что люди все чаще говорят про то, что сменились лишь дворцовые фавориты, остальное же осталось прежним; Мортимер стал не только самым могущественным во всей стране, но чуть не с каждым днем делается все богаче. Алчность, погубившая в конце концов фаворитов короля, расцветает еще более ярким цветом в душе фаворита королевы.
Чем больше Генри Ланкастер разочаровывался в Изабелле и ее любовнике, тем большим сочувствием проникался он к своему злополучному пленнику и был готов помочь ему в несчастье – если бы знать, как…
Майским днем, едва хозяин замка встал ото сна, его уведомили, что к нему прибыли посланцы из королевского дворца. Они сообщили, что король хочет, чтобы Ланкастер покинул свои владения и незамедлительно проследовал в Лондон, где требуются его присутствие и советы по поводу намечающихся военных действий против шотландцев.
На вопрос Ланкастера, как должен он поступить со своим узником, ему ответили, что такового надлежит оставить в замке, куда на днях прибудут сэр Томас Беркли и сэр Джон Малтреверс, которые увезут его отсюда и продолжат осуществлять надзор за бывшим королем.
Ланкастер предчувствовал, что наступит время, и Эдуарда изымут из-под его опеки, и не слишком удивился полученным распоряжениям. Что его угнетало – необходимость сообщить пленнику об изменениях, которые вот-вот произойдут в его судьбе. Он не мог без жалости смотреть на худую долговязую фигуру Эдуарда, на его изможденное, почти прозрачное лицо, на темные тени под потерявшими блеск голубыми глазами.
– Кузен Генри, – промолвил еле слышно Эдуард, – они тебя отнимают у меня?
– Этого следовало ожидать, – сказал Ланкастер. – У меня есть обязанности. Я должен присоединиться к королю.
Эдуард прикрыл глаза. Линия его губ выражала безмерное отчаяние. Когда он снова посмотрел на собеседника, того поразил открытый страх в его взоре.
– Они поступают так оттого, что ты был добр ко мне, кузен.
– Мне сказали, король хочет моего участия в новой шотландской кампании.
– Известно, кто командует королем, – сказал Эдуард.
– Возможно, для тебя будет лучше сменить этот мрачный замок на другой, – сказал Ланкастер, не зная, чем успокоить или утешить Эдуарда.
– На какой? – спросил тот. – И кто будет вместо тебя?
– Томас Беркли. А еще…
– Кажется, он женат на дочери Мортимера?
– По-моему, да.
– Все понятно, кузен. Меня окружают самыми отъявленными врагами. Кто еще? Ты начал говорить…
– Джон Малтреверс.
– Еще один мой «дружок», женатый на сестре Томаса Беркли. Он удрал от меня во Францию и там присоединился к изменнице-королеве. Они знают, кого посылать. Если бы моему сыну стало известно… Генри, брат мой, умоляю тебя, останься со мной!
– Я должен выполнить приказ короля, Эдуард.
– Я – твой король, Генри.
Ланкастер печально покачал головой. В комнате наступило молчание. Эдуард заговорил первым:
– Завеса несчастья, повисшая надо мной, опускается все ниже. Здесь я уже смирился со своим положением, кузен, мне было хорошо с тобой… А теперь… Теперь меня ждут новые испытания, новые муки… Смерть…
– Милорд, – сказал Ланкастер, – вы слишком тяжело восприняли ожидаемые перемены. Все уладится со временем. Когда вы прибыли сюда, мы не сразу сдружились с вами. Увидите, что Беркли и Малтреверс…
– Не надо, Генри, – прервал его Эдуард. – Лучше помолись, чтобы Бог помог мне.
Ланкастер опустился на колено, взял его руку, поцеловал ее. Словно Эдуард снова был его королем.
– Я буду молиться за вас, милорд. А вы мужайтесь. Быть может, жизнь еще повернется к вам светлой стороной.
Эдуард закрыл лицо руками, чтобы приглушить рыдания.
* * *
Ланкастер уехал, а вскоре прибыли новые тюремщики.
Малтреверс был открыто неучтив и откровенно нагл. Беркли вел себя точно так же, но при этом испытывал некоторую неловкость, – словно никак не мог заставить себя позабыть, что этот изнуренный жалкий человек был когда-то его королем.
– Собирайтесь! – властно и небрежно бросил Эдуарду Малтреверс. – Мы уезжаем отсюда. Как думаешь, Томас, – обратился он к Беркли, – нужно его связать?
– Пожалуй, – ответил тот, – хотя вряд ли в таком состоянии он сможет удрать от нас.
Они говорили сейчас о нем – о человеке, перед кем еще недавно почтительно склоняли головы, так, будто он был всего-навсего частью мебели или багажом, который можно связать и бросить куда угодно.
Какое унижение! Но сильнее чувства униженности было другое – страх. Страх, охвативший его, когда он узнал, что Ланкастер уезжает, и с тех пор не отпускавший ни на минуту. Он смертельно боялся этих людей, особенно Малтреверса.
В замок Беркли они ехали верхом. Совершенно иначе выглядел сейчас этот замок, который Эдуард хорошо знал по прежним своим приездам сюда. Тогда он въезжал, окруженный стражей и свитой, и в честь его прибытия назначался праздник, было всеобщее торжество. Сейчас все вокруг выглядело мрачно и печально, все предвещало несчастье.
На какой-то миг его охватило желание остановиться и крикнуть, что он не въедет сюда. Пускай уж лучше его убьют прямо тут, перед воротами, не за безмолвными каменными стенами… Он не хочет… не может находиться здесь! Он умоляет отвезти его обратно в Кенилворт и вернуть кузена Ланкастера…
Ни о чем таком он не сказал, не выкрикнул, однако Малтреверс заметил его колебания и презрительно прикрикнул, словно на своего слугу:
– В чем еще дело, Эдуард Плантагенет? Не заставляйте нас задерживаться попусту!
Как было радостно для них выказывать свое полное пренебрежение тому, кого еще недавно считали своим повелителем!
Он въехал во внешний двор крепости. Здесь у него отобрали лошадь – жалкую, заморенную кобылу, выглядевшую как посмешище в сравнении с великолепными лоснящимися конями его тюремщиков, – и велели следовать дальше пешком.
– Сюда! – грубо прикрикнул Малтреверс и подтолкнул его.
Они вошли в главную залу замка, огромную и красивую, в конце которой была часовня.
– Я хотел бы помолиться, – сказал Эдуард. – Разрешите мне пройти в часовню и преклонить колени перед алтарем.
– Вы сможете это сделать у себя в комнате, – сказал Беркли, а Малтреверс пробурчал насмешливо:
– Надо было раньше побольше думать о молитвах. Могли бы чаще стоять на коленях перед алтарем, а не перед красавчиком Хью…
Эти тюремщики были не чета Ланкастеру – настоящие мучители.
Его повели наверх по огромной лестнице, затем галереями в центральную часть замка и к башням и наконец остановились перед дверью, огражденной решеткой и запертой на огромный замок.
– Ваш новый дворец, милорд, – сказал Малтреверс с насмешливым поклоном.
Беркли отомкнул замок и открыл дверь, которая издала скрип, свидетельствующий о том, что ее давным-давно не отворяли. За дверью была почти полная темень. Полоса света падала лишь из узкого отверстия, находящегося высоко в стене, сквозь которое можно было просунуть разве что руку. На полу лежал тюфяк, набитый соломой. Кроме него, в комнате были стул и небольшой деревянный сундук, могущий служить столом.
– Вы хотите поместить меня здесь? – в ужасе воскликнул Эдуард.
– Этот человек просто неблагодарен, – язвительно сказал Малтреверс, воздевая глаза к потолку.
Но Беркли почувствовал себя неловко.
– Милорд, – сказал он извиняющимся тоном, – эту комнату определили для вас, пока вы будете находиться здесь, в замке.
Эдуард вздрогнул. Больше он не произнес ни слова.
Они ушли, ключ со скрежетом повернулся в ржавом замке.
Он остался один во тьме. Это была последняя уже степень унижения.
Он встал на колени и начал молиться.
– О Боже, – говорил он, – дай мне умереть. Немедленно, сейчас… Прекрати эти страшные испытания… О Боже, помоги мне…
Помолившись, он поднялся с колен, лег на тощий соломенный матрас. Ему показалось, что Бог снизошел к его мольбам, потому что мысли его остановились на сыне. Милый мальчик, ведь он любит отца, несмотря ни на что… Конечно, он должен был уделять сыну больше времени и остальным детям тоже. Следить за их успехами в учении, беседовать, гулять с ними. А он почти все свои свободные часы отдавал Хью – что правда, то правда. Однако сын понимал, что отец его любит и гордится им… Конечно, он сейчас не знает, где его отец и как с ним обращаются! Если бы только ему было известно… Юный Эдуард никогда бы не позволил этого!.. Неужели Генри Ланкастер ничего не расскажет молодому королю о его отце?! Несчастном отце…
В темной комнате забрезжила надежда.
Эдуард, новый король Эдуард спасет его! Защитит изгнанного короля, своего отца!.. Надо только, чтобы мальчик скорее узнал обо всем, что происходит с ним, – и тогда сын немедленно явится сам и выручит его…
Но как сделать, чтобы сыну стало все известно? Как довести до его сведения?.. Отправить послание? Может быть, Генри Ланкастер все-таки сообщит о том, что он знает… Если не побоится… Если его слова не опровергнут… Если мальчика не окружат ложью…
Надежда начала гаснуть… Он снова явственно представил себе, где находится: в замке Беркли, в руках у страшных тюремщиков, которые беспредельно ненавидят его.
* * *
О, какой ненавистью к нему они переполнены! Какую радость испытывают, унижая его! Возможно, не только радость – оргазм!.. И Малтреверс – худший из них. В глазах у Беркли еще мелькает порой что-то похожее на сочувствие, особенно когда тот бывает один, без Малтреверса.
Комната – если ее можно назвать так, – куда его поместили, была ужасной: темной, пронизывающе холодной. Хорошо, что сейчас лето, зимой он не выдержал бы здесь и нескольких дней.
Пища, которую ему приносят, почти несъедобна: наверное, залежавшиеся объедки с тарелок обитателей замка. Вода холодная и мутная – видимо, из крепостного рва, что не годится даже для умывания. Одной из любимых забав Малтреверса было напяливать ему на голову сплетенные колючие ветки и провозглашать, что он вновь коронован…
Его уже не трогали издевательства: он притерпелся.
Целыми днями он лежал на тонком соломенном тюфяке, погрузившись в воспоминания о прошлой жизни. Он понимал, что окончательно проиграл, понимал, что заслужил, чтобы его лишили престола… Но такие унижения! Ни один человек на свете, как бы грешен ни был, не заслуживает подобного!
Тарелка с остатками пищи, стоявшая на сундуке, вызывала у него отвращение своим запахом. Он больше не может есть… не будет есть… И пускай случится то, что неминуемо должно случиться… Только скорее бы… скорее… Но сын… его сын… Неужели так и не придет на помощь? Не спасет отца?..
У него почти уже не оставалось сил. Трудно было даже открыть глаза…
* * *
Кажется, кто-то вошел?.. В комнате были слышны голоса.
– Наверное, нужно послать за священником?
Это был голос Беркли.
– Священник? Еще чего! Пускай отправляется в ад без отпущения грехов! Там ему и место!
Это, конечно, говорил Малтреверс.
И опять Беркли:
– Я все же пошлю к нему монаха. Никого нельзя лишать права исповедаться на смертном одре.
– Кто бы мог подумать, что он протянет так долго? Силен, как бык. Его отец тоже был…
– Да, эти Плантагенеты могучее племя.
– Если бы отец мог видеть сейчас своего сыночка…
– Быть может, он видит его оттуда. А, Малтреверс?
– У тебя что-то нервы пошаливают, Беркли. Не можешь до сих пор забыть, что этот полутруп был когда-то королем?
– Я пришлю к нему монаха.
– Как хочешь. Я бы этого не стал делать…
Снова наступила тишина.
Они ушли. Или здесь никого не было, и ему просто слышались голоса?.. Разговор о священнике… Значит, он умирает?.. Смерть?.. Пускай она скорее наступит. И если он попадет в ад, там ему будет наверняка не хуже, чем здесь… сейчас… Разве он не опустился уже на самое дно страданий и унижений? И разве Малтреверс не сам Сатана?..
Эдуард, сын мой, приди же, приди!.. Посмотри, что они делают с твоим отцом… Приди, пока не поздно…
* * *
Он почувствовал прохладную ладонь у себя на лбу. Кто-то стоял на коленях перед его ложем.
– У вас хватит сил, чтобы свершить молитву вместе со мной, милорд?
– Кто вы? – спросил Эдуард.
– Я Томас Данхед, монах-доминиканец.
– Вы пришли помолиться за меня?
– Помолиться вместе с вами.
– Благодарю. Мне так нужно это.
– Я тоже так думаю, милорд. Давайте молиться, чтобы силы вернулись к вам.
– Зачем они мне? – пробормотал Эдуард. – Для меня лучше умереть. Я уже на пути к смерти. Не вытаскивайте меня оттуда, отец.
– Жизнь дарована Богом, сын мой. И надлежит ждать, пока Он сам не призовет нас расстаться с ней. А до тех пор нужно цепляться за нее и стараться жить так, чтобы угодить Ему.
– О, конечно, отец… Но если ты свободный человек, а не жалкий растоптанный узник.
– Давайте помолимся вместе, – сказал монах.
– Вы придете ко мне снова, отец?
– Да, завтра.
– Если я еще буду здесь… на этой земле.
– Вы должны быть. У вас немало грехов, и нужно успеть получить прощение…
После ухода доминиканского монаха Эдуард почувствовал себя лучше. Для него явилось утешением поговорить с человеком, произносящим обычные, естественные слова.
На следующий день доминиканец пришел опять. Когда они остались одни, он вытащил из-под рясы кусок вареного мяса и хлеб.
– Я принес вам пищу и для плоти, и для души, – сказал он. – Вы не должны отказываться от нее, если хотите успеть раскаяться.
Эдуард неохотно принял предложенную еду, но съел ее с жадностью. Это доставило радость монаху.
– Я приду завтра, – сказал он, – и принесу еще. Будем вместе спасать вашу душу…
В следующий свой приход после долгой совместной молитвы доминиканец сказал:
– Я говорил о вашем положении с братом Стефаном. Он смел и молод, и у него много друзей. Когда они узнали, как с вами здесь обращаются, то пришли в ярость, потому что им хорошо известно о поведении королевы, живущей во грехе с Роджером Мортимером.
– Все это так далеко от меня сейчас, – отвечал Эдуард. – Я не вспоминаю о таких вещах.
– Однако людей они беспокоят, милорд. Брат Стефан говорит, что все, что делается, должно делаться чистыми руками… Милорд, когда вы немного наберетесь сил…
– Что тогда? – медленно спросил Эдуард, потому что собеседник замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48