Только явится парень неуемной души,
и сгорит, как Гагарин, и замрет, как Шукшин,
как Есенин повиснет, как Вампилов нырнет,
словно кто, поразмыслив, стреляет их влет.

До свидания, тезка, я пропитан тобой,
твоей рифмою хлесткой, твоей жесткой судьбой.
Что там я - миллионы, а точнее - народ,
Твои песни-знамена по жизни несет.

Ты был совесть и смелость, и личность и злость,
чтобы там тебе пелось и, конечно, пилось.
В звоне струн, в ритме клавиш - ты навеки речист,
до свидания, товарищ, народный артист!

Вл.Высоцкому

Е. Евтушенко

Россия ахнула от боли, не Гамлета - себя сыграл,
когда почти по доброй воле, в зените славы умирал.
Россия, бедная Россия, каких сынов теряешь ты?!
Ушли от нас навек шальные Есенины и Шукшины.

Тебя, как древнего героя, держава на щите несла,
теперь неважно, что порою несправедливою была.
Тебя ругали и любили, и сплетни лезли по земле,
но записи твои звучали и в подворотне и в Кремле.

Ты сын России с колыбели, зажатый в рамки и тиски,
но умер ты в своей постели от русской водки и тоски.
Пылали восковые свечи и пел торжественный хорал,
и очень чувственные речи герой труда провозглашал.

Ах, нам бы чуточку добрее, когда ты жил, мечтал, страдал,
когда в Париж хотел быстрее - в Читу иль Гомель попадал.
Теперь не надо унижений, ни виз, ни званий - ничего!
Ты выше этих низвержений, как символ или божество.

Но привередливые кони тебя умчали на погост,
была знакомая до боли дорога чистых горьких слез.
Иди, артист, судьба-шалунья теперь тебя благословит,
и сероглазая колдунья к тебе на Боинге летит.

Вся олимпийская столица склонилась скорбно пред тобой
и белый гроб парит, как птица, над обескровленной толпой.
Но вот и все. По божьей воле, Орфей теперь спокойно спит,
и одинокая до боли гитара у двери стоит.

***

"Погиб поэт - невольник чести",
в который раз такой конец!
Как будто было неизвестно -
талант в России - не жилец.

Да, был талант, талант высокий,
так оценил ХХ век.
Каким он был, твой сын Высоцкий,
певец, артист и человек?


4-2







***

Будь ты проклят, день вчерашний - 25 июля!
Может это все неправда, может, просто обманули?
У таланта век недолог, а у гения - подавно.

Он ведь жил совсем недавно, а теперь висит некролог.
Добрый бог, обманут только иль тебя уговорили?
Он обязан жить был долго. Что ж вы, черти, натворили?!

***

Л. С. Б.

Нет, Володя, не верю, ты не мог умереть!
Это бред! Это ложь! Это зла круговерть!
Под огнем, над обрывом ты боролся за нас.
- Где вы, волки? - кричал, мы твердили, - Сейчас...

Нам потери знакомы: Пушкин, Хармс, Гумилев,
Пастернак и Платонов, Мандельштамм и Рубцов,
Маяковский, Есенин, друг твой - Вася Шукшин.
Был Михоэллс расстрелян. Список незавершим.

Из столетья в столетье вас хоронят тайком,
высылают, поносят, песню бьют каблуком.
Список тянется дальше, и спасти не смогли.
Виктор Хара и Галич - вот предтечи твои.

Евтушенко не влезет на трон твой пустой.
Он пытался уже... Правда трон был другой.

Весь иззябший, простывший и в ненастье ты пел,
постоять на краю - нас прости - не успел...
Если сердце большое, - боль свирепствует в нем,
значит, боремся, бьемся, значит, любим, живем!

Мы клянемся: продолжим все отрезки пути,
кто-то все-таки должен через пули пройти.

***

С. Романьков

Как мало постоял он "на краю",
как зыбко в этом тексте слово "мало".
Ему бы петь, хрипеть бы песнь свою
о том, что всем нам и ему мешало.

Как сжат, как горек, страшен некролог,
как тесно в нем земле, боям, Шекспиру,
бессмысленным словам: О, как я мог
вонзить в наш быт разящую рапиру?

Куда ж, куда ж вы, кони, занесли?
Ведь только в песне вас кнутом стегали,
а вы по краешку по самому земли
рванули и его не удержали!

На струнах замерли бессмертные стихи,
оделись в траур все деревья леса.
Он спит! И сны его легки,
его баюкают Москва, Париж, Одесса.







4-3





Певец

А. Вознесенский

Не называйте его бардом,
он был поэтом по природе,
меньшого потеряли брата -
всенародного Володю.

Остались улицы Высоцкого,
осталось племя в "Леви Страус",
от Черного и до Охотского
страна неспетая осталась.

Все, что осталось от Высоцкого,
его кино и телесерии
хранит от года високосного
людское сердце милосердное...

Вокруг тебя за свежим дерном
растет толпа вечноживая,
так ты хотел, чтоб не актером,
чтобы поэтом называли.

Правее входа на Ваганьково
могила вырыта вакантная,
покрыла Гамлета таганского
землей есенинской лопата.

Дождь тушит свечи восковые...
Все, что осталось от Высоцкого,
магнитофонной расфасовкою
уносят, как бинты, живые.

Ты жил, играл и пел с усмешкою,
любовь российская и рана,
ты в черной рамке не уместишься,
тесны тебе людские рамки.

С такой душевной перегрузкою
ты пел Хлопушу и Шекспира,
ты говорил о нашем, русском
так, что щипало и щемило.

Писцы останутся писцами
в бумагах тленных и мелованых.
Певцы останутся певцами
в народном вздохе миллионном...

***
А. Вознесенский
Обложили его, обложили...
Не отдавайте гения, немочи!
Россия, растерзанная от подлости,
знает, кто он, и знает, чей он -
врубите Высоцкого!
Врубите Высоцкого настоящего,
где хрипы, и Родина, и горести,
где восемнадцать лет нам товарищем
был человек отчаянной совести.
Земля святая, его хранящая,
запомнит эту любовь без измен.
Врубите Высоцкого настоящего!
Немногим дано подниматься с колен!
Велик не тот, бездарный, но со званьем,
не тот, кто стал придворным подлецом...
Ты был народным окружен признаньем
за правду, что выплескивал в лицо.
Так пусть звучит не реквием, а скерцо:
ты был одним, кто так легко раним.
Осколки вдребезги взорвавшегося сердца
в своих сердцах навеки сохраним.


4-4






Ты жил, играл и пал с усмешкою,
любовь российская и рана,
ты в черной рамке не уместишься,
тесны тебе людские рамки.

Твой последний сон не запрятали
на престижное Новодевичье.
Там Христос окружен Пилатами,
там победы нет, одни ничьи.

Там Макарыча зажали меж сановников
не истопите баньку вы...
Ты туда не ходи на новенькое,
спи среди своих на Ваганьково.

Я к тебе приду просто-запросто,
не потребует ВОХР пропуска.
Уроню слезу - будь слеза пропуском,
на могильный холм брошу горсть песка.

Не могу понять я больше
что за странная нынче пора?
Почему о твоей кончине
мы узнали "из-за бугра"?

Не Америка плачет - Россия!
Русь рыдает об утрате своей.
В кровь изранены души босые
самых лучших ее сыновей.

Не был ты любимым фортуной,
и болел тем, чем мы болели.
На гитаре твоей не струны -
обнаженные нервы звенели.

Выходя на сцену вразвалицу,
из себя не корча мессию,
ты держал в своих чутких пальцах
гриф гитары и пульс России.

И как Шлиман раскапывал Трою,
взяв на веру слепого Гомера,
по стихам твоим внуки откроют
наши муки и нашу веру!

***

Никита Высоцкий

Пророков нет в отечестве моем,
а вот ушла теперь и совесть.
Он больше не споет нам ни о чем,
и можно жить, совсем не беспокоясь.

Лишь он умел сказать и спеть умел,
чтоб наших душ в ответ дрожали струны.
Аккорд его срывался и звенел,
чтоб нас заставить мучаться и думать.

Он не допел, не досказал всего,
что было пульсом и в душе звучало,
и сердце разорвалось от того,
что слишком долго отдыха не знало.

Он больше на эстраду не взойдет,
так просто, вместе с тем и так достойно.
- Он умер? - Да! И все же он поет,
и песни не дадут нам жить спокойно.






4-5





***

Прошло каких-то сорок лет
и два младенческих довеска...
Он был и вот его уж нет,
как будто выключили свет
и темнота спустилась резко.

И погрузился мир во тьму,
где обитают полутени,
где хаос вяжет кутерьму,
нанизывая на кайму
нечистоплотности стремлений.

Но продолжаются века
и продолжаться будут вечно
пока забвенная река
стремит свой бег издалека
в водоворотах бесконечных.

Пока вдруг поперек пути
с небес упавший волнорезом
вонзится ангел во плоти -
не поднырнуть, не обойти
и судьбы вскроются надрезом.

Взгляд обретя зрачками внутрь,
где все черно от унижений,
где плесенью покрылась суть
и прессом осадилась муть
отфильтровавшихся суждений.

Разрезом кесаревым стон
наружу вырвется из чрева.
И совесть - вечный эшелон
цивилизованных племен
созреет отголоском гнева.

Всем, кто отмечен властью слов
и равнодушием зловещим -
им было тысячи Голгоф,
невинно сложенных голов -
свой счет предъявит человечность.

Объединится стук сердец
проникновенностью могилы,
привычною для наших мест
и возродится павший крест
величием духовной силы.

И утвердится в мире стыд
за немоту и ущемленность,
что светоч наш умолк и спит,
и на земле, где он зарыт,
справляет тризну приземленность.

Пусть сорок дней - не сорок лет,
нам память сохранит пришельца,
и не исчезнет в душах след
целителя невзгод и бед
и слова русского умельца.

***
Юрий Верзилов
О певце ни стихов, ни заметок,
не отыщешь в газетном столбце.
Мой редактор глотает таблетки
и вздыхает и мрачен в лице.
Не податься ль куда на вакантное?
Понимает, не глуп старина,
почему у могилы в Ваганьково
сорок суток дежурит страна.



4-6





Стыдно старому думать, что скоро
каждый и без печати поймет,
что не просто певца и актера
так чистейше оплакал народ.

Мало ль их, что играют играючи,
что поют и живут припеваючи?
Нет! Ушел надорвавшийся гений,
раскаляющий наши сердца,
поднимающий трусов с коленей
и бросающий в дрожь подлеца.

Как Шукшин, усмехнувшись с экрана,
круто взмыл он в последний полет.
Может кто-то и лучше сыграет,
но никто уже так не споет...

Уникальнейший голос России
оборвался басовой струной.
Плачет лето дождями косыми,
плачет осень багряной листвой.

На могиле венки и букеты
о народной любви кричат.
А газеты? Молчат газеты!
Телевизоры тоже молчат.

Брызни солнышко светом ярким,
душу выстуди крик совы!
Воскресенский прекрасно рявкнул!
Женя, умница, где же вы?

Подлость в кресле сидит, улыбается
славу, мужество - все поправ.
Неужели народ ошибается,
а дурак политический прав?

Мы стоим под чужими окнами,
жадно слушаем, рот разинув,
как охрипшая совесть России,
не сдаваясь, кричит о своем.
1 2 3 4 5 6 7 8