Она потребовала от служанок ответа. Пустые глаза графини несколько оживились. Поскольку никто не ответил, Дорко выбрала двух или трех девушек, остальных отослала и устроила для хозяйки небольшое развлечение. Сначала в наказание за неуклюжесть она надрезала служанкам кожу между пальцами, затем раздела их донага и принялась втыкать иголки в соски грудей. Это продолжалось не один час, и в конце концов на полу образовались лужи крови. На следующий день две или три белошвейки исчезли.Дорко была самой жестокой из всех служанок. Когда дело доходило до придумывания новых пыток, ее дьявольское воображение работало с безграничной изобретательностью. Проведя несколько часов в созерцании наиболее изощренных, а иногда и эротичных мучений, рожденных жестоким умом Дорко, Эржебет выказывала ей свою признательность.В Чейте графиня вставала рано, согласно неписаным правилам Надащди и Батори, и отдавала распоряжения прислуге. Вся уборка помещений должна была заканчиваться до десяти часов. После этого она посещала свой конный завод, начало которому положил жеребенок, а теперь, когда он вырос, ее любимый конь Винар. Отличной породы, вороного окраса, он прекрасно знал свою хозяйку, которая разговаривала с ним очень ласково. Этот конь был таким красивым, что однажды перед очередной охотой Кристофер Ердоди, сын графа Томаша Ердоди, предложил ей за него несколько деревень. Но Эржебет отказалась.Ласло Туроци, иезуит, более века спустя написавший об Эржебет Батори, упомянул: «Она была тщеславна» и «ее величайшим грехом было желание оставаться прекрасной». Он отметил это в попытке установить истинный источник чейтской драмы, поскольку город Чейте за прошедшую сотню лет почти не изменился. Глиняный горшок, в который собиралась кровь молодых и здоровых крестьянских девушек, все еще лежал в каком-то из углов подвала. Призрак Кровавой Графини, твари, великой распутницы, еще блуждал по ночам в замке. Отец Туроци не осмелился сказать ничего о колдовстве, поскольку это бросило бы тень на саму церковь, которая приложила много усилий, чтобы не оказаться замешанной в этом деле. Протестанта или католика за ведовство ожидал костер. Тогда как единственным способом казни для Эржебет Батори было бы отсечение ее прекрасной головы. Разве не присвоила она себе прав орла или волка? Она была, продолжает отец-иезуит, «гордой и кичливой, думала только о себе». Другими словами, графиня страдала манией величия.Графиня не умела, да и не желала анализировать причины своих дурных порывов. Они обрушивались на нее, и она считала себя вправе воспользоваться ими. И если в наиболее светлые моменты начинала сомневаться в своей правоте, то всегда обращалась к заклинанию, написанному для нее старой ведьмой на плодном пузыре новорожденного деревенского младенца, купленного у повивальной бабки. Написанная на сморщившейся коже, черненной соком растений, молитва земле и ее темным силам была нанесена неровными строчками. Она была написана составом, приготовленным из кротов, удодов и болиголова, собранного на окрестных лугах, на диалекте, на котором разговаривали в этих горах. Текст заклинания гласил:«Истен, помоги мне: и ты тоже, О Всемогущая Туча! Защити меня, Эржебет, и даруй мне долгую жизнь. Я в опасности, О туча! Пошли мне девяносто котов, ради искусства Всевышнего Господа котов. Передай им мои приказы и вели им, где бы они ни были, собраться вместе, спуститься с гор, выйти из вод, из рек, из дождя на крышах и из океанов. Вели им явиться ко мне. И пусть они поспешат растерзать сердце… и также… и… Позволь им разорвать на куски и кусать снова и снова сердце Меджери Рыжего. И храни Эржебет от зла».Пустые места должны были заполняться в надлежащий момент особыми чернилами, обладающими необходимой силой, именами людей, чьи сердца она желала разорвать. Один только Меджери был приговорен сразу, мучитель ее сына Пала рыжеволосый Меджери, которого она ненавидела потому, что он был единственным из живых существ, кого она боялась, единственным, кто знал о ней все и кто бросал вызов времени.И в самом низу заклинания, явно отделенная от остального текста, была такая запись: «О Святая Троица, защити меня». Это была троица темных сил, порожденных кровью, жизненная энергия, восстанавливавшая распавшуюся кровь, свободная от всяких ограничений. Эта Троица была женского пола, тогда как дьявол всегда двуполый, гермафродит, как его изображают на старых картах таро.Эржебет, которую называли Чейтской Тварью, эта мертвенно-бледная, сверхутонченная и развратная женщина, далеко вышла за пределы обычных законов человечности. Единственное, что имело для нее значение, — кровь других людей. Она застыла на уровне развития ведьм. Она жила в мире, полном нервов и внутренностей, вырванных у мелких животных, смертоносных корней паслена и мандрагоры, собранных лесной ведьмой Дарвулей. Каждый раз странная радость охватывала ее, сил больше не было, и глубокая апатия свидетельствовала о том, что надо начинать все сначала.Ахейские жрецы, жившие на земле Эллады во втором тысячелетии до н. э., в храме Эгиры должны были выпить чашу крови только что принесенного в жертву быка, прежде чем спуститься в подземную часовню, где, приобщенные кровью к Царству Теней, они начинали пророчествовать. Это было священнодействие. Жрецы древних кельтов друиды, закалывавшие отважного воина на каменной плите в кругу дубов, украшенных омелой, также совершали священнодействие. Доколум-бова цивилизация индейцев, основанная на жестокости, была не менее ритуалистична. Эржебет Батори нужно было только повторить эти акты с равным пиететом и неукоснительностью.Жиль де Рэ посредством вычурных церемоний, церковного органа и ангельских голосов детей пытался найти контакт со всей вселенной, чтобы вырваться из царства своих оргий. Но двум параллельным мирам — Похоти и Божественного — слиться не дано никогда.Одной из главных забот Эржебет считала постоянное пополнение своих «загонов для скота», и ее посланцы в поисках добычи неустанно прочесывали горные тропы и деревни Верхней Венгрии. Однажды девушка, чья красота была общепризнана, возвращалась издалека, из деревни в Главных Карпатах, где обитают вампиры и где ведьмы нагоняют на небеса тучи. От замка к замку зеркалами сигналили о ее приближении. Она шла месяц. И если другие девушки могли подолгу ожидать своей очереди в подземных склепах Чейте, то эта была принесена в жертву уже в ночь после возвращения.
5 В Вене есть дом, в котором находилось множество рогов животных и других охотничьих трофеев. Он стоит на одной из самых древних улиц города, на узкой Шу-лерштрассе, спускающейся от Бастиона доминиканцев и по мосту пересекающей Дунай, который с незапамятных времен омывает северную и восточную части города.Неподалеку находится еще один жилой район, в некотором роде крепость с сотнями маленьких дверей, теснящихся друг к другу бедных домов со стенами двух-трехметровой толщины, напоминающих о далеком прошлом города. Это буквально нагромождение серого камня, вывороченных тут и там из стен глыб (некоторые из них датируются римским временем), железных решеток, квадратных каменных плит мостовой и сточных канав, проходящих посередине, — это Блютгассе, или Кровавая аллея. Потайные двери и лестницы «дома с рогами» выводят во двор; лампада, украшенная цветочным орнаментом и изображением Девы Марии, горит перед Мальтийским крестом. Но семь холодных двориков, окруженных каменными лестничными маршами и коридорами, кажутся безучастными к тем ужасам, свидетелями которых довелось им быть.До приезда сюда Эржебет Батори дом с рогами когда-то в давние времена был храмом мощного ордена тамплиеров. В его глухих склепах, бывших катакомбах старого собора святого Стефана, далеко от материального мира, который, подобно еретикам-катарам, они осуждали, заседали австрийские тамплиеры. Они не подчинялись никому, кроме великого магистра своего ордена. Во Франции по приказу короля Филиппа Красивого (которого немцы называли Филипп Презренный) сожгли прелатов тамплиеров, а сам орден разгромили. В Германии при Фридрихе III Справедливом великим магистром храмовников был вильдграф Гуго, живший в Вене. Оплотом ордена был городской замок Фанрихсхоф с глубоко запрятанными под землей убежищами. Все соседние дома принадлежали тамплиерам. В них главным образом размещались хоровые школы. Услышав о суде над великим магистром ордена и его мучениях во Франции, вильдграф Гуго заставил всех рыцарей-тамплиеров покинуть Вену. Они ехали день и ночь, пока не достигли Эггенбурга. А потом последовал удар в спину. Церковный совет приказал храмовникам вернуться в Вену, заверив, что им не причинят никакого вреда. Но едва они вошли в город, как ворота закрыли. Рыцари засели в своем огромном доме, но оказались в ловушке во дворах и подземных ходах, каждый выход из которых охранялся. Затем в дело вступил «моргенштерн» — страшная булава с длинными шипами. Оставшихся в живых судил чудовищный трибунал, члены которого сами были виновны в худших из преступлений. Объявили, что некоторых подсудимых ждут объятия «железной девы», представлявшей собой нечто вроде деревянного саркофага в форме женщины, усеянного внутри острыми пиками, пронзавшими тело брошенной в него жертвы. Хроники сообщают, что в память о крови тамплиеров, расплескавшейся по их плащам и струями текшей по Зингерштрассе, зловещую аллею стали называть Блютгассе — Кровавая аллея.Именно здесь, в этом ужасном, бросающем в дрожь месте, — и определенно не случайно — решила временно поселиться Эржебет Батори до вступления во владение более красивым и определенно менее ужасным домом неподалеку от императорского дворца. Таким образом женщина, чей красный с серебром герб окружал дакский дракон, древняя эмблема воинов, презиравших женщин, заняла дом в Вене, на той самой улице, где раньше размещались и тамплиеры, чьей эмблемой была змея.С незапамятных времен территория за собором принадлежала венграм и венгерские дворяне именно здесь строили свои дома. И именно сюда, на Блютгассе, в подвалы с готическими арками, направлялась Эржебет после приезда к императорскому двору в Вену. Ее запыленный экипаж въезжал через ворота Штубентур, мимо бастиона доминиканцев, и следовал по Шулерштрассе. Эржебет ждала ее стихия. Из кареты слуги выносили разнообразные пыточные инструменты — раскалявшиеся на огне железные прутья, иглы, острые серебряные клещи. Память о «железной деве» все еще жила в доме. Возможно, именно там у Эржебет возник замысел создания клетки с острыми шипами, в которую позже она сажала ту или иную служанку.В крепости Форхенштейн на австро-венгерской границе находится нечто вроде миниатюрного архитектурного фонаря, увенчанного наверху изысканным букетом из изогнутых железных стеблей. Железный воротник, также довольно элегантный, окружает его основание. Вне всякого сомнения, внутри этого «фонаря» достаточно места для головы живого человека. На стенах подвала под домом до сих пор развешан относящийся к тем средневековым временам целый арсенал орудий для уничтожения людей. Возвращаясь из Вены, Эржебет иногда останавливалась в этой древней крепости, принадлежавшей герцогам Эстерхази.Как и во всякой венгерской крепости, здесь прекрасно понимали значение бани. Идентичной той, которую Эржебет в своем замке превратила в пыточную камеру. Она состояла из сводчатого зала с широким углублением посередине, куда должна была стекать вода. Массивный каменный очаг был усеян разного рода крюками, подставками для горшков и железными прутьями.Баня была потайным местом с собственным водоснабжением. Ход от нее под внешним крепостным валом вел к водосборнику, защищенному навесом и оснащенному деревянной водоподъемной машиной с воротом. 30 лет очищали водосборник от камней, и 400 пленных турок погибли за время его постройки. Баню окружали небольшие подвалы. В подобных крохотных клетушках в Чейте Дорко и Йо Илона держали по шесть, восемь и даже больше девушек, подготовленных для удовлетворения капризов Эржебет. Иногда за одну неделю приходилось приносить в жертву пять служанок, одну за другой.В Вене неподалеку от монастыря святой Доротеи стоял большой дом, в 1313 году принадлежавший Гар-нишу или Гарнашу, который называли Старым домом Гарниша. В 1441 году австрийский граф Альбрехт IV использовал его в качестве порохового склада, а спустя почти столетие, пройдя через руки нескольких владельцев, он в 1531 году стал собственностью императора Максимилиана и получил название «Венгерский дом». В этом доме жили Ференц Надашди и Эржебет в свое пребывание при венском дворе в последний год XVI столетия. Прилегающая к дому местность была довольно пустынна. Неподалеку находился императорский дворец с великолепными церковными службами и баснословными сокровищами Рудольфа И. Позади располагался южный бастион, а за ним лежало открытое пространство.Именно сюда все еще прекрасная сорокалетняя Эржебет вернулась после 1604 года из своего замка в Чейте уже вдовой. Драгоценности на ней мерцали при свете факелов, освещавших ступени, ведущие на третий этаж в предоставленные ей покои. Узкой и низкой была дверь в ее комнату, где графиня одевалась перед визитами во дворец.Магия и разврат — близкие родственники, и поэтому неудивительно, что Эржебет, возвращаясь из блеска ярко освещенных залов дворца в свою мрачную комнату в «Венгерском доме», чувствовала непреодолимое желание найти продолжение радости на стезе греха. И из ее комнаты раздавались крики молодых служанок, будившие монахов из монастыря напротив и глохшие затем в подвалах, лестницы которых выходили на центральный двор. На следующий день Йо Илона и Дорко выливали на аллею ведра с кровавой водой.Забегая вперед, скажем, что на состоявшемся позднее, в начале 1611 года, процессе по делу Эржебет Бато-ри слуги рассказали подробности об ужасах, творившихся в этом доме. На вопрос: «Каким мучениям подвергались жертвы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60