Его звали «летучим голландцем». Так странно! Он вовсе не был голландцем.Грегерс. Нет?Хедвиг. Нет. Но наконец он пропал совсем. А это все так и осталось.Грегерс. А скажите мне, когда вы сидите там и смотрите картинки, вам самой не хочется поглядеть на белый свет?Хедвиг. Не-ет! Я хочу всегда жить дома и помогать папе с мамой.Грегерс. Ретушировать карточки?Хедвиг. Нет, не одно это. Мне больше всего хотелось бы выучиться гравировать такие картинки, как в английских книгах.Грегерс. Гм… А что отец ваш на это говорит?Хедвиг. Ему это, видно, не нравится. Папа на этот счет такой странный.Представьте, он говорит, что мне лучше учиться плести корзинки и разные вещи из соломы! Ну что тут хорошего?Грегерс. И по-моему, ничего особенного.Хедвиг. Но папа прав, что, если бы я выучилась плести, я могла бы сплести новую корзинку для дикой утки.Грегерс. Могли бы, конечно. И кому же ближе этим заняться, как не вам.Хедвиг. Да, утка ведь моя.Грегерс. То-то и есть.Хедвиг. Как же, моя собственная. Но я даю ее папе и дедушке в долг, сколько они хотят.Грегерс. Вот как? А на что же она им?Хедвиг. Они с нею возятся, что-то устраивают для нее и все такое.Грегерс. Могу себе представить. Дикая утка, конечно, самая важная персона там на чердаке.Хедвиг. Да еще бы, это ведь настоящая дикая птица. И ее жалко. Ей не с кем водиться, бедняжке.Грегерс. У нее нет семьи, как у кроликов…Хедвиг. Да. Кур тоже много, и все они выросли вместе. А она совсем одинока, разлучена со всеми своими. И вообще над ней точно тайна какая: никто ее не знает, никто не ведает, откуда она.Грегерс. И, кроме того, она побывала в пучине морской.Хедвиг ( кидает на него беглый взгляд, подавляет улыбку и говорит ). Почему это вы говорите: в пучине морской?Грегерс. А как же иначе сказать?Хедвиг. Да просто: на дне моря или на дне морском.Грегерс. Ну не все ли равно сказать: в пучине морской?Хедвиг. Мне всегда так странно кажется, когда другие говорят: в пучине морской.Грегерс. Почему же? Скажите.Хедвиг. Нет, не скажу. Это так глупо.Грегерс. Не думаю; скажите же мне, почему вы улыбнулись?Хедвиг. Потому что всегда, когда я вдруг так сразу вспомню обо всем там, – все это помещение со всем, что есть там, представляется мне пучиной морской. Понятно, это глупо.Грегерс. Не говорите.Хедвиг. Да ведь это же просто чердак.Грегерс ( пристально глядит на нее ). А вы так уверены в этом?Хедвиг ( удивленно ). Что это чердак?Грегерс. Да, вы вполне в этом убеждены?
Хедвиг молча смотрит на него с открытым ртом. Гина выходит из кухни со скатертью. Грегерс встает.
Я, кажется, забрался к вам чересчур рано?Гина. Что ж, надо же вам куда-нибудь деваться. Да скоро и готово будет. Убери со стола, Хедвиг.
Хедвиг убирает со стола и затем помогает матери накрывать на стол. Грегерс садится в кресло и перелистывает альбом.
Грегерс. Я слышал, вы умеете ретушировать, фру Экдал.Гина ( косясь на него ). Да-а, умею.Грегерс. Как это кстати пришлось.Гина. Как кстати?Грегерс. Да вот, когда Экдал вздумал сделаться фотографом.Хедвиг. Мама умеет и снимать.Гина. Да, довелось и этому обучиться.Грегерс. Так, пожалуй, вы и ведете все дело?Гина. Когда Экдалу некогда, то…Грегерс. Он, верно, много времени посвящает старику отцу?Гина. Да. И кроме того, разве это дело для такого человека, как Экдал, снимать тут портреты со всех и каждого?Грегерс. Я то же думаю. Но раз он взялся за это дело, то…Гина. Господин Верле, конечно, понимает, что Экдал не какой-нибудь простой фотограф.Грегерс. Положим, но все-таки…
На чердаке раздастся выстрел.
( Вздрагивая .) Что это?Гина. У! Опять они палят.Грегерс. Они еще и стреляют?Хедвиг. Это они охотятся.Грегерс. Что такое?! ( Подходя к дверям чердака .) Ты охотишься, Ялмар?Ялмар ( за сеткой ). Ты уж пришел? А я и не знал. Так был занят… Хедвиг, ты что же нам не скажешь? ( Выходит .)Грегерс. Так ты и стреляешь на чердаке?Ялмар ( показывая двуствольный пистолет ). Всего-навсего из этого вот.Гина. Да вы с дедушкой еще наделаете бед с этим левольвером.Ялмар ( с раздражением ). Я, кажется, уж говорил, что такое огнестрельное оружие называется револьвером.Гина. Ну, от этого оно не станет лучше, я думаю.Грегерс. Так и ты сделался теперь охотником, Ялмар?Ялмар. Ну, так, иной раз кроликов постреляем немножко… Больше все ради старика, ты понимаешь.Гина. Мужчины такой уж народ, им все надо рассеянничать.Ялмар ( с раздражением ). Конечно, нам нужно иногда рассеяться.Гина. Ну вот, и я аккурат то же говорю.Ялмар. Ну! Гм… ( Грегерсу .) И видишь ли, так удачно – чердак совсем в стороне, никто не слышит, как мы тут стреляем. ( Кладет пистолет на самую верхнюю полку .) Не трогать пистолета, Хедвиг! Один ствол заряжен. Помни.Грегерс ( смотрит сквозь сетку ). У вас и охотничье ружье есть, как вижу.Ялмар. Это старое ружье отца. Оно уж не стреляет, замок что-то попортился. Но все-таки довольно занимательная штука. Его можно разбирать, чистить, смазывать и опять собирать… Конечно, это все больше отец возится.Хедвиг ( около Грегерса ). Вот теперь вы можете хорошенько рассмотреть дикую утку.Грегерс. Я как раз на нее и смотрю. У нее одно крыло что-то повисло, кажется.Ялмар. Оно и не удивительно, она ведь была подстрелена.Грегерс. И одну ногу слегка волочит. Или нет?Ялмар. Пожалуй, чуточку.Хедвиг. За эту ногу ее собака схватила.Ялмар. А то вообще она как ни в чем не бывало. И это поистине удивительно, если вспомнить, что в нее попал заряд дроби да еще она побывала в зубах у собаки…Грегерс ( бросив взгляд на Хедвиг )…И что она побывала в пучине морской… так долго…Хедвиг ( улыбаясь ). Да.Гина ( хлопочет у стола ). Да, уж эта диковинная утка. Ухаживают за ней, как за прынцессой.Ялмар. Гм! Скоро будет готово? Гина. Сию минуту. Хедвиг, поди-ка подсоби мне.
Гина и Хедвиг уходят в кухню.
Ялмар ( вполголоса ). Мне думается, тебе бы лучше не стоять тут и не глядеть на старика. Он не любит.
Грегерс отходит от дверей чердака.
И лучше я закрою, пока остальные не пришли. ( Машет руками .) Кшшш-кшшш! Прочь пошли! ( Поднимает занавес и закрывает двери .) Вся эта механика – моя выдумка. Оно довольно занимательно придумывать и устраивать тут все такое, чинить и исправлять, когда портится. Да и кроме того, это вот приспособление решительно необходимо: Гина не любит, чтобы кролики и куры забирались сюда в ателье.Грегерс. Ну, разумеется, должно быть, жена твоя и правит здесь всем?Ялмар. Я вообще предоставляю ей текущие дела. Тогда я могу выбрать время уединиться у себя и заняться тем, что поважнее.Грегерс. Чем же именно, Ялмар?Ялмар. Удивляюсь, как ты до сих пор не спросил об этом, или ты, пожалуй, не слыхал об изобретении?Грегерс. Об изобретении?Ялмар. Неужели не слыхал? Ну да там у вас, в лесных дебрях…Грегерс. Так ты изобрел что-то?Ялмар. Не совсем еще изобрел. Но я занят этим. Ты, конечно, понимаешь, что если я решился посвятить себя фотографии, то не для того же, чтобы только снимать тут всякого встречного и поперечного.Грегерс. Ну конечно. Так и жена твоя сейчас мне говорила.Ялмар. Я поклялся, что если уж посвящу свои силы этому ремеслу, то подниму его так высоко, что оно станет настоящим искусством и наукой, И вот я решил сделать это замечательное изобретение.Грегерс. А в чем же оно состоит? Какая его цель?Ялмар. Видишь ли, милый мой, ты пока не расспрашивай о деталях. На все это нужно время, понимаешь. И ты не думай, что мною руководит тщеславие. Я работаю, разумеется, не для себя лично. Нет, передо мной и днем и ночью стоит задача моей жизни.Грегерс. Какая же это задача?Ялмар. Ты забыл старца, убеленного сединами?Грегерс. Твоего бедного отца. Да, но что же ты можешь, в сущности, сделать для него?Ялмар. Могу воскресить в нем чувство собственного достоинства, восстановив честь и славу имени Экдала.Грегерс. Так вот она, задача твоей жизни!Ялмар. Да. Я хочу спасти потерпевшего крушение старца; ведь он, знаешь, потерпел кораблекрушение уже тогда, когда гроза над ним только разразилась. Пока длилось это ужасное следствие, он уже перестал быть самим собою. Пистолет этот… из которого мы стреляем кроликов… да, он сыграл роль в трагедии нашего рода.Грегерс. Пистолет? Как так?Ялмар. Когда был произнесен приговор и ему предстояло отправиться в тюрьму… он держал пистолет в руке…Грегерс. Держал!..Ялмар. Да. Но он не решился. Он струсил. Так он уже опустился, так ослаб душой. Ах, поймешь ли ты это? Он, офицер, уложивший девять медведей, потомок двух подполковников… то есть в хронологическом порядке, разумеется… Поймешь ли ты это, Грегерс?Грегерс. Да, я вполне понимаю.Ялмар. А я нет. И затем пистолет вторично сыграл роль в истории нашей семьи. Когда на отца надели серое одеяние и посадили под замок… О-о! Это было для меня ужасное время, поверь! У меня на обоих окнах были спущены шторы. И когда я тайком выглядывал из-за них на улицу и видел, что солнце светит по-прежнему, я не понимал этого; видел, что люди проходят, смеются, разговаривают о чем-то… и не понимал этого. Мне казалось, что вся жизнь должна замереть, остановиться, как во время солнечного затмения.Грегерс. У меня было такое же чувство, когда умерла мать.Ялмар. В такую-то минуту Ялмар Экдал и приставил пистолет к своей груди.Грегерс. Так и ты хотел!..Ялмар. Да.Грегерс. Но ты не выстрелил?Ялмар. Нет. В решительный момент я одержал над собой победу. Я остался жить. И, поверь, нужно было иметь много мужества, чтобы выбрать жизнь при таких условиях.Грегерс. Да… это кто как смотрит.Ялмар. Нет, это безусловно так. Но это было к лучшему. Теперь мое изобретение не за горами, и доктор Реллинг полагает, как и я, что отцу возвратят тогда право носить мундир. Я потребую этого как единственной награды себе.Грегерс. Так это насчет мундира он так?..Ялмар. Да, у него только об этом и думы и заботы. Ты не можешь себе представить, как мне больно за него. Всякий раз, как у нас бывает маленький семейный праздник – день нашей свадьбы с Гиной или что-нибудь такое, – старец выходит в своем офицерском мундире былых, счастливых времен. Но чуть раздастся стук в двери, он улепетывает к себе со всех своих стариковских ног, он ведь не смеет показываться в таком виде посторонним. Каково сыновнему сердцу видеть подобное унижение!Грегерс. А в какой срок ты думаешь закончить свое изобретение?Ялмар. Ну, господи боже мой, о таких деталях, как срок, разве можно спрашивать! Изобретение – это такое дело, что тут сам себе не господин. Тут многое зависит от настроения… вдохновения… И почти невозможно заранее назначить срок.Грегерс. Но все-таки дело ведь подвигается?Ялмар. Разумеется, подвигается. Я каждый день, без исключения, вожусь с этим изобретением; оно меня всего захватило. Каждый день, как только отобедаю, запираюсь в нашей комнате, чтобы на свободе предаться мыслям. Но только не надо торопить меня. От этого толку не будет. Это и Реллинг говорит.Грегерс. А по-твоему, все эти затеи на чердаке не отвлекают тебя, не рассеивают твоих мыслей?Ялмар. Нет, нет, напротив. И не говори. Не могу же я вечно ломать себе голову, да еще над такими труднейшими проблемами. Мне нужно чем-нибудь наполнять промежутки, когда я жду настроения, вдохновения. Уж когда оно придет – так придет.Грегерс. Милый Ялмар, мне думается, и в тебе есть что-то от дикой утки.Ялмар. Дикой утки? Как ты это понимаешь?Грегерс. Ты нырнул на дно и увяз в водорослях, в тине.Ялмар. Ты, пожалуй, намекаешь на тот почти смертельный выстрел, который перебил крылья отцу… да и мне?Грегерс. Не совсем так. Я не хочу сказать, что ты искалечен, но ты увяз в гнилом болоте, Ялмар, заразился миазмами и нырнул на дно, чтобы умереть во мраке.Ялмар. Я? Умереть во мраке! Нет, знаешь, Грегерс, брось ты подобные разговоры.Грегерс. Будь спокоен. Я постараюсь вытащить тебя на поверхность. И я, видишь ли, нашел себе цель жизни – со вчерашнего дня.Ялмар. Очень может статься. Но только меня ты уж оставь в покое. Могу тебя уверить, что – если, разумеется, не считать моей легко объяснимой душевной меланхолии – я вполне счастлив, насколько лишь может пожелать человек.Грегерс. То, что ты счастлив, это тоже лишь следствие той отравы.Ялмар. Нет, милый Грегерс, будет тебе болтать о миазмах да о заразе. Я совсем не привык к таким разговорам. У меня в доме никогда не говорят ничего такого неприятного.Грегерс. Еще бы! Этому можно поверить.Ялмар. Да, мне это вредно. И никаких болотных миазм тут нет. Не роскошно живет бедный фотограф, – я не скрываю этого от себя… Скромна его доля… Но я изобретатель и к тому же кормилец семьи. Это и поддерживает меня и возвышает над моей скромной долей… А! Вот несут и завтрак!
Гина и Хедвиг несут бутылку пива, графинчик с водкой, стаканы и прочее. В это время из входной двери появляются Молвик и Реллинг, оба без шляп и без пальто. Молвик в черной паре.
Гина ( ставя бутылки на стол ). Эти двое, небось, не опоздают.Реллинг. Молвику показалось, что он почуял запах винегрета, – его и не удержать. Еще раз здравствуйте, фру Экдал.Ялмар. Грегерс, позволь тебе представить кандидата Молвика. А это доктор… да, Реллинга ты ведь знаешь?Грегерс. Немножко.Реллинг. Э, да это господин Верле младший. Да, мы с вами поцапались немножко там, на заводе в Горной долине. Вы, кажется, только что переехали сюда?Грегерс. Сегодня утром.Реллинг. А под вами помещаемся мы с Молвиком, так что вам недалеко ходить за доктором и за пастором, если понадобится.Грегерс. Благодарю. Это может-таки случиться. Вчера нас сидело за столом тринадцать.Ялмар. Ах, опять ты с неприятностями.Реллинг. Тебе нечего волноваться, Экдал, тебя это, конечно, минует.Ялмар. Очень бы желал этого, ради семьи… Ну, давайте сядем, будем есть, пить и веселиться.Грегерс. Мы разве не подождем твоего отца?Ялмар. Нет, он велел подать себе потом в свою комнату. Садись!
Мужчины садятся за стол, едят и пьют. Гина, Хедвиг входят и выходят прислуживая.
Реллинг. Вчера Молвик невероятно разбушевался, фру Экдал.Гина. Вот как? Вчера опять?Реллинг. Вы не слыхали, когда я привел его домой ночью?Гина. Нет, что-то не слыхала.Реллинг. И хорошо. А то он просто беда как шумел.Гина. Неужели правда, Молвик?Молвик. Поставим крест на событиях ночи. Мое лучшее «я» тут ни при чем.Реллинг ( Грегерсу ). На него иногда находит – словно наваждение, и тогда мне остается только идти с ним кутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12