвонил по телефону в военный госпиталь и сообщил, что там-то и там-то лежит раненый капитан. Это был единственный способ обеспечить Чурбану быструю и, к тому же, первоклассную помощь.
— Исключительно разумно, — сказал Мазеа. Капитан тоже кивнул.
Чурбан молча грыз ногти.
— После этого я вернулся к графине. Ничего не поделаешь, служба есть служба. Тем более, что должность меня устраивала. Водить машину, размахивать револьвером и давать в зубы я умею неплохо. Я постоянно следовал за графиней в большом закрытом автомобиле, чтобы в любой момент быть под рукой. Я был ее телохранителем, получал много денег, роскошно жил и вращался в хорошем обществе — вот только вас приходилось побаиваться. Графиня была уверена, что я переметнулся на ее сторону и предал вас, тем более, что она видела, как Копыто гнался за мною. Но она не знала, что каждый раз, когда грозила беда, я письменно предупреждал вас. Этот остолоп, — Турок выразительно посмотрел на меня, — может благодарить меня за то, что до сих пор еще жив. Я предупредил его, что графиня использует его глупую доверчивость…
— Это правда? — спросил Альфонс.
— Я тогда… забыл рассказать… — немного смущенно ответил я. — Но оно и впрямь так было…
Наступило неловкое молчание.
— Я лично считаю, что Турецкий Султан — отличный парень, — сказал Ламетр и протянул руку нашему беглому другу.
— Я тоже, — протянул ему руку и Мазеа.
— Что отличный парень, это преувеличение, но, кажется, он в данном случае, действительно, оказался не такой свиньей, как обычно, — закончил разговор Чурбан и тоже протянул руку.
Уже начинало светать, когда мы снова тронулись в путь. Необычной формы рыжеватая борода Мазеа поблескивала в лунном свете. Первый раз вижу, чтобы кто-то в легионе так старательно отращивал себе бороду.
— Как ты думаешь, застанем мы ее там? — спросил Хопкинс у Султана.
— Не исключено. Она будет дожидаться голландца. Но на берегу у нее стоит самолет, который графиня отлично умеет водить, так что в любой момент она может улететь.
— А почему ты ушел от нее? — спросил я.
— Узнал из подслушанного разговора, что вас схватили, и решил пробиваться на выручку.
Порядочный все же парень.
Фрезер, шедший вместе с нами геолог, не понимал, естественно, ни единого слова из того, что говорилось нами, и подозревал, кажется, самое худшее — тем более, что мы спешили, выжимая из себя остатки сил.
Мы оставили его позади с тремя воинами фонги. Потом подождем их в старом доме миссии, а сейчас отдыхать некогда!
К вечеру за последними деревьями показалось здание… Мы были шагах в двухстах от него, когда Альфонс воскликнул:
— Она там!
В одном из окон дома вспыхнул свет. Мы, теперь уже осторожнее, продолжали продвигаться вперед.
— Будет разумнее всего, — сказал Альфонс, — если к дому подойдете только вы, капитан, вместе с Копытом. Двоим легче сделать это незаметно. Мы с туземцами окружим дом.
— Правильно.
Мы с Ламетром осторожно подкрались к окну.
Графиня! Она здесь-таки!
Похоже, она собиралась пить чай. Что за красавица! Лицо с грустной улыбкой, великолепная фигура…
Приоткрылась дверь, и перед нами появился негр-слуга. Я схватил его за горло так, что он не мог и звука произнести, а Ламетр быстрым, бесшумным движением скользнул в дом.
Я услышал негромкое восклицание и выпустил негра, без памяти свалившегося на землю. Быстро связав его, я поспешил за капитаном.
Он стоял прямо перед той ведьмой. Оба молчали. Графиня, испуганно приоткрыв рот, прислонилась к стене.
— Вот и конец, — сказал капитан.
В этот момент она заметила меня и прошептала:
— Джон… Джон… ты ведь не позволишь…
— Графиня… — по-мужски твердо ответил я. — Не стоит и пробовать… Умного человека можно обмануть самое большее дважды.
— Ван дер Руфус схвачен нами, экспедиция возвращается, и все подробности дела вскоре будут выяснены, — сказал Ламетр.
К ней постепенно возвращалось спокойствие.
— Что ж! Отправьте меня к губернатору!
— Нет! Мы будем судить вас!
Она испуганно повернулась к двери. Там стоял Альфонс. Графиня вновь прислонилась к стене и, растерянно глядя на него, забормотала:
— Граф… Ларошель… Ларошель…
— Да, Катарина, — сурово проговорил Альфонс — Граф Ларошель! Тот самый, которого вы превратили в Альфонса Ничейного. Это я предупреждал анонимными письмами всех, кого вы пытались поймать в свои сети. Вы превратили графа Ларошель в преследуемого всеми убийцу, а ведь это вы убили Андреа Мазеа!
— Неправда… — начала она, но у нее сорвался голос… Несколько мгновений она стояла, неподвижно глядя на дверь, а потом вскрикнула так, что меня до сих пор мороз пробирает, когда я вспоминаю об этом.
В дверях стоял человек с желтым, как лимон, лицом.
— Катарина, — негромко сказал Мазеа. Прижавшись к стене, графиня безумными глазами смотрела на бородатого мужчину.
— Анд…ре…а… Нет! Уйди… уйди… не вынесу…
— Вы должны дать письменные показания, — сказал Альфонс, то есть… Господи, как странно: граф Ларошель? Кто бы мог подумать?!
— Я все… — почти беззвучно прохрипела она, — сделаю… только пусть уйдет… этот… человек… пусть он уйдет…
— Письменные показания!
— Да, да… — Она села. — Что писать? Альфонс положил перед нею бумагу и карандаш.
— Напишите, как был убит капитан Мандер и как удалось с помощью радиограммы обмануть капитана Ламетра!
Ее окружали молчаливые, угрюмые люди.
— Его брат… — пробормотала она, глядя на Мазеа. — Да… у него был брат… Но эта борода…
Внезапно графиня с отчаянным видом начала быстро писать… Минут через десять она протянула нам написанное.
— Здесь… все… А теперь… вы… арестуете меня? Или… убьете!
Судя по всему, ей уже окончательно стало ясно, что бородатый Мазеа всего-навсего брат убитого.
Ламетр прочел написанное, сложил листки и сказал:
— Я бы отпустил ее. Я не мщу женщинам. То, что она сделала мне, я прощаю.
— Альфонс… — прошептала графиня. — Я уйду в сестры милосердия… в монастырь… Сжалься…
Альфонс вздохнул.
— Ладно. Если Ламетр готов отпустить… Передо мной ты виновата не больше, чем перед ним. Я прощаю тебя, Катарина.
Она повернула ко мне свое ангельски красивое лицо. А, по сравнению с другими, мне совсем не к лицу мстить ей.
— Я прощаю!
— Я тоже прощаю, — сказал Мазеа. — И спросите у Андреа — может быть, и он вас простит. Он очень любил вас.
Дальнейшее произошло так неожиданно, что мы не успели даже пошевельнуться.
Вспышка… грохот выстрела…
Красавица-графиня лежала на земле с простреленной головой. На ее лице все еще блуждала та же печальная улыбка.
Глава пятнадцатая
ЭПИЛОГ
Мы предали земле эту женщину в самый разгар сезона дождей, когда по необычно зеленому морю непрерывно бегут высокие, пенящиеся волны. Похоронили мы ее как следует, ведь никто не вправе мстить умершим.
Фрезер в сопровождении туземцев появился как раз в тот момент, когда мы с обнаженными головами стояли вокруг могилы.
— Кого это вы похоронили?
— Грешницу.
На кресте Альфонс вырезал:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ
КАТАРИНА ГЛАМАРДА
ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЮ ГОСПОДЬ!
Мазеа, отрастивший бороду, чтобы быть похожим на покойного брата, на следующий день сбрил ее и исчез.
Куда он направился в этих диких, богом забытых местах, жив ли он или умер? Не знаю. Больше мы никогда не слышали о нем.
— Она убила моего лучшего друга, и все же я не мог забыть о ней… Из графа Ларошель я превратился в бездомного скитальца.
Мы сидели в большой барке — дальше мы продолжали свой путь по морю — и Альфонс рассказывал негромко, словно про себя. Катились ярко-зеленые, прозрачные, с пенистыми гребнями волны… Низко кружась над водой, кричали чайки. Юго-западный ветер нес с собою удушливую жару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22