Ц А был я в сарае с женой этого оратора.
Все онемели от удивления. Первым опомнился Аркадий Молотков:
Ц Вот так дуля! Нокаут, Леонтий! Считаю до десяти.
Ц Ложь! Ц завопил Леонтий, поднял кулаки и с грохотом опустил их на триб
уну. Ц Ложь!
И в тот же миг вскочила Зина, крича и ругаясь замахала руками:
Ц Остолоп переученный, пень большеротый! Как я тебя просила не выступат
ь! Что же ты наделал, граммофон бездушный! Ц Она зарыдала, упала на стул и з
абилась, как подбитая птица.
Зал грохнул от хохота. Леонтий все еще стоял на трибуне, перебирая листки,
мял их и машинально прятал в карман. Наденька сидела какая-то обмякшая, но
глаза у нее лучились, и трудно было понять от чего Ц от слез или радости.

Незаметно легла на землю мягкая северная ночь. Было темно, когда мы возвр
ащались домой. Наденька всю дорогу сокрушалась:
Ц Зачем он сказал! Зачем он сказал…
Мне это надоело, и я прикрикнул на нее:
Ц Не ной! Правильно сделал, что сказал. Наденька заступила мне дорогу, сх
ватила за лацканы пиджака и принялась трясти:
Ц Правильно, правильно… Да что вы понимаете? Он же разбил семью.
Ц Помирятся.
Ц Думаешь, помирятся?
Ц А почему бы им не помириться?
Ц Если б они помирились!
Ц Любят Ц помирятся.
Ц Никого Зинка не любит и не любила.
Ц Зачем же она за него вышла?
Ц Годы. За кого-то выходить надо, Ц со вздохом ответила Наденька и попра
вила волосы. Ц А какую свадьбу мы справили им! Сколько я сил потратила! За
то свадьба была так свадьба, такой в жизни не видели в Апалёве. Ц Наденьк
а опять вцепилась в мои лацканы. Ц А вдруг они не помирятся? Это же позор, у
дар по комсомольской организации, по мне. Я же больше всех старалась.
Ц Да помирятся они. Все в жизни проходит. Она засмеялась:
Ц Вы Ц как бабушка: «Все проходит, внученька. Три ближе к носу, и все пройд
ет».
В лицо дохнуло сыростью. Мы подходили к Итомле. Вода в реке стояла неподви
жно, как в болоте. На той стороне реки лежало черное пустынное поле. Надень
ка опустилась на сухую, жесткую траву.
Ц Наверное, будет дождь.
Ц Вряд ли. Небо чистое.
Ц Зато росы нет. Ц Наденька туго натянула на колени юбку и поежилась. Ц
А почему бы им не помириться. Ведь ничего у них не было.
Ц Как не было?
Ц Смешного много, серьезного Ц ни на грош.
Ц Ну а что же было? Ц спросил я. Она засмеялась и махнула рукой:
Ц Ладно, расскажу… Зинка хоть мне и подруга, а до того неумная дура, что по
искать. Она давно на Около пялила свои белобрысые зенки. Ну вот и допялила
сь. Проучил ее Около что надо, с перцем. Ц И Наденька громко захохотала. Ц
А получилось так. Я в тот вечер опаздывала на картину в малинниковскую бр
игаду. По дороге до Малинников километров пять. А напрямик через Итомлю и
трех не будет. Выскочила я из дому и напрямик по полю. Бегу мимо сарая и слы
шу: кто-то храпит и взвизгивает, словно его душат. Меня так всю и затрясло. С
трашно, но все-таки решилась. Подкралась к сараю, глянула в щель и… обалде
ла. Около перекинул Зинку через колено, одной рукой зажал рот, а другой нах
лестывает по одному месту и приговаривает: «Не модничай Ц муж есть, не жа
дничай Ц муж есть».
Я настежь распахнула дверь и говорю: «Что вы тут делаете?»
Около выпустил Зинку, повернулся ко мне и ухмыляется во весь рот: «Замужн
юю молодежь воспитываю».
А Зинка, подлая, одернула подол и на меня Ц как кошка лезет в волосы. Едва е
е оттащил Около. Уж как она меня только не поносила. Выскочила я из сарая и
до самых Малинников бежала без передышки. Вот как она меня отчитала. А пот
ом умоляла никому не рассказывать.
Я усмехнулся и покачал головой:
Ц И эту чужую грязь ты решилась носить?
Ц Ну и что… Грязь не сало, потряс Ц отстало. Ц Наденька вскочила, потяну
лась, хрустя суставами, и мечтательно проговорила: Ц Все проходит! Лишь б
ы они помирились…
Серым печальным утром я покинул Апалёво. Ночью прошел дождь, и дорога был
а сплошь усыпана мелкими мутными лужами. Около вел машину. Мы с Наденькой
тряслись в кузове. В лицо дул прохладный липкий ветер. По сторонам ползли
раскисшие поля бурой зяби зеленой озими и молодого клевера. Наденька зяб
ко ежилась под холодным резиновым плащом. Я настойчиво упрашивал ее пере
сесть в кабину, но она робко улыбалась из-под капюшона, отрицательно кача
ла головой.
Машина покатила по обочине низкого заболоченного луга. Он весь был изрыт
ямами, завален черными торфяными кучками. Экскаватор, вытянув длинную т
онкую шею, выхлебывал из ям жидкий торф. Он то с лязгом опускал изжеванные
стальные челюсти, то поднимал их и тогда из огромного белозубого рта выв
аливалась непрожеванная черная каша, а по губам, как у неопрятного стари
ка, стекала маслянистая жижа.
Желтым пятном проглянуло солнце. Серый занавес тумана закачался, натяну
лся, как резина, не выдержав лопнул, разлетелся на куски и, клубясь, пополз
от солнца в разные стороны. Наденька сбросила на спину капюшон и протяну
ла навстречу солнцу руки:
Ц Смотрите, красиво-то, как весной!
Терпеть не могу людей, вслух восхищающихся красотами природы и требующи
х этого восхищения от других. «Какая березка, что за прелесть, вы только по
любуйтесь, Ц восклицает разомлевшая дачница. Ц Да не та же, а вот эта!». А
березка обычная, рядом с ней десятки березок, и ничуть не хуже. Сколько в э
том восклицании наигранности, саморисования и фальши. Я же просто не мог
у без этой березки жить. Поле, лес Ц мой родной дом. И глупо у себя дома восх
ищаться тем, что десятки лет неизменно перед твоими глазами.
Но возглас Наденьки меня не покоробил. В этом солнечном после дождя сент
ябрьском утре улавливались трепетные отголоски весны.
Минуту назад все серое, унылое, печальное сейчас сияло, звенело, искрилос
ь и радовалось. Омытые листья берез, осин, еще не желтые, но уже слегка побл
едневшие, просвечивались насквозь и казались по-весеннему светло-зелен
ыми и липкими. В облаках проталинами синело ласковое небо. И неожиданно, к
ак весной, где-то в болоте на брусничной кочке заболмотал тетерев.
Рыхлое облако заслонило солнце, и сразу же все померкло, по-осеннему приг
орюнилось. Один лишь зачарованный тетерев продолжал самозабвенно болм
отать, перепутав времена года.
Машина, буксуя, вскарабкалась на глинистый пригорок и стала осторожно сп
ускаться на мост через узкую ленивую, с зеленой водой речушку. И в тот моме
нт, когда под нами загромыхал деревянный настил, заднее колесо, свистя, за
шипело, и машина, осев на левый борт съехала с моста и остановилась на обоч
ине дороги. Около выскочил из кабины и, взглянув на смятую покрышку, безна
дежно свистнул и зашагал к мосту. Мы пошли за ним. Около молча пошевелил но
гой перевернутую байдачную доску и показал острый шестидюймовый гвозд
ь.
Ц Ясно. Придется вам пешочком дотопать. Здесь чепуха Ц километра три.
Я снял с машины саквояж:
Ц До свидания, Около.
Он осторожно пожал мне руку и кашлянул в кулак:
Ц Хочу вам пару слов сказать. Можете обижаться Ц ваше дело. А мое дело Ц
сказать. Могу и не говорить, как хотите.
Ц Ради бога, говорите. Даже очень рад, Ц пробормотал я и почувствовал, ка
к вспыхнули уши, Ц чему радовался, мне и самому было непонятно.
Около сошел с дороги и сел на край канавы Я опустился рядом. Подошла и Наде
нька, но не села, а остановившись напротив, с удивлением посматривала то н
а меня, то на Около. Он пожевал сухой стебель василька, сплюнул и нервно по
тер лоб.
Ц Зачем вы так… Ц Около замялся, взглянул на Наденьку и, уставясь на рыж
ие носки сапог, с трудом выдавил: Ц Так неубедительно пишете?
Он, видимо, ждал возражений и не отрывал глаз от сапог.
Ц Я не так выразился. Не смог подобрать нужное слово.
Ц Да уж ладно, как можешь, Ц сухо ответил я.
И тут Около прорвало. Он заговорил смело и уверенно. И я понял, что к этому р
азговору он давно был подготовлен и только ждал случая.
Ц Я слушал в клубе ваш рассказ. Он мне не понравился. Он никому не понрави
лся. Вы это сами поняли. Плохо вы вообще разбираетесь в жизни. У вас молода
я девушка этакой феей-лебедушкой приходит на свиноферму в поисках славы
. Неужели вы не знаете, что на свиноферме грязный, тяжелый труд? Хорошо зна
ете!! Вас Надежда Михайловна таскала по фермам… Любая колхозница понимае
т, что нелегко ходить за свиньями, но она понимает и другое Ц что кому-то э
ту работу нужно делать. И не о славе она думает…
Около умолк и опять уставился на свои сапоги. Наденька, подняв голову, сле
дила за белесыми облаками которые, как сало, затягивали бледно-синее неб
о. Я взглянул на часы. Около пошевелился, оторвал глаза от сапог и усмехнул
ся:
Ц А уж как вы робко трогаете наши недостатки осторожно… пальчиком. Ц Он
пошевелил мизинцем. Ц Ну вот все, что я хотел сказать. Ц Около поднялся,
в широкой улыбке растянул губастый рот и подал мне руку. Ц А так вы вообщ
е пишете ничего. Есть, которые пишут хуже…
До станции оказалось не три километра, а добрых пять. И всю дорогу мы молча
ли. Я был подавлен откровениями Около. Это, видимо, понимала и Наденька. Он
а шла позади, далеко отстав от меня. Показались серые станционные постро
йки, водонапорная башня, пронзительно, как коза, заверещала дрезина. Наде
нька рысцой догнала меня, взяла под руку:
Ц Простите, Около, он не хотел вас обидеть. Такой уж он непокладистый. Все
гда правду напрямик ляпает.
«Вот так утешила», Ц подумал я.
Ц Конечно, неприятно, когда правду прямо в глаза, Ц торопливо говорила
Наденька. Ц Но Около порядочный парень. Прошлой зимой бригадир подбил е
го махнуть налево машину дров. Продали они дрова. Бригадир в магазин за по
л-литром, а Около его за воротник: «Стоп, погоди, сначала деньги в правлени
е сдадим». Приволок бригадира к председателю и говорит: «Вот, привел вора
тепленького…» Поэтому-то его все в колхозе уважают…
Поезд по каким-то неизвестным причинам запаздывал. Наденька побежала в
город, пообещав скоро вернуться. В большом неуютном вокзале с высоким гу
лким потолком и белыми скучными стенами было тихо и пусто. Пассажиры, а их
было десятка полтора, дремали по углам.
Я сел на громоздкий деревянный диван и попытался вздремнуть. Нет ничего
тоскливее ожидать поезда в пустом вокзале, да еще не зная, когда он придет
: минуты тянутся часами, и часы Ц вечностью.
Две женщины за высокой спинкой дивана вели бесконечно длинный разговор
на семейные темы. Сначала одна многословно и бестолково рассказывала о п
роделках мучителя-зятя. Другая, слушая ее, поминутно вскрикивала: «Ахти м
не, ирод!» Потом они поменялись ролями. Вторая принялась охаивать молоду
ю сноху, а первая вскрикивать: «Ба-а-а! Ой, лихо мне!» А когда репродуктор ме
стного радиоузла зашипел, пассажиры встрепенулись: хриплый окающий гол
ос дежурного по станции объявил о прибытии поезда.
Началась посадка, а Наденьки все еще не было. Вышел дежурный, ударил в коло
кол. Протяжно загудел паровоз. На перрон вбежала Наденька и со всех ног бр
осилась ко мне. Я подхватил ее и крепко обнял, она чмокнула меня в щеку и су
нула за пазуху пачку газет. Я вскочил на подножку.
Ц До свидания! Ц закричала Наденька и побежала рядом с вагоном. Вагон о
богнал ее, Наденька остановилась, закачалась, схватилась за грудь. Поезд
набирал скорость, а Наденька, прижимая руки к груди, смотрела ему вслед и к
ивала головой.
Я прошел в вагон, сел и стал просматривать газеты. В районном двухполосно
м листке прочитал о себе похвальную статейку. Автор не пожелал открыть с
ебя и поставил под ней две буквы: «Н. К.». «Н. К., Н. К Ц ,повторил я и грустно улы
бнулся. Ц И здесь ты, Наденька, осталась верной себе, сделать человеку чт
о-то доброе, хорошее и отойти в сторонку. Сколько ты людям приносила добра
и всегда оставалась незамеченной. Желала другим счастья, старалась им п
омочь, найти и сохранить его и искренне радовалась чужому счастью. А когд
а ж ты будешь радоваться своему? Неужели так будет до конца? Это же страшно
несправедливо. И я не верю этому и горячо протестую. Наденька будет счаст
лива! Может быть, не скоро, но обязательно будет. Это неписаный закон жизни
. Вероятно, моя философия слишком старомодна и по-детски наивна. Но если к
то-то насмеется над ней, он также насмеется и над Наденькой».
Я вынул из саквояжа объемистый сверток. И чего только в нем не было: и яйца,
и пшеничные, теплые еще пышки, пирожки, масло, кусок домашнего окорока, бан
ка варенья и даже соленые огурцы.
«Боже мой, Ирина Васильевна! Ц мысленно воскликнул я. Ц На неделю хвати
т. А ехать-то мне всего каких-то семь часов».
Прощаясь со мной, Ирина Васильевна пообещала еще пожить года два-три…
Старушка не сдержала своего слова. Ирина Васильевна умерла той же осенью
, и, как мне рассказывала Наденька, внезапно и без хлопот. «Истопила бабушк
а печь, прибралась в доме, прилегла на кровать. Полежала немножко, зовет ме
ня. Я подошла. Лежит она строгая-строгая и говорит мне: „Я сейчас помру. А чт
об тебе не было страшно, сбегай за соседкой“. Пока я бегала бабушка отошла
…»
Около сам строгал гроб, копал могилу и поставил на кладбище синюю оградк
у с кустом сирени и голубой скамейкой.
И все по-новому пошло в доме Кольцовых. Мой приезд их не огорчил, да и не обр
адовал, он был просто ни к чему.
Когда я подходил к дому, Около скатывал с прицепа сосновые бревна. Увидев
меня, он кивнул, словно мы накануне виделись, и позвал Наденьку. Она выскоч
ила на крыльцо, обвязанная полосатым фартуком. Наденька вытерла о фартук
мокрые руки и, смущенно улыбаясь протянула:
Ц Надо же! Вот не гадала!… А мы строиться надумали. Дом-то совсем трухлявы
й. Того гляди развалится, Ц озабоченно сказала она и поджала губы, и тут ж
е спохватилась: Ц Ой, что же я лясы точу, а там картошка горит. Хоть разорви
сь с этим хозяйством.
Она бросилась в дом и сразу вернулась.
Ц Что же вы стоите? Заходите. Завтракать будем Около, кончай возиться.
1 2 3 4 5 6