Ему, следовательно, должно было быть двенадцать, мне же не было еще и семи, он казался очень зрелым.
Подойдя к нему, Лавиния повисла у него на руке, как бы говоря: «Это мой брат. Можешь возвращаться к мисс Йорк. Теперь ты мне не понадобишься».
Он посмотрел на меня странно, как будто что-то припоминая. Я была ребенком, которого он посчитал своим. Такой эпизод, конечно, должен был остаться в памяти даже у такого практичного человека, как Фабиан.
— Ты останешься со мной? — умоляла Лавиния. — Скажи, чем мы можем заняться? У Друзиллы идеи такие глупые. Она любит умные игры. Мисс Эзертон говорит, что она знает больше, чем я… исторических и тому подобных вещей.
— Она не должна знать много — больше, чем ты, — сказал Фабиан. Замечание, которое, исходи оно от кого-нибудь другого, разозлило бы Лавинию, но, поскольку это сказал Фабиан, она счастливо захихикала. Для меня было просто откровением, что нашелся человек, перед которым Лавиния испытывала благоговейный трепет, не считая, конечно, леди Харриет, перед которой его испытывали все. — История… Мне нравится история, римляне и всякое такое. У них были рабы. У нас будет игра, — продолжал он.
— О, Фабиан… правда?
— Да, я буду римлянином, Цезарем, пожалуй.
— Которым? — спросила я. Он подумал.
— Юлием… или, может быть, Тиберием.
— Он был очень суров к христианам.
— Вам не надо быть рабами-христианами. Я буду Цезарем. Вы — мои рабы, и я буду подвергать вас испытанию.
— Я буду твоей королевой… или кто там был у Цезаря, — объявила Лавиния. — Друзилла будет нашей рабыней.
— Ты тоже будешь рабыней, — к моему удовольствию и смятению Лавинии сказал Фабиан. — Я дам вам задания… которые покажутся вам невозможными. Для того чтобы испытать вас и увидеть, достойны ли вы быть моими рабами, я прикажу, например, принести мне золотые яблоки Гесперид… или что-нибудь подобное.
— Как мы можем достать их? — спросила я. — Они существуют в греческих легендах. Мой отец постоянно говорит о них. На самом деле их нет.
Лавиния становилась нетерпеливой оттого, что я, посторонняя, слишком много говорила.
— Хорошо, я дам вам легкие задания и вы сможете их выполнить или, в противном случае, испытаете мой гнев.
— Если только это не будет означать спуститься в подземелье и доставить умерших или что-то в этом роде, — сказала я.
Он сложил руки на груди и закрыл глаза, как бы глубоко задумавшись. Затем он заговорил так, будто был Оракулом, о котором постоянно говорил мой отец.
— Лавиния, ты должна принести мне серебряный кубок. Это должен быть особый кубок. На нем выгравированы листья аканта.
— Я не могу, — сказала Лавиния. — Он в комнате с привидениями.
Я никогда не видела Лавинию такой потрясенной, и, что меня поразило, у ее брата были силы подавить ее сопротивление.
Он повернулся ко мне:
— Ты принесешь мне веер из павлиньих перьев. Когда же мои рабы вернутся ко мне, кубок будет наполнен вином и, пока я буду его пить, моя рабыня будет обмахивать меня этим веером.
Мое задание не казалось мне слишком трудным. Я знала, где находился веер из павлиньих перьев. Я уже лучше, чем раньше, знала Дом и легко могла найти апартаменты мисс Люси. Мне надо было проскользнуть в комнату, где лежал веер, взять его и принести Фабиану. Я должна была сделать это быстро, чтобы он похвалил меня за скорость, пока бедная Лавиния набирается смелости войти в комнату с призраками.
Я поспешила в путь. Меня охватило чувство сильного возбуждения. Присутствие Фабиана вызывало у меня дрожь, потому что я продолжала думать о том, как он похитил меня ребенком, и о том, как я, живя в их Доме около двух недель, была членом этой семьи. Я хотела удивить его скоростью, с которой выполнила задание.
Я добралась до комнаты. А если индианка там? Что я ей скажу? «Пожалуйста, можно мне взять веер? Мы играем в игру, и я — рабыня».
Я думаю, она бы улыбнулась и только проговорила своим монотонным голосом: «Ох, милочка». Я была уверена: она добрая и сговорчивая; но меня интересовала старая леди. Меня страшило, что она будет в соседней комнате сидеть в кресле с пледом на коленях и плакать о прошлом, которое возвращается к ней в письмах.
Я осторожно открыла дверь и почувствовала сильный запах сандалового дерева. Все было спокойно. И на каминной полке лежал веер.
Я поднялась на цыпочки и взяла его. Повернувшись, я выбежала из комнаты обратно к Фабиану. Он в изумлении уставился на меня.
— Ты уже нашла его? — он рассмеялся. — Никогда бы не подумал. Как ты узнала, где он?
— Я видела его раньше. Когда играла в прятки с Лавинией. Тогда я случайно зашла в комнату, заблудившись.
— Ты видела мою двоюродную бабушку Люси? — Я кивнула. Он продолжал пристально смотреть на меня. — Хорошая работа, раб, — сказал он. — Теперь ты можешь обмахивать меня, пока я жду свой кубок с вином.
— Вы хотите, чтобы я вас обмахивала? Здесь довольно прохладно.
Он посмотрел на окно, от которого слегка тянуло сквозняком. Капли дождя струились по стеклу.
— Ты обсуждаешь мои приказы, раб? — спросил он. Но это была игра, и я ответила:
— Нет, милорд.
— Тогда делай, что тебе приказано.
Вскоре после этого вернулась Лавиния с кубком. Она бросила на меня злобный взгляд: как я ухитрилась выполнить его задание раньше нее? Я поняла, что игра доставляет мне удовольствие.
Вино нашли, и кубок наполнили. Фабиан растянулся на софе. Я стояла рядом с ним, держа в руках веер. Лавиния стояла на коленях, протягивая кубок.
Это было незадолго до неприятности. Мы услышали повышенные голоса и быстрые шаги. Я узнала Айшу.
В комнату ворвалась мисс Эзертон, сопровождаемая мисс Йорк.
Момент был драматическим. Там были еще и другие люди, которых я не видела раньше, и все смотрели на меня. После мгновения глубокой тишины мисс Йорк бросилась ко мне.
— Что вы сделали? — вскричала она. Айша увидела меня и издала слабый крик.
— Он у тебя, — сказала она. — Это ты. Душечка моя, так это ты.
Затем я поняла, что все они смотрят на веер.
— Как вы могли? — спросила мисс Йорк. Я выглядела смущенной, и она продолжала:
— Зачем Вы взяли веер?
— Это… это игра, — пробормотала я.
— Игра! — сказала мисс Эзертон. — Веер… — Ее голос дрожал от наплыва чувств.
— Простите, — начала я.
Туг вошла леди Харриет. Она выглядела как богиня мщения, и я вдруг почувствовала, что ноги не держат меня. Фабиан поднялся с софы.
— Что за шум, — удивился он. — Она моя рабыня. Я приказал ей принести веер.
Я увидела облегчение на лице мисс Эзертон и почувствовала поднимающийся во мне взрыв смеха. Это был немного истеричный, но все же смех.
Лицо леди Харриет смягчилось.
— Ох, Фабиан, — пробормотала она.
Айша спросила:
— А веер… веер мисс Люси?..
— Я приказал ей, — повторил Фабиан. — У нее не было другого выхода, кроме как повиноваться. Она моя рабыня.
Леди Харриет рассмеялась.
— Ну, теперь вам понятно, Айша? Возьмите веер мисс Люси обратно. Он не пострадал, и конец всему. — Она повернулась к Фабиану. — Леди Гудмен прислала письмо и спрашивает, как ты отнесешься к визиту Адриана на часть летних каникул. Что ты думаешь? — Фабиан небрежно пожал плечами. — Давай поговорим об этом! Пошлиной дорогой мальчик! Я думаю, мы должны немедленно ответить.
Фабиан, окидывая пренебрежительным взглядом компанию, которая была обеспокоена таким пустяковым событием, как исчезновение из комнаты веера, пошел вместе с матерью.
Я подумала, что инцидент исчерпан. Они были так озабочены, и мне казалось, что с этим веером было связана что-то важное, но леди Харриет и Фабиан свели это все к пустяку.
Айша ушла, унося веер как какую-то важную драгоценность, и обе гувернантки последовали за ней. Мы с Лавинией остались одни.
— Я должна отнести кубок обратно, пока они не хватились и его. Я удивляюсь, что они его не заметили, но с этим веером была такая суматоха. Ты должна пойти со мной.
Я все еще была потрясена, потому что именно я принесла веер, который, очевидно, был очень важным предметом, поскольку вызвал такое беспокойство. Мне хотелось знать, что бы произошло, если бы Фабиан не снял с меня обвинения. Наверное, я была бы навсегда отлучена от Дома. Мне было бы очень жаль, хотя я никогда не чувствовала себя здесь желанной. Однако мое восхищение им было сильным. Меня интересовали все… даже Лавиния, которая частенько бывала грубой и, конечно, никогда не была гостеприимной.
Я подумала, каким благородным выглядел Фабиан, когда он их всех обдал презрением и взял вину на себя. Конечно, это он был ответственен за случившееся, но он представил все это так, будто ничего особенного не произошло, и с их стороны было довольно глупо устраивать такой переполох.
Я смиренно последовала за Лавинией в другую часть дома, которую до сих пор еще никогда не видела.
— Двоюродная бабушка Люси занимает западное крыло. Это восточное крыло, — сказала она мне. — Мы идем в комнату монахини. Будь осторожной. Монахиня не любит чужих. Со мной все в порядке, я один из членов семьи.
— Ну, а почему же ты боишься идти одна?
— Я не боюсь. Я подумала, что тебе захочется увидеть все самой. Ведь в пасторском доме нет призраков, не так ли?
— Кому нужны призраки? Что от них хорошего?
— В больших домах они есть всегда. Они предупреждают людей.
— В таком случае, если монахиня не хочет видеть меня, иди сама по своим делам.
— Нет, нет. Тебе тоже придется пойти со мной.
— Предположим, я не хочу.
— Тогда я больше никогда не позволю тебе снова приходить в этот дом.
— Неважно. Ты не очень-то приятна… и остальные.
— О, как ты смеешь! Ты всего лишь дочь пастора, и он обязан своим проживанием здесь нам.
Я боялась, что в этом что-то было. Возможно, леди Харриет, если будет недовольна мной, выкинет нас. Я понимала Лавинию. Она хотела взять меня с собой потому, что боялась идти в комнату монахини одна.
Мы пошли по коридору. Она повернулась и взяла меня за руку.
— Пошли, — прошептала она. — Это совсем рядом.
Она открыла дверь. Мы оказались в маленькой комнате, которая выглядела как монашеская келья. Обстановка там была аскетичной. В ней были голые стены, и над узкой кроватью висело распятие. Здесь стояли всего один стол и один стул.
Она быстро поставила кубок на стол, и мы вместе выбежали из комнаты. Мы поспешили по коридору. Ее обычное высокомерие и самообладание вернулись к ней. Она направилась обратно в ту комнату, где незадолго до этого Фабиан возлежал на софе, а я обмахивала его веером из павлиньих перьев.
— Понимаешь, — сказала Лавиния, — история нашего рода начинается еще со времен Завоевателя. Я считаю, что ваши предки были рабами.
— О нет, они ими не были.
— Да, были. Так вот, монахиня была одним из наших предков. Она влюбилась в неподходящего человека… Я думаю, он был викарием или пастором. Люди подобного рода не заключают браки с такими знатными людьми, как мы.
— Смею заметить, они должны были быть более образованными, чем ваши.
— Мы можем не заботиться об образовании. Об этом должны думать только люди вроде тебя. Мисс Эзертон говорит, что ты знаешь больше моего, хотя и на год моложе. Мне не надо быть образованной. Для меня это неважно.
— Образование — самое большее из всех имеющихся благ, — сказала я, цитируя своего отца. — Расскажи мне о монахине.
— Он был настолько ниже ее по происхождению, что она не могла выйти за него замуж. Отец запретил ей это и отправил в монастырь. Но она не могла без него жить, поэтому сбежала к нему. Ее брат отправился за ней и убил любовника. Ее привезли домой и поместили в этой похожей на келью комнате. В ней никогда ничего не меняли. Она выпила из кубка яд. Считают, что после смерти она вернулась в эту комнату и обитает здесь.
— Ты веришь этому?
— Конечно, верю.
— Ты, должно быть, очень боялась, когда пришла сюда за кубком.
— Когда играешь в игры с Фабианом, приходится это делать. Я думаю, что, поскольку меня послал Фабиан, призрак не мог сделать мне ничего плохого.
— Ты считаешь своего брата кем-то вроде Бога.
— Он такой и есть.
Казалось, все в доме считали его таким.
Когда мы возвращались домой, мисс Йорк сказала:
— Бог мой, какой устроили переполох с веером. Если бы за этим не стоял мистер Фабиан, была бы настоящая беда.
Я все больше восхищалась Домом. Я часто думала о монахине, которая из-за любви выпила яд и этим убила себя. Я говорила об этом с мисс Йорк, которая выяснила от мисс Эзертон, что, когда мисс Люси обнаружила пропажу веера из павлиньих перьев, она просто заболела.
— Неудивительно, — сказала она, — что вокруг него поднялась такая суматоха. Мистер Фабиан не должен был просить, чтобы вы взяли его. Вы же никак не могли знать всего.
— Как может веер иметь такое значение?
— О, это что-то связано с павлиньими перьями. Я слышала, они приносят несчастье.
Мне хотелось знать, имеет ли эта теория что-то общее с греческой мифологией, и, если да, мой отец наверняка должен об этом знать. Я решила спросить его.
— Отец, — обратилась я. — У мисс Люси из Дома есть веер из павлиньих перьев. В нем что-то особенное. Есть ли какая-нибудь причина, почему он имеет какое-то важное значение?
— Ну что ж, ты, конечно, помнишь эту историю, как Гера поместила глаза Аргуса на павлиний хвост?
Я не знала и попросила рассказать ее.
Оказалось, что это очередная история о Зевсе, соблазняющем кого-то. На этот раз это была дочь царя Аргоса, и Гера, жена Зевса, узнала об этом.
— Она не должна была удивляться. — сказала я. — Он постоянно соблазнял, кого только мог.
— Верно. Он превратил прекрасную девушку в белую корову.
— Это что-то новое. Обычно он превращался сам.
— На этот раз было по-другому. Гера была ревнива.
— Не удивительно… с таким-то мужем. Но она должна была привыкнуть к его выходкам.
— Она заставила следить за ним чудовище Аргуса, у которого было сто глаз. Узнав об этом, Зевс послал Гермеса усыпить его своей лирой и убить спящим. Узнав, что случилось, Гера рассердилась и поместила глаза убитого чудовища на хвост своего домашнего павлина.
— И поэтому перья приносят несчастье?
— Разве? Признаюсь, что когда-то я слышал что-то в этом роде.
Но ничего больше он сказать мне не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9