Пока дети решали, какой фильм посмотреть, я растопил камин. От него сразу пошло тепло, и Марли не преминул занять свое любимое место прямо перед очагом. Я лег на пол в метре от него, положил под голову подушку и наблюдал больше за огнем, чем за развитием событий в фильме. Марли не хотел сходить с теплого местечка, но искушение было слишком велико. Он любил, когда перед ним находился лежачий беззащитный человек. Кто в таком случае становился вожаком? Марли! Его хвост застучал по полу, и вскоре я заметил, что он подползает ко мне, волоча задние ноги. Через несколько мгновений он уже прижался ко мне. Но едва я потянулся погладить пса, он мгновенно среагировал: привстал, отряхнулся, осыпав меня шерстью, и уставился мне в лицо, оскалив свои огромные челюсти. Я засмеялся, и он принял мой смех за разрешение продолжать. Прежде чем я понял, что происходит, он навалился на меня всей своей тушей, обхватив передними лапами мою грудь.
- О! - вскрикнул я под его весом. - Фронтальная атака лабрадора!
Дети завизжали от восторга, а Марли не мог поверить своему счастью. Я даже не старался сбросить его с себя. Он облизал мое лицо и ткнулся мне в шею носом. Под его весом я едва дышал, и через несколько минут мне пришлось наполовину вылезти из-под него. Большую часть фильма мы провели именно в таком положении: голова, плечо и одна лапа пса лежали на моей груди, а сам он прижался ко мне. Так он и заснул, а я все продолжал гладить его по голове.
Тогда я никому не сказал, что специально постарался не испортить момент. Я знал, что подобных мгновений осталось не так много. В долгой, насыщенной жизни Марли наступили сумерки. Сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что тот вечер у камина действительно оказался прощальным для нашего пса.
Через четыре дня мы погрузили наши вещи в мини-вэн и собрались на семейные каникулы во флоридский Диснейлэнд. Впервые в своей жизни наши дети готовились встретить Рождество не дома, и, конечно, они были счастливы. Накануне отъезда Дженни отвезла Марли в ветеринарную клинику, в отделение специального ухода, где он должен был остаться на неделю под круглосуточным наблюдением врачей и где его бы не беспокоили другие собаки. После того как прошлым летом он чудом выжил, сотрудники клиники были рады обеспечить ему прекрасные условия совершенно бескорыстно.
Дженни вернулась домой, мы продолжили сборы, но так непривычно было не видеть Марли рядом с нами. У наших ног не лежала огромная собака, которая бы мешала нам. Никто не пытался тайком выбраться из дома, когда мы относили сумку в гараж. Свобода была прекрасна, но дом без Марли казался гулким и пустым, даже когда куролесили дети.
Следующим утром, еще до рассвета, мы сели в мини-вэн и направились на юг. Высмеивать наследие Диснея стало любимым развлечением многих родителей, с которыми я общался. Я сам неоднократно повторял: «За те же деньги мы могли бы всей семьей съездить в Париж!» Тем не менее наша семья, в том числе и активно выступавший против поездки папаша, отлично провела время. Из всех возможных неприятностей - болезней, приступов гнева из-за усталости, потерянных билетов, драк между детьми - мы не испытали ни одной. Это были прекрасные семейные каникулы, и большую часть пути обратно на север мы провели, вспоминая каждый аттракцион, каждое блюдо, каждый момент нашей поездки.
Когда нам оставалось всего лишь четыре часа езды до дома, зазвонил мой сотовый. Это была медсестра ветеринарной лечебницы. Она сказала, что Марли стал апатичным, а его лапы ослабели еще больше. Казалось, он испытывал дискомфорт. Она сказала, что ветеринару требуется наше согласие на то, чтобы вколоть ему дополнительную дозу стероидов и обезболивающих. Конечно, сказал я. Сделайте все, чтобы ему было хорошо, а мы завтра же заберем его.
На следующий день, 29 декабря, когда Дженни приехала забрать Марли домой, он выглядел немного усталым, но явно не больным. Как нас и предупреждали, его лапы стали еще слабее. Доктор рекомендовал давать Марли лекарства от артрита. Один из служащих помог Дженни поместить Марли в мини-вэн. Спустя полчаса после приезда домой у него начались рвотные позывы - он пытался срыгнуть слизь, скопившуюся в горле. Дженни выпустила его в сад, а он просто опустился на замерзшую землю и замер. Она позвонила мне на работу в панике:
- Я не могу затащить его обратно! - кричала она. - Он лежит там, на холоде, и не собирается вставать!
Я немедля бросился домой, но через сорок пять минут, когда я приехал, ей уже удалось поднять его и загнать в дом. Я увидел, что пес растянулся в гостиной: у него явно что-то болело, и он был не в своей тарелке.
За все тринадцать лет я ни разу не вошел в дом без приветствия Марли. Он валился к моим ногам, трясся, вытягивался, сопел, молотил по мне хвостом, как будто я только что вернулся со Столетней войны. Но сегодня ничего подобного не произошло. Его глаза следили за мной, когда я вошел в комнату, но он даже не пошевелился. Я опустился на колени и почесал пса за ухом. Реакции не последовало. Он не попробовал пожевать мое запястье, не хотел играть, не поднял головы. Его взгляд был устремлен вдаль, а хвост безжизненно вытянулся на полу.
Дженни оставила в лечебнице для животных два сообщения и ждала, когда ветеринар позвонит ей, но становилось очевидно, что нужно вызывать «скорую». Я позвонил третий раз. Через несколько минут Марли встал на трясущиеся лапы и попытался срыгнуть, но у него и на этот раз ничего не вышло. Тут-то я и заметил, что его живот стал гораздо больше, чем обычно, и сделался упругим на ощупь. Мое сердце ушло в пятки, я знал, что это значило. Я снова позвонил в клинику и рассказал, что у Марли вздулся живот. Секретарь попросила меня подождать минутку, а потом сообщила:
- Врач велела, чтобы вы привезли его.
На этот раз мы с Дженни даже не стали советоваться: мы поняли, что пришло время Марли. Мы обняли детей и сказали им, что Марли чувствует себя очень плохо и ему нужно съездить в больницу, где врачи постараются вылечить нашего пса. Когда я оделся, то заглянул в комнату: Дженни с детьми окружили лежащего на полу Марли, а тому, похоже, было уже все равно. Каждый из них хотел приласкать его, и у каждого осталось лишь несколько минут, чтобы побыть с псом наедине. Дети верили в то, что собака, которая была частью их жизни, скоро вернется такой же, какой была.
- Поправляйся, Марли, - пропищала Колин.
С помощью Дженни я затащил Марли в машину. Жена обняла пса в последний раз, и мы тронулись. Я пообещал позвонить, как только узнаю что-то новое. Марли лежал на полу рядом с задним сиденьем, положив голову на кожух кардана, и я ехал, одной рукой держа руль, а другую протягивая назад, чтобы почесывать его голову и плечи.
- О, Марли, - повторял я.
На автостоянке ветлечебницы я помог псу выбраться из машины. Он обнюхал дерево, возле которого оставляли свои метки другие собаки. Любопытство не покидало его, несмотря на отвратительное самочувствие. Я не торопил пса, ведь, скорее всего, он делал это последний раз в своей жизни. Затем я осторожно потянул поводок и повел его в клинику. Войдя Марли решил, что проделал достаточно большое путешествие, и осторожно опустился на кафельный пол. После безуспешных попыток заставить Марли подняться санитары положили его на носилки и отвезли в смотровую.
Через несколько минут ветеринар, молодая женщина, которую я видел впервые, провела меня туда же и показала два рентгеновских снимка на белой доске. Было видно, что желудок Марли увеличился почти в два раза. Врач указала на два темных пятна размером с кулак в том месте, где желудок переходит в кишечник. Это означало, что там все перекрутилось. Она пообещала, что введет ему успокоительные, вставит в его желудок зонд и постарается выпустить газы, вызвавшие вздутие. Как и в прошлый раз, она хотела с помощью зонда устранить причину плохого самочувствия Марли.
- Это займет много времени, - сказала она, - но я постараюсь.
Итак, снова начиналась лотерея с одним процентом, в которую блестяще сыграла летом доктор Хопкинсон. Способ сработал один раз, он мог сработать и второй. Я молчал, в душе надеясь на лучшее.
- Хорошо, - согласился я. - Пожалуйста, пусть это будет ваша лучшая операция.
Через полчаса врач вышла с мрачным лицом. Она трижды безуспешно попыталась открыть кишечник. Она дала Марли еще успокоительных, надеясь, что они смогут расслабить мышцы живота. Когда и это не помогло, она вставила катетер между его ребер - отчаянная попытка, но и она ни к чему не привела.
- При подобном стечении обстоятельств единственным выходом является операция, - она замолчала, словно оценивая, готов ли я слушать ее дальше. - Однако самое гуманное - усыпить его.
Нам с Дженни приходилось принимать то же решение пять месяцев назад, и мы уже сделали нелегкий выбор. Моя поездка в Шенксвиль только подкрепила убеждение не подвергать Марли страданиям. Однако когда я подумал об этом здесь, в клинике, во мне все перевернулось.
Врач поняла мои чувства и еще раз рассказала, какие осложнения могут возникнуть при оперировании собаки такого почтенного возраста, как Марли. Ее также сильно беспокоил сгусток крови, который вышел через катетер. Это являлось симптомом заболевания стенок желудка.
- Кто знает, что мы там обнаружим, если начнем оперировать, - произнесла она.
Я сказал, что мне надо выйти и посоветоваться с женой. На автостоянке я позвонил по сотовому и рассказал Дженни, что врач перепробовала все, и безрезультатно. Мы долго молчали, и, наконец, она сказала:
- Я люблю тебя, Джон.
- Я тоже люблю тебя, Дженни, - сказал я.
Я вернулся в клинику и спросил врача, можно ли мне побыть с Марли несколько минут наедине.
- Посидите с ним сколько нужно, - разрешила она, предупредив, что в него вкачали много успокоительных.
Я вошел и увидел своего пса лежащим без сознания на носилках, к его предплечью тянулась капельница. Я встал на колени и запустил пальцы в его шерсть, как он любил. Я погладил его. Я приподнял оба его вислых ушка - каждое из них доставляло ему столько хлопот все эти годы и стоило нам огромных денег. Я поднял его губу и посмотрел на большие, сточенные зубы. Я поднял переднюю лапу и подержал ее между ладоней. Потом я прижал свой лоб к его голове и долго сидел в такой позе, будто пытаясь передать ему мысленно сообщение. Я хотел, чтобы он понял много вещей.
- Помнишь все те гадости, которые мы о тебе говорили? - шептал я ему. - Что от тебя одна головная боль? Не верь этим словам. Не верь ни на секунду, Марли.
Я хотел сказать ему не только это. Было кое-что, чего ни я, ни другие люди никогда не говорили ему. Но я хотел, чтобы он услышал это, прежде чем уйдет.
- Марли, - сказал я, - ты великолепный пес.
Врач встретила меня в вестибюле.
- Я готов, - произнес я.
Мой голос дрожал. А ведь я-то думал, что уже давно подготовил себя к этому моменту. Я понимал, что если скажу еще хоть что-нибудь, то расплачусь, поэтому просто кивал головой и подписывал необходимые бланки. Когда работа с документами была завершена, мы подошли к Марли. Я снова опустился на колени перед ним и положил руки ему на голову. Врач в это время готовила шприц.
- С вами все в порядке? - спросила она и, когда я утвердительно кивнул, сделала укол. Челюсти Марли едва заметно дрогнули. Врач пощупала его пульс и сказала, что сердцебиение замедлилось, но не прекратилось. Он был крупной собакой. Через минуту после второго укола врач произнесла:
- Его больше нет.
Она оставила нас наедине, и я осторожно поднял его веко. Она была права: Марли с нами больше не было.
Я подошел к кассирше и оплатил счет. Она предложила групповое кремирование за $75 или индивидуальное, с возвратом пепла, за $170. Нет, сказал я, я заберу его домой. Через несколько минут ветеринар и помощник вывезли тележку с большим черным пластиковым пакетом и помогли мне переложить его на заднее сиденье машины. Доктор пожала мне руку и сказала, что сожалеет о моей потере и что она сделала все, что могла. Наверное, пришло его время, ответил я, и поблагодарил ее.
По дороге домой я плакал. Такого со мной никогда еще не было, даже на похоронах родственников и знакомых. Приехав, я оставил Марли в машине и пошел в дом, где меня ждала Дженни. Дети уже спали, и мы решили, что расскажем им все утром. Мы обнялись и заплакали. Я пытался описать ей состояние Марли, говорил, что когда наступил конец, он уже крепко спал и не было паники, травмы, боли. Но мне было сложно подобрать нужные слова. Позже мы вместе переложили большой черный пакет из машины в садовую тележку, которую я на ночь отвез в гараж.
ГЛАВА 28
Под вишнями
Той ночью я плохо спал и за час до рассвета встал и бесшумно, чтобы не разбудить Дженни, оделся. На кухне я выпил стакан воды - кофе мог подождать - и вышел на улицу, в слякотную изморось. Я взял лопату и кирку и пошел туда, где росли ели, которые Марли облюбовал прошлой зимой. В этом месте я решил предать его земле.
Температура была около нуля, и земля, к счастью, еще не промерзла. Быстро прокопав тонкий слой земли, я наткнулся на тяжелую плотную глину вперемешку с камнями. Я вспомнил, что сюда рабочие высыпали грунт, когда копали подвал. Через пятнадцать минут я снял куртку и остановился, чтобы перевести дух. Через полчаса я был весь в поту и продвинулся всего на полметра. На сорок пятой минуте я докопал до воды. Грязная, холодная, она быстро заполнила яму почти наполовину. Я принес ведро и принялся вычерпывать воду, но она не убывала. Я не мог похоронить Марли в этом ледяном болоте. Ни в коем случае.
Несмотря на усталость - мое сердце стучало, будто я пробежал марафон, - я начал обследовать свой участок в поисках более подходящего места. Мое внимание привлекли две большие дикие вишни на опушке леса. Стоя под их раскидистыми ветвями в сером свете рассвета, я почувствовал себя словно в храме под открытым небом. Это были те самые деревья, в которые мы с Марли чуть не врезались во время нашей дикой поездки на санках, и я вслух произнес: «Вот отличное место». Здесь не было глины, а земля оказалась достаточно сухой - просто мечта садовника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37