Он прошел сзади меня. Я повернулась, но было уже поздно... Я так испугалась за тебя, Джейк!
- Все хорошо, - сказал Джейк, гладя ее по голове. Что он мог ей еще сказать?
Тут они заметили, что Преподобный Чен стоит рядом.
- Наша очаровательная дама в порядке? - осведомился шанхаец.
- Очаровательная дама в полном порядке! - заверила его Блисс, вытирая последние слезы кулачком.
- Это хорошо! - одобрительно кивнул он. - А теперь нам надо отсюда поскорей сматываться. У меня нет ни малейшего желания выслушивать дурацкие вопросы, на которые у меня нет ответов. Совокупляющаяся друг с другом полиция будет здесь с минуты на минуту.
Он провел их в другой конец холла, где была дверь с табличкой "Личные апартаменты".
- А теперь, мистер Мэрок, - сказал он, когда они вошли в удобный и просторный кабинет, - я полагаю, что с меня причитается.
Заинтригованный, Сойер торопливо распрощался с семейством Ху и сбежал по ступенькам храма. Ынг был уже в конце улицы. Сойеру удалось сократить расстояние между ними почти вдвое, когда Ынг исчез за углом.
Слегка пыхтя от непривычно быстрой ходьбы, да еще в такую жару, он достиг поворота как раз вовремя, чтобы заметить, что Питер Ынг зашел в продовольственный склад. Вывеска говорила, что он специализируется по женьшеню.
Сойер замедлил шаг, вытер вспотевший лоб белоснежным платком. Черт меня побери, - подумал он.
Дожил до того, что гоняюсь по жаре за своим компрадором.
Двери склада были открыты. Большой грузовик стоял задом к двери, и двое молодых людей в рубашках с коротким рукавом и с волосами, перетянутыми лентой, перегружали коробки из склада в кузов грузовика. Когда Сойер подошел ближе, он заметил и третьего человека, постарше, который сидел за конторкой и щелкал на счетах. По-видимому, подсчитывал стоимость товара, который грузили молодые люди.
Сойер воспользовался возможностью уйти хоть ненадолго с раскаленного солнца. Стоя в тенечке под козырьком склада напротив, он с удовольствием вдыхал запах пряностей. Грузчики продолжали свою работу. Благосклонная судьба подарила ему прекрасный наблюдательный пункт: грузовик полностью закрывал его от них.
Из своего укрытия он видел и Ынга, разговаривающего с каким-то человеком. Сначала Сойер видел только его темные с проседью волосы. Прищурив посильнее глаза, он разглядел и лицо.
Это было широкое, типично кантонское, крестьянское лицо. Чем больше Сойер в него вглядывался, тем больше крепла уверенность, что он его где-то видел. Но где?
Ынг и кантонец стояли очень близко друг к другу. Грузчики не обращали на них никакого внимания, бегая с тяжелыми коробками как заводные.
Кантонец вдруг бросил на них быстрый взгляд и, неодобрительно мотнув головой, отошел левее вместе с Ынгом. Глубже в тень, но ближе к Сойеру. Теперь угол, под которым Сойер рассматривал его лицо, изменился, и американец почувствовал, что в животе у него появилось ноющее, нехорошее ощущение.
Боже мой! - подумал он, совершенно сбитый с толку. - Не могу поверить этому.
Теперь кантонец стоял так, что его левая щека была хорошо видна Сойеру. От уголка глаза вниз тянулся серовато-сизый шрам.
Белоглазый Гао, - вспомнил Сойер.
Несколько лет назад на одном из электронных предприятий фирмы "Сойер и сыновья" пропали чертежи двух опытных образцов. Тогда Сойер лично изготовил еще один комплект чертежей - на этот раз фиктивных - и положил в тот же сейф, в котором была обнаружена пропажа. Установив рядом с ним аппаратуру для съемки в инфракрасных лучах, он получил фотографию похитителя.
Вместо того чтобы немедленно арестовать его, Сойер нанял частных - и абсолютно надежных - сыщиков и попросил их проследить за тем человеком. И сыщики установили, кому были переданы эти чертежи. Сойер как сейчас помнил черно-белую фотографию - очень зернистую из-за сильного увеличения и с неестественно плоским изображением из-за длиннофокусного объектива. На этот шрам было просто невозможно не обратить внимания.
Стоя под козырьком склада на узенькой улочке, Сойер дрожал сам не зная отчего: то ли от страха, то ли от ярости. Дело в том, что Белоглазый Гао работал на советскую разведку. Тай-пэнь вытер потную шею. Да защитит меня Будда! - подумал он. - Ведь это мой компрадор разговаривает с советским шпионом!
В свое время Сойер не предпринял никаких шагов в отношении Белоглазого Гао. Все материалы относительно него, переданные ему детективами, он закрыл в сейфе, цифровой код к которому знал только он один. Тай-пэнь считал, что известный враг куда менее опасен, чем неизвестный. В течение следующих шести месяцев он смог очистить фирму от людей, связанных с Белоглазым Гао. Теперь, глядя на то, как шпион разговаривает с Питером Ынгом, он пожалел, что не сдал этого подонка в спецотдел.
На складе, за которым наблюдал Сойер, произошло какое-то движение. Оправившись от шока, тай-пэнь удвоил внимание. Дверь на антресолях открылась. К разговаривающим кто-то спускался сверху. Сойер не мог разглядеть, кто это был: в глубине склада было гораздо темнее.
Раздался голос человека, спускающегося по лестнице, и Гао с Ынгом тотчас же прервали разговор и повернулись к нему. И Сойер заметил, что у них даже выражения лиц изменились при приближении третьего. Было совершенно очевидно, что приближается начальство. Зная, что Белоглазый Гао стоит довольно высоко в советской шпионской иерархии, Сойер мог предположить, что вновь прибывший какая-то очень большая шишка.
Боже мой! - подумал он. - Да это никак сам резидент советской разведки в Гонконге пожаловал! Кто бы это мог быть?
Конечно, Сойер не ожидал, что увидит какую-нибудь знакомую личность. Однако, когда фигура вышла на свет, дрожащие руки тай-пэня вскинулись в чисто рефлекторном движении и указательный палец нажал на кнопку затвора его кодаковской камеры. Его сознание было так парализовано, что он продолжал нажимать на нее даже после того, как пленка кончилась.
Питер Ынг. Щелк! Белоглазый Гао. Щелк! Сэр Джон Блустоун. Щелк! Щелк! Щелк!
То, о чем вы говорите, просто немыслимо! - Преподобный Чен поднялся из-за стола. Чело его было нахмурено. Рука потянулась к фарфоровой фигурке панды, которая придавливала стопку бумаг. Он взял ее и во время разговора крутил в руке, оглаживая ее холодную, гладкую поверхность. - Да и вообще война за склады касается только нас с Верзилой Суном!
- Она касается всех людей в вашей триаде - заметил Джейк. - Каждая новая смерть - это еще одна семья, оставшаяся без кормильца.
- Каждая семья получает достаточную компенсацию, - холодно возразил Преподобный Чен. - Мы заботимся о своих людях.
- Но даже одна напрасная смерть - невосполнимая потеря, - подала голос Блисс со своего диванчика. - Вы со мной согласны, почтенный Чен?
Шанхаец резко повернулся к ней и смерил ее взглядом. Она сидела, свернувшись по-кошачьи: подбородок упирался в прижатые к груди колени. Граненый стакан с виски она держала в обеих руках, как бы согревая его. Преподобный Чен уже собирался отчитать ее за то, что вмешивается в мужской разговор, но ее поза напомнила ему о том, как он сам недавно лежал под столом, свернувшись в такой же комочек, и резкое слово замерло на его губах.
- Мы все смертны, - сказал он ровным голосом - Никто из нас не в силах этого изменить.
- Конечно, это так, почтенный Чен, - вмешался Джейк. - Но, даже чисто с деловой точки зрения, экономное и упорядоченное расходование материала всегда дает скачок в чистой прибыли.
- Каждый деловой человек подтвердит это, мистер Мэрок.
- А упорядочивание невозможно без некоторых компромиссов.
Преподобный Чен вернулся к столу и сел, поставив фарфоровую панду на стопку больших конвертов.
Джейк счел молчание за приглашение развить мысль.
- Нам приходится идти на компромиссы каждый день. Давая на лапу полицейскому, чтобы он воздержался от проведения операций, прибегая к мерам устрашения по отношению к лавочникам, сажая своего человека в органы таможенного надзора, чтобы обеспечить контрабандный провоз оружия, золота, слез мака... Разве, проводя в жизнь эти мероприятия, вы не идете на своего рода компромиссы? Почему подобная гибкая политика невозможна в отношении складов?
- Потому, мистер Мэрок, - ответил Преподобный Чен, - что все склады единая и неделимая собственность триады Зеленый Пан. Это наше наследие, и оберегать его - наш долг чести.
- Если вопрос зашел о наследии, то у старожилов Гонконга, у хакка, гораздо больше прав на склады, - заметил Джейк. - Но, конечно, мне нечего возразить, когда вы говорите о долге чести. Однако, почтенный Чен, скажите мне по совести, получаете ли вы хоть какие-то прибыли со складов с самого начала этой войны?
- Никаких.
В голосе Преподобного Чена не было даже намека на эмоции.
Джейк встал и подошел к окну. Южно-Китайское море было на своем месте.
- Если бы я был экономическим советником руководителя триады, вовлеченной в эту бесперспективную войну, я бы мог от его имени связаться с главным хакка и предложить ему следующее, - начал он. - Пусть те хакка, которым надоело качаться на волнах в своих джонках, перейдут на наземный образ жизни. Пусть они занимаются складами и получают с них прибыль. Но на одном условии: пятьдесят процентов с выручки они могут оставлять себе, а другие пятьдесят должны быть поделены поровну между руководителями 14К и триады Зеленый Пан.
Джейк замолчал, чтобы дать возможность Преподобному Чену оценить сказанное. Затем он продолжил свою мысль, делая акцент на выгодах, которые сулит такая сделка.
- Руководитель триады Зеленый Пан получал бы в таком случае ежемесячно значительную сумму денег, не заставляя никого из своих людей заниматься мало престижной для вас работой по содержанию складов и, более того, не заставляя их рисковать своей жизнью в войне, которая грозит затянуться до бесконечности. Далее. Хакка будут у него в неоплатном долгу, поскольку это решит их проблемы с подрастающим поколением, которое хочет жить иначе, чем они. Недовольство среди молодежи распространяется, как эпидемия, вы об этом сами прекрасно знаете. И такой выход удовлетворил бы и отцов, и детей: дети получили бы хорошую работу на земле, но в то же время связанную с их плавучим отчим домом... Вы только представьте себе, как подымется престиж человека, явившегося инициатором таких грандиозных реформ!..
Преподобный Чен очнулся от самого долгого из раздумий, которые посещали его за последний год.
- Мистер Мэрок, я беру назад свои слова, сказанные в начале нашего знакомства, но не безусловно. Вы действительно черт, но не в том смысле, в котором я употребил это слово тогда. Вашему чертовскому уму может позавидовать любой китаец. - Он рассмеялся, и смех его был заразительным, как у ребенка.
- Я думаю, что в вас я нашел свое секретное оружие!
Ничирен лежал в объятиях Перл. Он прислушивался к ее нежному посапыванию, ощущал исходящий от ее уст чуть заметный запах алкоголя, смешивающийся с мягким запахом ее духов и чуть-чуть терпким - секса. Окна были широко распахнуты, и сквозь них в комнату вливались сонные трели цикад. Свет луны упал на шелковистую кожу ее рук, когда она пошевелилась, переходя, возможно, из одного красочного сна в другой.
Он знал эти запахи, звуки, ощущения, как художник знает краски на своей палитре. В его прежние посещения Гонконга эта гамма ощущений служила мощным стимулом, посылающим его в глубокий сон без всяких сновидений, от которого он просыпался через десять часов отдохнувшим и посвежевшим.
Но сейчас сон был так же далек от него, как берега Японии. И не о Перл он думал.
Он думал о Камисаке.
Она нашла его в лунном сиянии, пробившемся наконец-таки сквозь облака, из-за которых первая половина ночи была такой тяжелой и липкой, влившемся в комнату сквозь распахнутое окно и посеребрившем их переплетенные ноги.
Хотя в искусстве любви Перл была сильна по-прежнему, Ничирен чувствовал, что какой-то барьер, непоколебимый, как гранит, мешает ему войти в мир, в котором она была царицей. Но барьер не внешнего характера, а выросший в нем самом, когда его душа была объята сном. Проснувшись, он обнаружил, что в нем произошли какие-то необратимые перемены.
И вот сейчас, лежа в полутьме среди раскиданных вокруг него эпикурейских атрибутов, он понял, что этот барьер - дело рук Камисаки. Это она воздвигла эту стену внутри него.
Душевной сумятицей, которую он теперь переживал, он обязан тоже ей. Япония приказывала ему вернуться назад не только голосом земли, взрастившей его, но и голосом человеческого духа. Впервые в жизни он увидел, что власть коми сильнее власти земли.
И это откровение потрясло его до глубины души. Самый факт, что его чувство к другому человеческому существу может пересилить все его жизненные установки, вбитые ему в голову давным-давно его матерью, поверг его в полную прострацию.
Но что самое странное, в этом новом для него чувстве ему было так же уютно, как в гамаке, привязанном к могучим соснам, пропускающим сквозь свою хвою достаточно солнечного света, чтобы согреть, но не достаточно, чтобы обжечь. И он с упоением покачивался в этом гамаке.
Довольный до безобразия.
Как такое может быть? Разве не внушала ему мать, что довольство не существует в этом мире, как и подлинное совершенство?
Теперь он начал подозревать, что мать заблуждалась.
Потому что теперь он понимал, что значит быть своим среди людей. И одновременно с этим он понимал - причем с такой же отчетливостью, с какой осознавал, что в данный момент он находится в Гонконге, - что Юмико никогда не понимала, что это значит. Она просто-напросто не владела этим понятием, как рожденный слепым не может знать, что такое свет. До сих пор он ощущал себя отверженным - не то в силу обстоятельств, не то потому, что сам выбрал для себя такое амплуа. Было в этом ощущении некоторая доля злобного удовлетворения: заставлять других чувствовать по отношение к тебе то, что они и так бы к тебе почувствовали. Но в этом была некоторая иллюзия самоутверждения, как будто сознательное культивирование своей боли и своего гнева было необходимо для его выживания во враждебном мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89