Жан Марсан
Публике смотреть воспрещается



Жан Марсан
Публике смотреть запрещается


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Робер Гиз – директор театра
Николь Гиз – его жена, актриса
Эрве Монтэнь – известный драматург, он же постановщик, своей пьесы
Жизель Монтэнь – его жена
Габриэль Тристан – известная актриса, его первая жена
Жан Байар – актер; ее муж
Пьер Монтэнь – театральный художник: сын Эрве Монтэня и Габриэль Тристан
Франсуаза Ватто – начинающая актриса
Кристиан – помощник режиссера
Фоторепортеры, электронный посыльный цветочного магазина


ДЕКОРАЦИЯ

Кабинет директора парижского театра.
Мебель богатая, но разрозненная, оставшаяся от различных постановок.
Макеты, образцы тканей, бутафорские драгоценности, в том числе несколько диадем; сброшюрованные тексты пьес; на стенах афиши примерно такого содержания: «Театр Шуазей – Ирина – в заглавной роли – в спектакле – „Женщина в полном смысле слова“ – автор – Эрве Монтэнь». Имя автора напечатано так же крупно, как и имя ведущей актрисы.
Слева направо (от зрителя); на переднем плане маленькая дверь; глубже – письменный стол; за ним – большое окно, из которого виден Париж; перед письменным столом – диван; прислоненный к нему спинкой; слева – стол и два стула; справа – большое широкое кресло; за ним, справа, глубже – двустворчатая дверь, к которой ведут две ступени.


АКТ ПЕРВЫЙ


СЦЕНА ПЕРВАЯ

Полумрак. Шторы задернуты. Робер входит в левую дверь и раздвигает их. Яркий свет.
Голос Николь (сразу же после поднятия занавеса). Все как прежде! Все как прежде! Все как прежде! Все как прежде!
Робер, страдая от этих криков, продолжает машинально заниматься своими делами: открывает ключом шкафы с бумагами, заглядывает в ящики, собирает и складывает бумаги на столе, складывает в стопки сброшюрованные тексты пьес; пока Николь кричит, он все время суетится. Она появляется из левой двери, вся трепеща от священного гнева; в руке держит завернутый в бумагу букет цветов, потом она его развернет и поставит цветы в воду. Николь. Все как прежде! Все начинается снова! Мы возвращаемся из отпуска, начинается театральный сезон, мы открываем двери театра, директором которого является мой муж, и опять, в который уже раз, я не играю! Посмотрите внимательно на все эти афиши: где здесь имя Николь Гиз, жены директора? Вы его не найдете!
Робер. Дорогая, хочешь я его тебе покажу?
Николь. Это нечестно! Ты знаешь, где его отыскать! (Показывает на самый низ афиши.) Между расписанием спектаклей и адресом типографии! Сколько раз играла я в театре, которым руководит мой муж?
Робер. Шесть раз.
Николь. Я играла всего-навсего одну роль. (Указывает на афишу; она, естественно, преувеличила – ее имя читается на афише, хотя оно и не помещено вначале). Но роль, в который меня заметили! Никто не хотел ее играть – потому-то мне ее и дали, – но я все силы вложила, чтобы на меня обратили внимание! Ах! Признаю, конечно, что я много привнесла от себя в мой персонаж! Говорила с польским акцентом, ходила в рыбацких сапогах и в шляпе семинариста: пьеса шла всего три дня, но меня заметили!!!
Хотя Робер и старается сдержаться, но его передергивает при воспоминании об этом кошмаре.
(Замечает это.) Но ты же в душе мещанин, все смелое приводит тебя в ужас! А публика любит, чтобы ее атаковали! Робер, дай мне возможность атаковать публику! Это нужно и ей и мне.
Робер. Николь, дорогая, ты же прекрасно знаешь, что как только у меня будет подходящая для тебя роль…
Николь. Ты отдашь ее другой актрисе. Потому что я твоя жена. Если бы у тебя был со мной просто роман, я бы играла роли, но я твоя жена, и я – не играю!
Робер. Я никогда не давал актрисам роли только потому, что у меня с ними были романы, никогда!
Николь. Нет, давал!
Робер. Приведи пример! Хотя бы один!
Николь. Да мой пример! Когда ты за мной ухаживал, я все время играла. А как только мы поженились – все кончилось. Я так больше не могу! Я гибну! Я хочу играть! Играть! Роль!
Робер. Какую, дорогая? Для тебя ничего нет в предстоящей пьесе.
Николь. Ничего.
Робер. Ну видишь, ты со мной согласна.
Николь. Ничего, кроме… главной роли!
Робер. Ты же прекрасно знаешь, что я думал о тебе, но автор…
Николь. Автор! Как удачно, что он есть, этот автор, чтобы ты мог им прикрыться!
Робер. Эрве очень категоричен. Он хотел мадам Люсианну и взял мадам Люсианну!
Николь. Люсианну! Люсьенна, как все, ей, видите ли, не подходит! Люсианна, чтобы выделяться!
Робер. Я объективен: Люсианна как актриса хуже тебя.
Николь. Но?
Робер. Но в ней есть кое-что, чего у тебя нет.
Николь. Сделай одолжение, открой мне, что же это такое – «кое-что» у Люсианны?
Робер. Ее внутренняя загадочность.
Николь (с пренебрежительным недоверием). Да.
Робер. Шекспировский трепет.
Николь. Вот именно.
Робер. Одним словом, нимб.
Hиколь. Нимб?
Робер. Нимб.
Никол ь. А у меня нет нимба?
Робер. Есть, но нимб нимбу рознь.
Hиколь. Господи, да к чему я спорю! Все равно, в пьесе Эрве будет играть Люсианна, а не я. И если бы я хотя бы могла играть в другом театре, но – нет! Никто меня не возьмет! Все скажут: «Ведь она жена директора, и раз у него она не играет, значит вообще ничего не может!» Я хочу гореть на сцене, работать до седьмого пота, сливаться со зрителем! Хочу играть, играть, играть! Хочу играть что угодно: петь соловьем за сценой у Питоева, кривляться мимом у Фабри, икать у Барро, но играть! В общем, мне надоело. Ты должен что-то сделать для своей жены! Пьеса Эрве очень короткая: нужно перед ее началом поставить одноактную пьесу с одной ролью – и эту единственную роль сыграю я!
Робер. Одноактовка перед занавесом? Эрве должен был написать ее летом.
Hиколь. Он не написал.
Робер. Напишет.
Hиколь. У него уже нет времени: репетиции начинаются
сегодня. Нужно что-то решать.
Робер. Вот я как раз и жду его, чтобы решить.
Hиколь. Решай сам! Поставь его перед фактом. Ты же директор театра – скажи ему: «Эрве, я хочу, чтобы моя жена сыграла „Откровенность“ Мариво!»
Робер. Что-о-о?…
Hиколь. Поставь на своем, покажи ему, кто ты есть и что не только мсье Эрве Монтэнь все решает!
Робер. Нет, погоди! Что ты до этого сказала?
Hиколь. Я хочу играть «Откровенность» Мариво.
Робер. Почему ты мне об этом говоришь сегодня в первый раз?
Hиколь. Потому что я не хотела, чтобы ты заранее приготовил возражения. Итак, Мариво, или я целый год с тобой не разговариваю.
Робер. Нет! Только не это!
Hиколь. Я буду нема как рыба! Ни слез, ни скандалов! Но зато я буду ходить с лицом страдалицы, мученицы – ты от моего вида с ума сойдешь. Целый год! Или Мариво!
Робер. Мариво!
Hиколь. Любимый! (Целует мужа.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Кристиан, помреж, входит в правую дверь.
Кристиан. О, простите! Я не знал, что вы здесь! Ох уж этот патрон! Ох уж эта женушка! Все-то они милуются! (Здоровается с ними за руку.)
Робер. Да, все милуемся.
Hиколь. Не устаем.
Кристиан (к Николь). Ну, как? Красиво было в Швейцарии?
Hиколь. Швейцария есть Швейцария. Убрать горы, что останется?
Кристиан. А как выступления прошли?
Николь. Чуть было все не сорвалось. Не хотели мне платить как следует. Тогда я поставила ультиматум: «Если хотите Николь Гиз – сто тысяч франков. Никаких дискуссий: или сто тысяч франков и Николь Гиз, или ничего».
Кристиан. Ну и что?
Николь. Ну, пошли друг другу навстречу, и они мне дали двадцать пять тысяч.
Кристиан. Большой успех?
Николь. Неслыханный. Вечером после премьеры они пронесли меня на руках через весь город и бросили в озеро. Вековой местный обычай: еще при Кальвине ведьм бросали в огонь, а актрис – в воду.
Кристиан. Слава богу, что не перепутали!
Николь. А в прессе какие дифирамбы! Вот, например, газета «Вечерний Водуа». (Читает.) «… Николь Гиз – лучшая актриса века».
Кристиан. А кто в ней ведет театральную рубрику?
Николь (невинно). Мой папа. Робер, объявим ему великую новость!
Робер. Нет!
Николь (Кристиану). В новом спектакле я играю «Откровенность» Мариво.
Кристиан. Ой!
Николь. Что – ой?
Кристиан. Мариво теперь не ставят!
Николь. Я люблю преодолевать трудности.
Кристиан. Ну, вообще-то, если мсье Эрве Монтэнь согласен…
Робер. В этом театре существует не только мсье Эрве Монтэнь! В нем есть еще директор, и это – я! И давай без иронии, Кристиан. Хоть ты и хороший помреж, но незаменимых людей нет, если уж ты вынуждаешь меня это тебе сказать.
Кристиан. Вы указываете мне на дверь, патрон?
Робер. Минуточку! Давай выясним!… Если я тебе укажу на дверь, ты уйдешь?
Кристиан. Да, патрон.
Робер. Значит, уже и сказать ничего нельзя?
Кристиан. Патрон, вы что, на меня сердитесь?
Робер. Ну вот, стоит мне только проявить характер, надо мной начинают смеяться.
Николь и Кристиан. Да нет же, нет!
Робер. Никто меня не уважает, и это меня глубоко огорчает.
Николь и Кристиан. Да нет же, нет!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Слева входит Пьер.
Пьер. Привет, ребята. Экстренное сообщение.
Николь. У меня тоже.
Пьер. Нет, я раньше.
Николь. Нет, я.
Пьер. Но папа сейчас придет.
Николь. Вот именно.
Пьер. Я должен рассказать до его прихода.
Николь. Я – тем более.
Пьер. Да помолчи ты!
Николь. Нет!
Пьер. Ну, тогда говори скорее.
Николь. Все, кто здесь есть, хотели бы, чтобы я играла перед занавесом одноактовку. Ты должен об этом поговорить с твоим папой.
Пьер. Короче! В телеграфном стиле!
Николь. Пьеса твоего отца коротка. Я хочу сыграть перед ней «Откровенность» Мариво.
Пьер. Глупо. Папа не захочет. Теперь я. В папиной пьесе есть роль девушки. В фойе сейчас двенадцать кошечек ждут прослушивания. Одна из них – по секрету – моя невеста.
Робер и Кристиан. А!
Пьер. Имя – Франсуаза. Мамина ученица. Она создана для этой роли. Если – сказать – папе – невеста – бедная Франсуаза – никакого шанса!
Кристиан. Погублена на корню!
Робер. Эрве предпочитает свободных кошечек.
Пьер. У папы – вторая жена. Он в нее влюблен…
Робер. Но хочет верить, что все вокруг от него без ума.
Кристиан. Человеческая слабость!
Пьер. Лучше – я не знаю Франсуазу – вы – твердите – сокровище – ученица Габриэли – ням-ням!
Робер. Нет, не упоминайте Габриэль Тристан.
Пьер. Почему не упоминать маму – я – ничего – не понимаю!
Кристиан. Я – предлагаю – с телеграфным – стилем – покончить.
Все. Да, да!
Робер. Все знают, что твои родители расстались семь лет тому назад, произнеся друг другу такие слова, после которых обратный путь невозможен.
Пьер. Они после этого встречались.
Николь. Это когда с тобой был несчастный случай! Твоя мама тогда приехала в клинику. Помнится, она поцеловала твой гипс, а поскольку отец был рядом с гипсом, она в простоте душевной поцеловала и его, но это больше не повторилось.
Кристиан. Послушай, ты бы лучше показал нам свою невесту, а то пустим отца по ложному следу!
Пьер. Сейчас приведу!
Кристиан. Я с тобой! Надо же других утешить!
Выходят.
Николь. Ах, как некстати эта тайная невеста – именно в тот день, когда я жду его с моим Мариво!
Робер. Вот сейчас ты совершенно права: отложим до завтра.
Николь. А ты уж и обрадовался, трус. Нет, Мариво – сегодня!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Пьер входит с хорошенькой девушкой благовоспитанного вида, в белых перчатках.
Пьер. Франсуаза Ватто.
Робер. Прелестна, прелестна, прелестна. Именно то, что мы ищем!
Кристиан. Точно! Прямое попадание!
Николь. Спокойней, господа! Подойдите, мадемуазель…
Франсуаза подходит. Пьер подкрадывается к афише «Китайской принцессы» – той именно, на которой явно читается имя Николь, и издалека знаками указывает Франсуазе на имя Николь.
Николь (подчеркнуто холодно). Недурна… Пройдитесь!…
Франсуаза идет.
Она не умеет ходить, такое уж поколение, основы ремесла учить они не хотят, тут хоть разбейся! Ничего не поделаешь. Теперь, может быть, вы произнесете несколько слов, или у вас не только паралич, но и потеря голоса.
Франсуаза (отвечая очаровательной улыбкой). Мадам, не сердитесь на меня, но я так потрясена встречей с вами, я так вами восхищаюсь.
Николь. Вы видели меня на сцене?
Франсуаза. Да, мадам.
Николь. В чем?
Франсуаза. В «Китайской принцессе», мадам.
Николь. Да у меня там почти и не было роли!
Франсуаза. Но забыть вас было нельзя!
Робер. Видишь – ты незабываема.
Николь. Когда располагают незабываемой актрисой, ей дают роли (Франсуазе.) Вам понравились мои рыбацкие сапоги и семинарская шляпа?
Франсуаза (в замешательстве). Я видела только великую актрису, мадам.
Николь. Она совершенно в образе.
Пьер (Франсуазе). Папа! Исчезай! Он тебя с нами не должен видеть.
Слишком поздно: Франсуаза, не знающая помещения, не находит сразу выхода за кулисы (правая дверь), и ей остается только спрятаться за небольшую ширму.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Эрве (входя). Чудовищно, чудовищно! (Роберу.) Как ты можешь такое допускать?
Робер (перепуганно). Что я еще такого сделал?
Эрве. Ты что, не знаешь, что происходит в фойе?
Робер. Что происходит в фойе?
Эрве. Что происходит в фойе?
Робер. Что происходит в фойе?
Эрве. Скоро это кончится?
Робер. Скоро это кончится?
Эрве. Это повторение моих слов?
Робер. Это повторение твоих слов?
Эрве. Ты смеешься надо мной, что ли?
Робер. Я! Над тобой! Да что ты? Что мне, жизнь надоела?
Эрве. Так что происходит в фойе?
Робер. В фойе?
Эрве. Если ты повторишь еще один раз «в фойе» с бестолковым видом, я от тебя не оставлю мокрого места! В фойе! В твоем театре только одно фойе! И ты знаешь, что происходит в твоем фойе! Да, он не знает, он не знает ничего!
Кристиан. Там девушки ждут прослушивания, мсье Монтэнь.
Эрве. Девушки! Ты называешь это девушками! Ха! Вакханки – да! Я заказываю девушек, настоящих девушек, а ты мне вместо них кого предлагаешь, кого я вижу, входя в фойе? Десантный батальон, стаю вампиров, впивающихся мне в сонную артерию! Одна такая, изображающая девушку, в мини-юбке до сих пор (указывает на середину бедра), бодает меня головой в живот и орет: «О-о-о-о! Я такая робкая! Если б только знали, какая я робкая!» Другая интеллектуалка пронзает меня взглядом через огромные очки и, заикаясь, вопит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10