— Подклеить этикетку?— Нет, нет…Через мгновенье дверь за неждаными посетителями уже захлопнулась.Никербок прежде всего выключил свет, чтобы не тратиться зря, а потом присел на жалобно скрипнувший диван и закурил тоненькую черную сигару, мечтательно пуская клубы дыма к потолку. О небо! Хоть раз бедному клерку повезло в этом гнусном мире, где счастье улыбается только начальникам канцелярий и выше. Хорошая все-таки штука коррупция. Он умиленно покуривал, погрузившись, словно какая-нибудь молодая мамаша, в счастливую меланхолию. Из этого состояния его вырвал звонок в дверь.— Это кто еще?Включив свет, Никербок со странным предчувствием в душе отворил дверь. Какой-то молодой человек стремительно ворвался в комнату. Явно взбудораженный, он уже с порога закричал:— Я разговаривал по телефону с вашим шефом! Мистер Норт сказал, что и другие интересовались… Был уже у вас кто-нибудь?!На сердце у клерка стало тепло. Как знать? По непроверенным слухам дьявол не спит. Может, и этот парень пришел швыряться деньгами.— Что вам угодно, сэр? — спросил он дипломатично.— Мое имя Эдди Рансинг. Я хочу приобрести у вас книгу заказов за 1922 год. — В руке молодого человека появился стофунтовый банковский билет.— Сэр, — робко, чуть не со слезами, заметил Никербок, — почему именно за 1922? У нас есть все книги, начиная с 1878 года. В частности, за 1914 год, когда началась война…— Кончайте болтовню и немедленно разыщите книгу за 1922 год! Даю за нее сто фунтов.Никербока охватило страшное подозрение. Дело тут явно нечистое! Кто его знает, для чего им понадобилась эта книга. Но он это так не оставит и завтра же обратится в полицию! А сейчас надо попробовать выжать все, что можно.— Сожалею, молодой человек, здесь уже были люди, которые предложили мне двести фунтов за эту книгу. Скоро они должны явиться с деньгами. Однако другие книги я могу продать вам дешевле, а если будете покупать несколько, то вообще по оптовой цене.— Послушайте… — тяжело дыша, проговорил Рансинг, — я даю двести пятьдесят и расплачусь немедленно…Никербок словно окаменел. Ему понадобилась пара мгновений, чтобы проглотить душивший его комок в горле. В полицию, только в полицию!…— Сэр! — воскликнул молодой человек, решивший, что Никербок колеблется. — Вот триста фунтов — и притом наличными! — Страх, что за книгой могут вот-вот прийти, заставлял его самому набивать цену. — Триста пятьдесят фунтов!Никербок, пошатываясь, вышел в соседнюю комнату, преисполненный тех же чувств, которые обуревают героев романов, только что вернувшихся на родину и обнаруживших вместо дома и семьи одно пепелище. О мерзавцы! Забрать такую вещь за жалкие пятьдесят фунтов! Лишь потому, что он, Никербок, не знал, что отдает.А теперь он знал это?Да!Теперь он знал, что отдал триста пятьдесят фунтов! Отдал грандиозный, последний в своей жизни шанс!… Его блуждающий взгляд упал на пол. Там лежала, словно ухмыляясь ему, этикетка:
КНИГА ЗАКАЗОВ ЗА 1922 ГОД
Есть! Никербок поднял этикетку, быстро смазал ее оборотную сторону клеем и, схватив первый попавшийся под руку том, наклеил ее поверх старой этикетки. Книга заказов за 1926 год стала книгой заказов 1922 года. Грязная, с выцветшими чернилами этикетка не вызывала никаких сомнений. Вполне возможно, что в этой книге нет ничего, что делало бы ее такой же ценной, как та — за 1922 год — но, если молодой человек заметит это только завтра, можно будет спокойно сказать, что никаких денег он у него не брал. Подождав, пока клей подсохнет, Никербок вышел с книгой в руках и угрюмо проговорил:— Вот эта книга, но, увы, я дал уже слово, а слово джентльмена…— Подумайте — триста пятьдесят фунтов!…— Моя честь стоит дороже трехсот пятидесяти фунтов!— Значит?— Четыреста фунтов. Вот настоящая цена слову джентльмена.Через пару секунд четыреста фунтов были уже в руках у клерка.После ухода молодого человека счастливое состояние души уже не вернулось к Никербоку. Ему ясно было, что эти люди злоупотребили его неосведомленностью. Эта книга стоит, наверное, целое состояние! Подать бы на них в суд!Вскоре он немного успокоился, но ложиться не стал. Может, появится и еще кто-нибудь. Если хорошенько поразмыслить, то в этикетке за 1927 год семерку можно легко переправить на двойку. Вообще, стоит, пожалуй, заготовить запасной комплект этикеток. Так, на всякий случай……Еще чуть позже он дрожащими пальцами закурил новую сигару. Все-таки хорошая это штука — коррупция. На половину денег он купит акций, а вторую половину пустит в рост — под хорошие проценты и надежный залог. Уж он-то не даст себя обворовать. Эту проклятую должность он немедленно бросит, ему ведь всего шестьдесят лет, мир открыт перед ним. Будет ездить отдыхать на континент, познакомится с красивыми молодыми женщинами. Он ждал до шести утра. Так никого и не дождавшись, он наконец лег и сразу же глубоко уснул.В пять минут седьмого его разбудил пронзительный звонок в дверь. Как раз в этот момент ему снилось, будто он директор огромного треста и решил уволить пару ленивых клерков. Стряхнув сон, он побежал отворить дверь.Явившийся на рассвете посетитель был ростом примерно метр девяносто, склонным к полноте, лысым, с глубоким шрамом на носу. В целом, он производил впечатление человека веселого и довольного судьбой. Причины для этого были — он только что вышел из Дартмурской тюрьмы.— Привет, старина! — воскликнул он весело. — Как это вы решили снимать квартиру в такой дыре? Тут ведь человека запросто ухлопать можно.— Что вам угодно? — спросил Никербок чуть неуверенным голосом, поскольку на такую возможность ему намекали впервые, хотя он прожил в этом доме уже десять лет.— Послушай, старина, я буду краток. Мне нужна книга заказов за 1922 год. Не пожалею малость и заплатить за нее,— Зависит от того — сколько, — ответил Никербок, уже представив, как он в соседней комнате переправляет семерку на двойку. — Мне за нее уже тысячу франков предлагали, но я не отдал.— Ну и зря. От меня ты, самое большее, три шиллинга получишь. Хотя, знаешь что? Предложение снимается. Не дам ни гроша. Или даешь книгу, или я просто расшибу тебе голову. Можешь выбирать. Голова или книга. — Ленивым движением он взял Никербока за горло. — Я только что вышел из Дартмура, а отсидел я там ровно шесть лет. Я сейчас просто для развлечения готов убить кого-нибудь. Ну, марш! Пошли за книгой.У Никербока подогнулись колени. Его собственная ложь сейчас оборачивалась против пего. Тонюсеньким голоском он прохныкал:— Я солгал… книги уже нет здесь… я продал ее…— Рассказывай все. Только предупреждаю: вздумаешь закричать, умрешь. На лестнице меня ждет вся шайка.Прежде чем заговорить, старик схватил стоявший на столе стакан и выпил глоток воды. Потом он рассказал все. Откровенно. Он знал, что ставкой сейчас является его жизнь. Гордону ясно было, что клерк говорит правду. Когда дело дошло до продажи второй книги, бывший каторжник едва удержался от смеха. Когда рассказ был окончен, он со зловещим видом крикнул:— Лжешь, собака! Убью!В ужасе упав на колени, Никербок простонал:— Умоляю, сэр… у меня же семья… у меня тетя в Беркхеме… — На этот последний аргумент его толкнуло уже одно лишь отчаяние, потому что тетю он не видел восемь лет после того, как они разругались из-за двух серебряных подсвечников — семейной реликвии, которую каждый из них стремился присвоить лично себе. Почувствовав, однако, что звучит все это не слишком убедительно, Никербок вытащил деньги:— Господин каторжник! Ну, посмотрите же… Откуда, если я солгал, у бедного клерка могло оказаться четыреста пятьдесят фунтов?…Здоровенная ручища каторжника выхватила деньги таким движением, словно он собирался швырнуть их в лицо собеседнику, но тут же ловким движением отправила их себе в карман, в то время как левая рука по всем правилам искусства нанесла мистеру Никербоку нокаутирующий удар в челюсть……Уже совсем рассвело, когда Никербок пришел в себя. Сначала он с угрюмым видом пощупал подбородок, а потом — с еще более угрюмым — карман. Были у него четыреста пятьдесят фунтов… И сплыли. Вот тут, в кармане, лежала эта чудесная, сказочная сумма. Чуть позже он ошеломленно констатировал, что каторжник оказался человеком на редкость обстоятельным, и из карманов мистера Никербока исчезли даже те два фунта, которые он заработал честным трудом. Его собственные деньги — остатки зарплаты! А ведь надо еще дожить до первого.Потерять чудом появившиеся, сказочные четыреста пятьдесят фунтов грустно и печально, быть может. Но потеря двух реальных, живых фунтов — это удар! Трагедия! В этот день Никербок больше никому не отворял дверь, написал хозяину дома письмо с отказом от квартиры и решил, что отдыхать в будущем будет не на континенте.В каком же прогнившем, порочном мире мы живем! Коррупция, однако, все же штука хорошая. Кто знает, может, какой-нибудь любитель сорить деньгами еще появится у него?!Никербок ждал напрасно. Больше не появился никто.Откуда у Эдди Рансинга взялись головокружительные деньги, которыми он так ошеломил старика Никербока? Ему удалось-таки уговорить своего дядю. Мистер Рансинг-старший был человеком провинциальным, а потому с некоторым подозрением относился к своим бедным столичным родственникам — в особенности к своему племяннику. Выслушав фантастический рассказ Эдди о подслушанном им завещании, Рансинг-старший долго расхаживал но комнате, а затем позвонил в Дартмур, представившись родственником Джима Хогана. Ему сообщили, что старый каторжник умер, а оставленное им завещание надлежащим образом отослано наследнице. Это подействовало. Мысль о драгоценном камне ценой в миллион фунтов пробудила жилку предприимчивости в этом богатом, но несколько мелочном человеке. Впрочем, как раз люди мелочные готовы пойти на самый большой риск, если уж кому-то удастся пробить защищающую их броню подозрительности.— Послушай, дядя, — продолжал убеждать его Эдди, — это же наконец дело, словно созданное для меня. Тут нужна искра гения. С моими способностями, я, если уж пойду по следу, то принесу тебе алмаз не хуже, чем гончая — перепелку. Но для этого нужны деньги. Может быть, все это займет несколько месяцев, придется куда-то ехать, подкупать кого-нибудь. Меньше чем с двумя тысячами и начинать не стоит. Если ты финансируешь меня, все доходы разделим пополам.— А если обманешь?— Дядя Артур! Ты же меня знаешь!— Потому и спрашиваю.— Послушай! Я дам тебе вексель на пятьсот тысяч. Если я найду алмаз, ты всегда сможешь получить свою долю. Не стану же я его зарывать в землю — мне ведь деньги нужны, чтобы получать радость от жизни. До этого векселя дело никогда и не дойдет. Я человек не менее честный, чем ты! Если и жульничаю, то не со своими.Так случилось, что Эдди смог отправиться к Никербоку с двумя тысячами в кармане и вышел от него со счастливым видом, унося то, что он считал книгой заказов на 1922 год. Увы, за 1922 год была только этикетка. Подлинная же книга находилась сейчас у Эвелин. Случай хотел, однако, чтобы в 1926 году тоже была изготовлена коробочка, украшенная статуэткой «Дремлющего Будды». Именно так именовалось высокохудожественное произведение, которое скульптор, некий Томсон, поставлял фирме. В относительно небольших количествах, две-три штуки в год. Когда одну из статуэток продавали, Томсон изготавливал новую. На беду Рансинга в подсунутой ему книге тоже была отмечена продажа одного из экземпляров «Дремлющего Будды». Согласно книге, 27 мая он, вместе со статуэткой «Жнецы», был отправлен советнику Воллисгофу в Мюглиам-Зее, Швейцария.Стремясь опередить всех, Эдди немедленно вылетел в Цюрих, чтобы оттуда кратчайшим путем добраться до Мюглиам-Зее.,Тем временем Эвелин выяснила из настоящей книги заказов за 1922 год, что эмалированная коробочка, украшенная статуэткой «Дремлющего Будды», 20 мая была доставлена капитан-лейтенанту Гарри Брандесу по адресу Вестминстер-роуд, 4. Была уже поздняя ночь, но Эвелин хотела воспользоваться несколькими часами преимущества перед каторжником на случай, если тот решит тоже вступить в игру. Была полночь, когда мать и дочь, взяв такси, добрались До Вестминстер-роуд. Бредфорд от Никербока уехал прямо домой. В ответ на звонок в дверях появился седой мужчина в накинутой прямо на белье расшитой золотом ливрее и шлепающих домашних туфлях.— Кого вам угодно?— Мы хотели бы видеть капитана Брандеса. Швейцар воззрился на них так, словно его спросили, не числится ли у пего среди жильцов Кристофор Колумб.— Как это, прошу прощения?— А что?… — озабоченно спросила Эвелин. — Господин капитан уже не живет здесь?— Может, и вообще не живет. Разве вы, мисс, не читаете газет? Уже почти год, как о нем чуть не ежедневно пишут.Девушка сунула шиллинг в руку седого швейцара.— Похоже, что это как-то ускользнуло от моего внимания. Расскажите, пожалуйста, в нескольких словах, что же случилось с капитаном Брандесом.— Ну, всю правду, по сути дела, не знает никто. Говорят, будто он выкрал какие-то важные секретные документы. А ведь выглядел очень порядочным жильцом. Я как швейцар обязан уметь разбираться в людях и с одного взгляда на вошедшего решать — гость это к художнице на четвертом этаже или хорошо приодевшийся квартирный вор. Не хвастаясь, скажу, что в таких вопросах я настоящий профессор, но с капитаном и я промахнулся.Девушка подумала, что, пожалуй, они поступили правильно, прийдя без мистера Бредфорда. Бог весть, на какие рельсы свернул бы разговор.— Одним словом, мистер Брандес оказался запутанным в какую-то темную историю?— Еще как. Увы, я как швейцар…— Понимаю. Тоже ошиблись в нем.— Вот именно. Такое может случиться и со швейцаром. У лошади четыре ноги — и то спотыкается. Мой дядя, который тоже служил швейцаром…Эвелин вздохнула:— Я вижу, у вас это семейная профессия.— Да нет, не сказал бы. Мой дедушка, например, был главным ловчим у графа Дерби, не говоря уже о женской половине семьи, которой ее пол закрывает дорогу к нашей славной профессии. Говорят, правда, что феминистки требуют и здесь покончить с дискриминацией, но мне кажется, что это дело далекого будущего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21