VadikV


2
Виктор Александрович Ку
рочкин: «Наденька из Апалёва»



Виктор Александрович Курочкин
Наденька из Апалёва



«На войне, как на войне»: Лениздат; Ленинград; 1984

Аннотация

Рассказ о нелегкой судьбе дере
венской девушки.

Виктор Александрович Куроч
кин
Наденька из Апалёва

Апалёво

Апалёво Ц село в три десятка домов на берегу реки Итомли. Дома крепкие, пр
иземистые, стоят тесно, почти касаясь друг друга серыми нахлобученными к
рышами. А вокруг, куда ни глянь, поля перелески и опять поля. Как-то, листая
старый журнал «Наша охота», я наткнулся на заметку, в которой рассказыва
лось о том, как медведи из казенных апалёвских лесов драли крестьянский
скот. А нынче… На месте лесов вырубки с густо засевшим малинником, непрол
азным березняком, кривоногой ольхой и чахлым осинником. И только среди б
олота остался небольшой островок с высоченными соснами, строгими, печал
ьными елями и богатыми глухариными токами.
Дом Кольцовых попятился на задворки, сломал ровный порядок села и стоит
особняком Ц большой, старый и несуразный. Это две сдвинутые избы под одн
ой крышей, с сенями посредине и громоздким мезонином. Сбоку дом похож на з
аброшенный дровяной склад, с фасада он глядит на мир как огромная больна
я птица. Нижние венцы сгнили рассыпались, отчего дом вогнулся внутрь, сло
вно подобрал живот, с боков же его, наоборот, разнесло, мезонин с крыши све
сился я пристально смотрит на землю, как бы выбирает место, куд
а бы ему поудобней свалиться.
Я снимаю угол в этом мезонине. Хозяева живут внизу, подо мной, в передней и
збе; задняя служит кладовой для рассохшихся бочек, ломаных ящиков, мешко
в и никому не нужного хлама.
Каждое утро я просыпаюсь от шумной возни и гортанного крика неугомонных
галок, расселившихся по длинному карнизу обширного кольцовского дома.

Солнце уже давно поднялось с болота, сжалось в кулак и насквозь прожигае
т крошечное окошко. В мезонине светло и жарко.
Распахиваю окно в сад. Одичавший сад подсыхает Над яблонями струится чут
ь заметный парок, смородина роняет на землю крупные капли росы.
На колченогой скамейке сидит хозяин. На нем валенки, красная рубаха и рыж
ая шляпа с обкусанными полями.
В открытую калитку с улицы корова просунула комолую голову и смачно обли
зывается. Корова смотрит на хозяина, он Ц на корову, и оба молчат. Но вот ко
рова, вытянув шею и стеганув себя по бокам хвостом, направляется к капуст
ным грядкам. Хозяин смотрит ей вслед и жмурится.
Ц Доброе утро, Алексей Федорыч! Ц кричу я. Хозяин поднимает голову и воп
росительно смотрит, раскрыв беззубый рот:
Ц Чего ты говоришь-то?
Ц Доброе утро…
Алексей Федорович смотрит пристально на небо. Потом опять на меня.
Ц Куда ж еще лучше… Вот ведь я в одной рубахе Ц и тепло.
На крыльцо выбегает хозяйка Ирина Васильевна и заводит нараспев, речита
тивом:
Ц Ляксей, идол… леший… лодырь окаянный, чего же ты делаешь?…
Ц Как Ц чего? Ц удивляется Алексей Федорович. С человеком разговарива
ю.
Ирина Васильевна делает вид, что ищет палку.
Ц Я тебе сейчас поразговариваю, облень несчастная. Видишь, корова капус
ту топчет.
Алексей Федорович равнодушно смотрит на корову:
Ц Ну так что ж.
Ирина Васильевна подскакивает к нему и дергает за рукав:
Ц Выгони… Сейчас же выгони… Не то самого из дома выгоню.
Ц Вот ведь проклятая. Кормлю, кормлю, а ей все мало. Ц Он нехотя поднимает
ся, идет выгонять корову.
Супруги Кольцовы доживают свой век на пенсии Алексею Федоровичу за семь
десят. Ирине Васильевне немного меньше. Он маленький, розовощекий, добро
душный старичок. Она сгорбившаяся, как надломленный сучок, старушка. Ири
на Васильевна все спешит, торопится. За день она успевает переделать тыс
ячу дел, а вечером сокрушается, что еще столько дел не переделано. Алексей
Федорович, наоборот, не разбежится. Движения у него мягкие, ленивые, безво
льные, словно он не по земле ходит, а плавает в каком-то полудремотном сне.

Ц Такой уж отроду вышел, Ц жаловалась мне Ирина Васильевна.
Двадцатилетним парнем Алексей Кольцов привел в свой дом из соседнего се
ла шестнадцатилетнюю Иринушку и взвалил на ее плечи все хозяйство.
Ц Ходить бы Лехе Кольцову без порток, кабы не женка, Ц судачили в Апалёв
е. Ц Не баба, а паровоз. Одна на себе дом тащит.
И она тащила не разгибаясь. Да и когда было разогнуться, разве что ночью в
постели. Все мало, все надо было Ирине Васильевне. Хозяйство из года в год
росло: появилось три лошади, жнейка, льномялка. Мало. Ирина Васильевна меч
тала о молотилке.
Ц На кой лях мне эта молотилка с мялками? Ничего мне не надо! Ц ругался му
ж.
Впрочем, он оказался прав. Не надо было ни жнеек, ни молотилок Ц ничего! Во
время коллективизации Кольцовых причислили к кулакам и все отобрали. Хо
тели было сослать, да раздумали и приняли в колхоз на исправление с испыт
ательным сроком.
Алексей Федорович, до смерти боявшийся колхоза неожиданно облегченно в
здохнул. Под властной рукой Ирины Васильевны он был рабом труда, в колхоз
е же, к своему изумлению, почувствовал себя хозяином труда. Здесь никто ег
о не погонял и не ругал. То, что нужно было сделать обязательно сегодня, Ал
ексей Федорович со спокойной душой откладывал на завтра.
Ирина Васильевна Ц наоборот. Она как вырвалась на первой весенней бороз
де вперед, так уже ее никто и не смог обогнать. Она стала первой ударницей
в селе, первым делегатом на слете колхозников, постоянной участницей все
х выставок, и она первой в колхозе получила пенсию.
Мне она так говорила:
Ц Вот ведь мой-то Ц как карандаш, и щеки что клюковка. А я словно коромысл
о. А почему? Потому что он умней меня. А я дура баба. Все-то мне больше всех на
до было. Как сейчас помню, дергаем лен наперегонки. Справа соседка Наталь
я, слева Матрена Никитина. А я посредине гоню. А ты знаешь, что это за работа
? День-деньской на ногах и согнувшись, как крюк. От льна глаза заволокет зе
ленью, а я все жму и жму. Искоса взгляну на Матрену Ц догоняет; еще сильней
поднажму. А в глазах уже не зелень Ц кольца огненные плавают. Остановишь
ся Ц спину не разогнуть; страшно, как бы пополам не переломиться. Вот так
домой и ковыляешь, как коромысло, и подымалку руками придерживаешь, чтоб
с пояса не свалилась. А гордость все равно распирает: опять Наташку с Матр
еной обогнала. Вот ведь дурость-то какая.
Ц Это не дурость, а характер, Ц возразил я.
Ирина Васильевна махнула рукой:
Ц Ну какой там характер, глупость одна. Ц Но, подумав, согласилась: Ц Мож
ет, и характер… Вот у Наденьки-то, внучки, тоже мой, беспокойный характер. Т
олько он у нее по другой линии пошел, по общественной. Дома по хозяйству па
лец о палец не стукнет, а для общества лоб разобьет…

Наденька

С Наденькой я познакомился раньше Ц весной.
Приятель, страстный охотник, уговорил меня съездить в Р*** район, в деревню
Апалево, на глухарей. В условленный день и час в полном снаряжении я был на
вокзале. Но приятель на этот раз подвел меня. Я поехал один и к вечеру приб
ыл в Апалёво. На ночлег к Кольцовым охотно согласилась проводить меня ос
троглазая, шустрая девчонка. Всю дорогу она тараторила без умолку:
Ц Они, дяденька, всех пускают ночевать. И денег за постой не берут. А дом-т
о у них ужасно пребольшущий. Две большие избы и одна маленькая, только они
в маленькой не живут. Денег-то, смотрите, им, дяденька, не давайте, а то обид
ится бабушка Ирина. Они хотя и богатые люди, а добрые, Ц наставляла меня д
евчонка. Она шла впереди меня, волоча по жирной грязи, как лыжи грузные сап
оги. На ее узких плечиках висело плюшевое пальтишко, сшитое с расчетом на
вырост.
Встретили меня Кольцовы весьма странно. На мое «здравствуйте» никто не о
тветил. За столом сидел старичок и дергал за кончик свою узкую бороденку.
Около печки старуха, согнувшись пополам, толкла в чугуне картошку. Я стоя
л на пороге с шапкой в руках и ждал. Старуха подняла голову:
Ц Что ж зря стоять-то? Скидывайте одежку, вешайте на свободный гвоздь. Во
т как приберусь, так и заужинаем. Аль самоварчик поставить?
Ц Неплохо бы, Ц охотно согласился я.
После сырой, промозглой погоды здесь, в теплой избе, насквозь пропахшей к
вашеной капустой, меня прохватил приятный озноб.
Я разделся и подсел к старичку. Он, не переставая улыбаться, смотрел на мен
я, потом через стол протянул руку и представился:
Ц Алексей Федорыч Кольцов.
Я поспешно вскочил и невнятно пробормотал фамилию. Старик, кажется, не об
ратил на это никакого внимания и продолжал дергать бородку и улыбаться.
Не зная, как начать разговор, я тоже стал улыбаться и подмигивать:
Ц Ну как глухари-то, поют?
Алексей Федорович перегнулся через стол:
Ц Чего ты говоришь-то?
Ц Глухари, наверное, вовсю поют, Ц громко повторил я.
Ц Не понимаю, о ком ты говоришь. Ц Алексей Федорович махнул рукой, отвер
нулся к окну и стал пристально смотреть на затянутую сумерками улицу.
Ц Ты, товарищ, пройди на чистую половину. А с моим стариком не разговориш
ься, Ц сказала хозяйка.
«Чистую половину» от кухни отделяла дощатая перегородка. Просторная ко
мната была обставлена дорогой светлой мебелью. Стены, оклеенные бархати
стыми лиловыми обоями, были совершенно пустыми. Только над невысоким кни
жным стеллажом висела картина в черной рамке под стеклом. Она поразила м
еня своей простотой и отменным вкусом. На ней был изображен вечер в горах:
слегка подсиненный снег, а на нем густые синие тени от нависших скал и низ
корослых елей. То что картина была редкой, и то, что писал ее не русский худ
ожник, не вызывало сомнения. Но как она могла попасть в Апалёво? Я присел н
а диван, задумался и не заметил, как уснул.
Хозяйка разбудила меня ужинать.
Я прикусывал мягкий ржаной хлеб, пил молоко. Хозяева Ц чай. Алексей Федор
ович, держа обеими руками блюдце, звучно прихлебывал и поминутно вытирал
ладонью лысину. Когда он в третий раз потянулся к самовару с чашкой, Ирина
Васильевна молча дала ему по рукам и перевернула чашку вверх дном. Алекс
ей Федорович обиженно посмотрел на нее, потом на меня, хотел что-то сказат
ь, но раздумал и, махнув рукой, вылез из-за стола.
Я вспомнил о картине и спросил о ней хозяйку.
Ц Австриец оставил, Ц сказала она. Ц В войну у меня ихний полковой докт
ор стоял. А уж как по нашему-то калякал, другому и русскому так не суметь. Ме
ня-то он не иначе как только Ириной Васильевной величал…
Я усмехнулся:
Ц Чем же он был хорош?
Ирина Васильевна поджала губы, взяла щипцы и стала мелко колоть сахар.
Ц Помню, сидим мы как-то, да вот как с тобой. Я его испрашиваю: «Что ж вы буде
те делать-то с нами, как всех завоюете?… Небось колхозы распустите, немецк
ую барщину установите?» А он на мои слова грустно-грустно усмехнулся и го
ворит: «Не надо мне вашей земли Зачем она мне? И войну я ненавижу, и в победу
не верю». От этих слов мне сердце так и сжало, но я совладала с собой, подави
ла радость и пытаю: «Пол-России прошли и в победу не верите?» Ц «Нет, не вер
ю, Ц говорит он. Ц Предчувствие у меня такое». А сам все ходит и ходит по к
омнате, ровно места себе не найдет. Остановился около карточки Мишеньки
моего. Он у меня в то время уже в командирах ходил, так и был снят в форме. До
лго рассматривал немец карточку, потом снял ее со стены и подал мне: «Побе
регите, Ц говорит, Ц от лихого глаза. Ко мне разные люди ходят…» А потом о
н скоренько уехал, а картинка осталась. Может, забыл, а может, сам оставил…
А всем скажу, не побоюсь: добрый душевный был человек. Надьку, внучку мою, о
т смерти спас. Десять годков ей тогда было. На стоячую косу она у меня наск
очила и располосовала все лицо от виска до шеи. Вся бы кровью изошла, кабы
не он. Кровь он кое-как остановил да на машине в свой госпиталь отвез. С той
поры у Наденьки шрам на всю жизнь остался. Я так думаю: потому-то и женихи е
е обходят. А девушке двадцать пятый годок пошел, Ц вздохнула Ирина Васил
ьевна.
Ц А где же она? Ц спросил я.
Ц В соседней бригаде картину крутит. Она в колхозе механиком по кино.
Наконец я решился заговорить о цели приезда.
Ц Да какие же теперь у нас глухари. Лес-то весь повырубили. Разве что за бо
лотом, в сухом долу, остались.
Ц А как туда пройти?
Ц Одному не пройти, Ц возразила Ирина Васильевна. Ц Вот разве что внуч
ка согласится проводить.
Ц А когда она придет?
Ц К двенадцати аль к часу явится.
Я посмотрел на часы: еще не было и девяти.
Ц А вы ложитесь и спокойно отдыхайте, Ц посоветовала Ирина Васильевна.

А что еще оставалось делать? Хозяйка принесла раскладушку и раскинула ее
здесь же, на кухне. Я скорчился под легким, байковым одеялом, проклиная в д
уше глухарей и приятеля.
Проснулся я от толчка в плечо. Около меня стояла высокая девушка в резино
вых сапогах, ватных брюках и фуфайке, туго перехваченной ремнем-патронт
ашем.
Ц Вставайте, пора, четвертый час.
Я вскочил и стал торопливо натягивать болотные сапоги.
Наденька села на табуретку, поставив меж колен ружье. Одеваясь, я украдко
й поглядывал на девушку. Она смотрела перед собой в одну точку, сдвинув ос
трые брови и плотно сжав сухие губы. Как я ни пытался, а шрама не увидел. Он б
ыл прикрыт опущенными ушами зимней шапки.
Прямо с крыльца мы нырнули в глухую темень, как в бездну. Я на секунду отор
опело зажмурился, а когда открыл глаза, темень, казалось, еще больше сгуст
илась. Я сделал десяток неуверенных шагов и уткнулся в забор. Забор покач
нулся и глухо треснул.
Ц Сюда, сюда шагайте! Ц крикнула Наденька.
Я свернул на голос и стал осторожно пробираться вдоль забора. Глаза нача
ли постепенно привыкать к темноте, ноги нащупали упругую тропинку, по не
й я вышел в поле и догнал Наденьку.
Дорога вела через вспаханное поле; прихваченная морозом, она гулко звене
ла под ногами.
1 2 3 4 5 6