— Лобо.
— Зажмурься, — шепнул я Анджеле и быстро зажмурился сам, зная, что пацифисту вряд ли стоит созерцать то зрелище, которое вот-вот должно было разыграться здесь.
Но если глаза можно зажмурить, то уши, увы, достаточно крепко не заткнешь. Я услышал, как кто-то (вероятно, Стоунрайт) произнес: «У-в-в-ф!», потом донесся топот бегущих ног. Кто-то промчался мимо меня, задев мое левое плечо. Мгновение спустя где-то сзади раздалось нечто вроде: «тук». Затем: «кхе-кх-кхр-р». И наконец: «шлеп-шлеп-шлеп».
Короткое мгновение звенящей тишины. Потом из противоположного конда зала донесся голос Юстэли:
— Какая жалость, — со слащавой торжественностью произнес он. — Я-то надеялся, что нам удастся обойтись без этого.
Я открыл глаза и посмотрел на Анджелу. Она таращилась на что-то, лежавшее у нас за спиной.
— Ты что, не зажмурилась? — шепотом спросил я.
Она громко прочистила горло, взглянула на меня и тоже шепотом ответила:
— Ой, мамочка родная, не-е-е-ет… Тебе надо было посмотреть на это, Джин!
Похоже, она и впрямь была поражена.
Стоявший впереди Юстэли тем временем давал указания:
— Лобо, положи его в прихожей, потом разберемся. Дамы и господа, прошу извинить за беспокойство, но, разумеется, никто из нас не хотел бы, чтобы этот человек отправился к властям. — Он любезно улыбнулся нам и с ударением произнес: — Покойный знал наши имена и названия организаций. Он мог принести немало бед всем присутствующим в этом зале.
Примерно половина аудитории смотрела на Юстэли, остальные изогнулись в креслах и разглядывали что-то в заднем конце комнаты. Я посмотрел на обращенные в мою сторону лица. Все они выражали одно и то же: любопытство. Произошло событие, напрямую связанное с их родом занятий, и им, естественно, хотелось знать, как устроители собрания справились с делом. Никто, похоже, не удивился, не испугался, не был потрясен и не испытывал чувства отвращения перед лицом случившегося.
Да и с чего, бы? В конце концов, не они были лазутчиками в этом цветнике. Лазутчиком был я.
Бросив взгляд на Анджелу, я увидел, что она склонилась над стенографическим блокнотом и растерянно изучает свои каракули. Вид у нее был вконец убитый, а мысли витали где-то далеко. Я оглянулся и посмотрел в дальний конец зала, но Лобо уже утащил покойного мистера Стоунрайта с глаз долой.
Юстэли устроил перерыв, давая нам возможность прийти в себя, а потом сказал:
— Следующим в моем списке числится мистер П. Маллиган из отряда «Сыны Ирландии», СИ. Мистер Маллиган, прошу вас.
Мистер Маллиган вскочил, будто попрыгунчик. Это был тощий нескладный суетливый человечек лет пятидесяти, с сединой в волосах, блестящими синими глазками и красным носом картошкой. Он был обладателем немыслимо белых сверкающих искусственных зубов, несуразно крупных для его маленькой пасти, из-за чего физиономия мистера Маллигана, когда он заговорил, сделалась похожей на решетку автомобильного радиатора. (Он, разумеется, принадлежал к разряду зевак, готовых тотчас ввязаться в уличный скандал на углу, если там вдруг столкнутся два такси, управляемые Хайманом Мейербергом и Льюисом Лаботски.)
— Перво-наперво, — начал мистер Маллиган своим трубным гласом, с зубовным блеском и таким жутким ирландским выговором, какого не услышишь и со сцены, — я вам вот что скажу. Очень мне понравилось, как вы разобрались с англичанином этим, со Стоунрайтом. По правде говоря, я уж было подумал, что у вас тут какая-нибудь дурацкая организация школьников и неграмотных торговок молоком. Но нет. Знаете, если вы пособите нам, чтобы мы этих английских поганцев проучили как следует, то я вам обещаю: «Сыны Ирландии» будут в ваших рядах и в пост, и в праздник. Эти англичане…
Но больше я ничего не услышал, потому что в голове у меня вдруг взорвался вулкан.
По-настоящему ужасные события действуют на нас не сразу. Вы и сами это знаете. Нужно какое-то время, чтобы вас пробрало, чтобы вы все поняли, осознали и начали реагировать. Поэтому до меня только теперь дошло, что над Лайонелом Стоунрайтом учинили расправу.
А ведь кабы не милость Всевышнего, на его месте мог оказаться я. Я же чуть не высказал этим людям все, что о них думаю, едва не разоблачил себя как шпиона, едва не обложил Юстэли и Лобо точно так же, как это сделал мистер Стоунрайт!
Я не то чтобы переменил свое мнение о Лиге новых начинаний. Я по-прежнему не хотел верить в то, что лига, в которой состоят людишки вроде миссис Сельмы Бодкин, мистера и миссис Фред Уэлп, мистера Хаймана Мейерберга и ныне разглагольствующего мистера Маллигана, может представлять опасность для меня или кого-нибудь другого. Ну разве способна миссис Элли Баба внушить ужас человеку, достигшему шестилетнего возраста? Разве станет какая-нибудь организация — и Лига новых начинаний в том числе — посылать мистера Эли Злотта на задание, связанное с терроризмом? Какой дурак поверит, что Злотт выполнит его, и выполнит как положено? Вздор! Да это же просто горстка ни на что не годных злодеев из фильма про Дика Трейси.
Но Юстэли — совсем другое дело. Вероятно, он тоже с прибабахом, об этом можно судить хотя бы по его стремлению свести дружбу с другими чокнутыми и подобранным им самолично кандидатурам. Но вряд ли он — безобидный чудак. Мюррей все-таки был очень близок к истине: Лига новых начинаний вряд ли стала бы охотиться за мной, не явись я на сегодняшнее сборище, но вот Юстэли (или, скорее, Лобо) определенно начал бы преследовать меня, чтобы заставить замолчать, как он заставил замолчать Стоунрайта.
Ну и как вы думаете, добился бы он успеха? Если учесть, что меня взялись бы охранять Мюррей Кессельберг, Анджела Тен Эйк и десяток пацифистов, не платящих членских взносов?
Ответ на этот вопрос заставил меня содрогнуться. А потом я содрогнулся еще раз, когда Лобо протопал мимо меня, возвращаясь из гардероба на сцену. Он бросил тяжелый косой взгляд на Маллигана, который все разорялся по поводу англичан, и тот, мигом захлопнув пасть, плюхнулся на стул, как будто был прикреплен к сиденью пружиной. Больше он никому не мозолил глаза.
— Благодарю вас, мистер Маллиган, — промурлыкал Юстэли. — И за краткость, и за выражение доверия. А теперь — последний по порядку, но отнюдь не по значению оратор — мистер Джек Армстронг из Национальной комиссии по восстановлению фашизма, НКВФ. Прошу вас, мистер Армстронг.
Джеку Армстронгу было самое большее года двадцать три. Рост — примерно шесть футов четыре дюйма, телосложение — как у чемпиона мира по плаванию или футбольного полузащитника, волосы белокурые, подстриженные под «ежик», бычья выя и лицо умственно отсталого ребенка, как на плакатах, призывающих вступать в морскую пехоту.
— Мы, — начал он нелепым истошным бабьим голоском, — люди, которые считают, что покойный Адольф Гитлер внес важнейший вклад в человеческую культуру. Мы — люди, которые считают, что правда о крестовом походе этого великого человека была искажена и переврана наймитами, которым платили за это жиды всего мира. Мы — люди, которые считают…
— Ну, нет, довольно! — раздался крик, и я снова увидел впереди так хорошо знакомую мне копну волос — единственную часть тела Эли Злотта, которую я когда-либо видел.
— После всех надругательств! — орал он. — После всех зверств, причиненных нам…
— Лобо, — тихо произнес Юстэли.
Этого оказалось достаточно. Голос Эли Злотта мгновенно смолк, а копна волос скрылась из виду.
Юстэли улыбнулся Джеку Армстронгу, который стоял, расставив ноги и уперев руки в бедра, готовый грянуть марш Хорста Весселя, чтобы встретить возвращающихся с лыжной прогулки товарищей.
— Большое спасибо, мистер Армстронг, — сказал председательствующий. — Думается, мы получили достаточно верное представление о вашей организации.
— Хайль! — пискнул Армстронг, вскидывая руку в нацистском приветствии, и его крик эхом отразился от стен зала. После этого фашист упал на стул, как будто его свалила пуля.
Похоже, даже Юстэли малость опешил. Но тотчас опомнился и сказал:
— Благодарю вас, дамы и господа, за ваше решение провести этот вечер с нами. Думается, вы и сами видите, что у вас много общего, и вы сможете плодотворно трудиться все вместе ради общего блага. — Он одарил нас улыбкой гордого папаши и продолжал: — А сейчас я бы хотел представить вам моего друга, блистательного тактика, одного из самых одаренных и подкованных специалистов всех времен и народов в области устройства общественных беспорядков. Этот человек объяснит вам, чего мы рассчитываем добиться, объединившись в группу, и как будем превращать желаемое в действительное. Дамы и господа, мистер Леон Эйк! — воскликнул Юстэли, простирая руку к двери, видневшейся справа от возвышения.
На миг все застыли в ожидании, потом дверь открылась, и вошел мистер Леон Эйк.
В тот же миг Юстэли сделался маленьким и ничтожным, а все остальные превратились в малых детей. Леон Эйк (до чего неподходящее имя, хотя, впрочем, это вовсе и не его имя) был величав, как орел, поджар, как волк, и гибок, как гепард. Уверенный в себе мрачный хищник, презирающий всех и вся, он, разумеется, был облачен в черные одежды — такие же черные, как его волосы и глаза. Его землистое насмешливое миловидное лицо выглядело зловеще и лоснилось. Коварные помыслы обуревали его чело. Он ступал грациозно, как танцовщик, и бесшумно, как убийца. Поднявшись на возвышение, он оглядел нас сверкающими умными глазами, полными злорадства и презрения.
— Дамы и господа, — проговорил он голосом, похожим на треск рвущегося шелка, — добрый вечер.
В этот миг Анджела судорожно вцепилась в мой локоть. Я нахмурился, повернулся и увидел ее вытаращенные глаза и пепельно-серое лицо. Анджела трусливо съежилась в кресле. Я склонился к ней и спросил, в чем дело.
Она ответила мне сдавленным от ужаса шепотом, с подвыванием:
— Это Тайрон! Это он, мой брат Тайрон!
8
Тайрон Тен Эйк! Брат Анджелы, паршивая овца. Тот самый, который десять с лишним лет назад удрал за бамбуковый занавес, в коммунистический Китай, тот самый, которого считали даже не погибшим, а того хуже, и которого никто уже не чаял увидеть в западном мире. Но вот он, любуйтесь. Стоит, будто каланча, в длинной комнате с низким потолком на углу Бродвея и 88-й улицы в Нью-Йорке, Соединенные Штаты Америки. А его сестра трусливо прячется за спинами сидящих в зале зрителей, точнее, за спиной закоснелого в своем сталинизме Хаймана Мейерберга.
Я принялся разгибать застывшие пальцы Анджелы, один за другим, чтобы высвободиться от ее хватки, потом склонился к ее уху и прошептал:
— Он тебя не видит, успокойся. Надень куртку и подними капюшон. И запомни все, что он скажет. Во что бы то ни стало запиши все его слова.
— Ой, Джин, — шепотом ответила Анджела, пока ее братец благодарил нас с трибуны за то, что мы пришли на сегодняшний вечер, — ты просто его не знаешь. Он колол меня булавками и подпаливал бока кошкам, а слуг норовил спихнуть с лестницы.
— Он тебя не заметит, — шепнул я, и сам начиная трусить. — Ты только надень куртку и запиши все, что он скажет, хорошо?
— Ой, Джин!
Тайрон Тен Эйк уже успел покончить со своим вступительным словом и, повернувшись к Лобо, сказал:
— Принесите, пожалуйста, схемы.
Лобо неуклюже затопал в ту комнату, из которой появился Тайрон Тен Эйк. Я тем временем суетливо помогал Анджеле натянуть куртку, а моя подруга роняла то ручку, то блокнот, то ручку, то блокнот и всякий раз нагибалась, чтобы поднять оброненное. Все остальные сидели неподвижно, безмолвно и настороженно, и только мы двое вели себя как дети на американских горках. Но пока ни Тайрон Тен Эйк, ни кто-либо другой, похоже, не замечали этого.
Вернулся Лобо с большим подрамником, который он водрузил на возвышение, и охапкой таблиц. Их он, разумеется, разместил на подрамнике.
Тайрон Тен Эйк отступил на шаг, остановился возле подрамника и сказал:
— Благодарю вас, Лобо. А теперь вам, пожалуй, лучше вернуться на свой пост у дверей. Чтобы нам уж наверняка никто не помешал.
Лобо потопал прочь, а Тайрон Тен Эйк улыбнулся нам. Если улыбка Юстэли напоминала масло, то улыбка Тайрона была похожа на огонь. Если Юстэли улыбался отрешенно, то в улыбке Тайрона сквозил леденящий холод. Если улыбка Юстэли… Впрочем, ладно.
— Прошу внимания, — проговорил Тайрон и, убедившись, что мы внимаем ему (все, кроме Анджелы, которая прикрывала голову капюшоном, поднимала то блокнот, то ручку, то блокнот, то ручку и трусливо пряталась за спиной Хаймана Мейерберга, пытаясь в то же время вести стенограмму и совладать со своими нервами), повернулся к подрамнику.
Он снял первую схему и сказал:
— Это схема устройства американского правительственного аппарата. Как видите, вся бюрократическая неразбериха внизу имеет только три источника, показанные в верхней части: администрация, законодательные органы и судебная система. Те, кто хочет уничтожить это правительство, совершают очень распространенную ошибку, ограничиваясь убийством главы администрации президента, а две другие ветви остаются в целости и сохранности и продолжают действовать. Ветви эти, как показано на схеме, представляют собой Конгресс и Верховный суд. — Он обратил к нам свое лоснящееся лицо и добавил: — Этот вопрос мы рассмотрим позднее, а сейчас продолжим.
Тайрон убрал схему, представлявшую собой квадратики, соединенные линиями (таких полным-полно в школьных учебниках обществоведения), и показывавшую, что все маленькие квадратики были связаны с тремя большими, нарисованными сверху. Тайрон и впрямь был грамотным лектором, но что с того?
Он сказал:
— Давайте рассмотрим другой вопрос. Где нам искать юные дарования, от которых зависит наше будущее? Где сливки нашего общества, где самые ценные плоды наших нив — молодые государственные деятели, экономисты, обществоведы, политологи завтрашнего дня?
Он похлопал ладонью по второй схеме, представлявшей собой перечень географических названий, возле которых стояли какие-то цифры. Они были выведены мелким шрифтом, и мы не могли разглядеть их из зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27