И койки нет, и сесть не на что. Прямо на мягком полу и валяйся. Поверить трудно, но ничего в этой комнате не было, только большой кубок, который вручают чемпионам по боулингу, кто-то, видно, его тут позабыл. Я этот кубок изучил со всех сторон.
Опять, значит, тихое помещеньице в цокольном этаже.
И опять никому до меня дела нет, как уже бывало, когда я состоял специальным помощником президента по делам молодежи.
Продержали меня тут с полудня до восьми вечера, еду не несут, не попьешь даже, и туалета нет, и никаких звуков сюда не доносится, а это ведь должен был быть мой первый день на воле. Тут-то и началось для меня испытание характера, которое я не выдержал.
Подумал я про Мэри Кэтлин, сколько ей пришлось всего пережить. Я еще не знал, что она и есть миссис Джек Грэхэм, но кое-что очень занятное она мне про себя рассказала: когда после Гарварда я перестал отвечать на ее письма и вообще редко ее вспоминал, она на попутках добралась до Кентукки, где Кеннет Уистлер по-прежнему работал на шахте и был профсоюзным лидером. Отыскала под вечер барак, где он жил один-одинешенек. Двери не запирались, да и что оттуда унесешь? Уистлер еще не вернулся с работы. Мэри Кэтлин прихватила с собой кое-что пожевать. Возвращается Уистлер домой, а в печке огонь горит. И уже готов горячий ужин.
Вот так Мэри Кэтлин в шахтерский поселок попала. А когда к ночи Кеннет Уистлер, набравшись, к ней полез, она выскочила на залитую луной улицу сплошь из бараков и прямо в объятия молодого горного инженера угодила. Ну понятно, Джек Грэхем это и был.
Тут в памяти у меня всплыл рассказ моего друга доктора Роберта Фендера, печатавшегося под псевдонимом Килгор Траут. Назывался этот рассказ «Заснул у пульта». Там описывается гигантских размеров приемная перед Вратами Рая — вся компьютерами заставлена, а за ними сидят те, кто на Земле были дипломированными бухгалтерами, советниками по биржевым операциям и коммерческими директорами.
И не думай в Эдем попасть, пока не заполнишь подробную форму с вопросами на тот предмет, умело ли ты воспользовался возможностями, которые там, на Земле, при помощи ангелов Своих предоставил тебе Господь Бог по части бизнеса.
Весь день только и слышишь, как эксперты усталыми голосами говорят сидящим перед ними людям, которые упустили и эту вот возможность, и еще одну: «Видишь, — говорят, — опять ты заснул у пульта».
Это сколько же времени я тут сижу совсем один? Попробую подсчитать: да всего пять минут.
«Заснул у пульта» ужасно кощунственный рассказ. Герой там — новопреставленный Альберт Эйнштейн. Его до того мало интересовали возможности по части бизнеса, что он даже и не разобрал, о чем его спрашивают. А тот, кто за компьютером, несет какую-то ерунду про миллиарды, которые можно было выручить, если дом в Берне второй раз заложить в тысяча девятьсот пятом, а деньги вкладывать в тогдашние урановые рудники, не спеша оповещать мир, что Е = Мс2.
— А ты вместо этого заснул у пульта, понятно? — говорит тот, за компьютером.
— Да, — вежливо отвечает Эйнштейн, — со всеми бывает, знаете ли.
— Вот то-то, — говорит ему эксперт, — жизнь ведь с каждым по справедливости обходится. Столько замечательных возможностей предоставляется, а уж твое дело суметь их не упустить.
— Понимаю, — соглашается Эйнштейн, — теперь понимаю.
— Значит, согласен со мной?
— В чем согласен?
— Что жизнь с каждым по справедливости обходится.
— Жизнь обходится по справедливости, — подтверждает Эйнштейн.
— Если еще сомневаешься, — втолковывает ему эксперт, — я и другие могу привести примеры. Оставим эту твою атомную энергию, а вот хотя бы: у тебя деньги просто лежали без дела в банке, когда ты работал в принстонском Институте высших исследований, а надо было их в тысяча девятьсот пятидесятом вложить в ЭВМ или, допустим, в ксероксы, в «Полароиды», и хотя жить тебе оставалось всего пять лет… — Тут эксперт пальчик поднял, дескать, Эйнштейн сам должен сообразить, как бы вышло здорово.
— Так я бы в этом случае разбогател? — спрашивает Эйнштейн.
— Скажем так: обеспечил бы материальную сторону жизни, — осторожно говорит эксперт. — Но ты ведь опять… — Брови у него вверх лезут.
— Заснул у пульта? — Эйнштейну было приятно, что угадал с ответом.
Эксперт поднимается из-за компьютера, руку протягивает, а Эйнштейн вяло так ее пожимает.
— Сам видишь, доктор Эйнштейн, — говорит эксперт, — нельзя же все на волю Божию сваливать, правильно? — И вручает Эйнштейну пропуск в Эдем. — Рады тебя видеть.
Ну, Эйнштейн и отправляется в кущи, скрипочку свою любимую несет. Эксперта он уж из головы выкинул. Ему бессчетное число раз доводилось пересекать границы. И каждый раз нужно было ответить на дурацкие вопросы, дать пустые заверения, подписать бессмысленные бумажки.
Но только он в Эдеме очутился, видит, все тут мучаются из-за того, что им эксперт сообщил. Пара одна супружеская особенно мучается: они птицеферму завели в Нью-Гэмпшире, обанкротились и руки на себя наложили, а тут выясняется, на их земле были самые большие в мире залежи никеля.
Четырнадцатилетний паренек из Гарлема, которого в уличной драке убили, узнал от эксперта, что на дне водостока лежало кольцо с брильянтом в два карата, а он проходил мимо каждый день, ничего не зная. Кольцо было как раз то что надо, не краденое, никто о нем не заявлял. Продал бы это кольцо хоть за десятую долю его стоимости, допустим, за четыреста долларов, а потом — так ему эксперт сказал — надо было пустить эти деньги на покупку и перепродажу входивших тогда в моду диковинок, в особенности какао, вот и переехал бы с матерью да сестренками на Парк-авеню, в собственный дом, и в Эндовер бы поступил, а затем в Гарвард.
Опять Гарвард!
Жаловались Эйнштейну в основном американцы, поэтому он и решил обосноваться в американском секторе Эдема. Это и понятно, он ведь еврей, значит, к европейцам сложные чувства испытывает. Хотя к экспертам не одних лишь американцев направляли. Все через этот опрос должны были пройти — и пакистанцы, и пигмеи, и даже коммунисты.
Уж такой у Эйнштейна был склад ума, что он всю эту экспертизу забраковал, и прежде всего по соображениям математики. Прикинул он и получилось вот что: если бы каждый живущий на Земле в полной мере использовал любую предоставляющуюся ему возможность, становясь миллионером, а там и миллиардером, то бумажных денег пришлось бы выпустить столько, что за три месяца их стоимость перекрыла бы стоимость всех природных богатств во вселенной. И еще: в таком случае не осталось бы никого, кто какую-нибудь полезную работу делал бы.
Тогда Эйнштейн подает Богу свое обращение. Он полагал, что Бог просто не в курсе, какой чушью Его эксперты занимаются. Вовсе не Бог, думал он, а Его эксперты жестоко обманывают новоприбывших относительно упущенных ими на Земле возможностей. Эйнштейн пытался выяснить, какие у них побудительные мотивы. Уж не садисты ли они?
Кончается рассказ неожиданно. Эйнштейну так и не довелось встретиться с Богом. Но Бог послал к нему архангела, который так и кипел от злобы. Этот архангел заявил Эйнштейну: если и дальше будешь подрывать уважение новоприбывших к экспертам, отберем у тебя скрипку и не вернем, сколько ни проси. Поэтому Эйнштейн впоследствии ни с кем из экспертов и словом не обмолвился. Скрипкой своей он дорожил больше всего на свете.
Рассказ этот явно целит в Господа Бога, допуская, что Он способен прибегать к дешевым уловкам вроде описаний экспертизы, чтобы Самому не нести ответ за такую скверную экономическую жизнь на Земле.
Я постарался ни о чем не думать.
Но тут в голове опять зазвенела песенка про Салли, которая просеивает золу.
А меж тем Мэри Кэтлин 0'Луни, пустив в ход свое всемогущество, поскольку она была миссис Джек Грэхем, уже позвонила Арпаду Лину, главному человеку в корпорации РАМДЖЕК. И приказала ему выяснить, с чего это полиция ко мне привязалась, а также нанять самого умного адвоката в Нью-Йорке, чтобы вытащил меня любой ценой.
Когда освобожусь, Арпад Лин сделает меня вице-президентом РАМДЖЕКа. Раз уж об этом зашел разговор: у нее тут целый список хороших людей, которых тоже нужно сделать вице-президентами. Про всех них, конечно, я ей рассказал, про первых встречных, которые со мной хорошо обошлись.
Еще она велела Лину позвонить в компанию «Американские арфы», чтобы Дорис Кромм не выгоняли на пенсию, хотя Дорис совсем старая.
Да, а я у себя в обитой мягким комнате припомнил один анекдот, которой на первом курсе вычитал в «Гарвардском шутнике». Тогда он меня поразил тем, что был такой сальный. Но, став специальным советником президента по делам молодежи и снова читая на службе студенческие юмористические журнальчики, я увидел, что анекдот этот, причем слово в слово, перепечатывают, и даже несколько раз в год. Вот он:
«Ты что это так меня целуешь, как будто задушить хочешь?» — спрашивает жена.
А муж говорит: «Хочу дознаться, кто это сожрал все макароны».
Вспомнилось, и посмеялся я в своем одиночестве от души. А потом словно пружинка какая завелась. Так в голове и вертится: все макароны, все макароны, все макароны…
И настроение совсем испортилось. Поплакал я, головой о стенку бился. Кучу положил в уголке. А поверх кучи водрузил кубок за победу по боулингу.
Потом стишки начал во весь голос декламировать, которые мы в школе учили:
Я умру, и пусть умру, Пусть умру.
Но ни словом не совру, Не совру.
Может, я даже мастурбацией занялся. Почему бы и нет? У нас, стариков, половая жизнь куда богаче, чем молодым кажется.
Но в конце концов рухнул.
В семь вечера явился наверх, где начальник участка сидит, самый умный адвокат Нью-Йорка. Вычислил, где я нахожусь. Знаменитый был человек, неукротимостью и суровостью своей прославился, с какими защищал или обвинял кого придется. В полиции у всех поджилки затряслись, когда они увидели эту каждому известную, на каждого наводившую страх личность. Спрашивает он, по какому обвинению меня забрали.
А никто не знает. Нигде же еще не записано, что меня из тюрьмы освободили или перевели в другую. Адвокату моему известно, что домой я не возвращался, он уж там побывал. Ему Лин сказал, что я в отеле «Арапахо» остановился, а Лину сказала Мэри Кэтлин.
Так вот эти, в полиции, и не смогли толком объяснить, за что меня заграбастали.
Кинулись в камерах меня отыскивать. А я-то не в камере, ясное дело. Те, которые меня сюда доставили и в этой комнате заперли, сменились уже. Звонят им, но никого дома нет.
Тут детектив, который все пытался задобрить моего защитника, вспомнил про помещение внизу и решил на всякий случай пойти взглянуть.
Поворачивает он ключ в замке, а я лежу на брюхе, как собака в конуре, и двери разглядываю. Носки на ту кучу в углу указывают, кубком увенчанную, туфли я зачем-то снял.
Открыл этот детектив дверь и с ужасом на меня смотрит, соображая, сколько же я тут проторчал. Получается, город Нью-Йорк ненароком совершил серьезное преступление против моей личности.
— Мистер Старбек? — с тревогой осведомился детектив.
А я молчу. Сижу себе, как сидел. Плевать мне стало, что там со мной будет. Я, словно рыба на крючке, сопротивлялся, сколько было сил, а теперь все. Тянет меня кто-то из воды, ну и пусть тянет.
Детектив сообщает: защитник ваш явился, — а мне и в голову не приходит выразить протест, что вот, мол, арестовали, никого не оповестив, адвоката сразу не предоставили, а вдруг у меня ни одного нет, и прочее. Явился, так явился, мне все равно.
Тут и защитник в дверях показывается. Да если бы у него бивень вместо носа торчал, я бы и то бровью не повел. Он, кстати, в самом деле тот еще был тип: в двадцать шесть лет уже состоял главным советником постоянного комитета по расследованию враждебной деятельности, где председательствовал сенатор Джозеф Р.Маккарти, после второй мировой войны ставший знаменитым гонителем нелояльных американцев.
Адвокату этому было теперь под пятьдесят, но на вид все такой же нервный, взглядом так и испепеляет, а чтобы улыбнуться, ни-ни. Во времена Маккарти, наступившие сразу после того, как оскандалились мы с Леландом Клюзом, я этого человека ненавидел и боялся. И вот он — мой союзник.
— Мистер Старбек, — говорит, — я пришел защищать ваши интересы, если не возражаете. Меня от вашего имени просила об этом корпорация РАМДЖЕК. Фамилия моя Рой М.Кон.
Чудеса он творить умеет, что правда, то правда.
Я и «habeas corpus » выговорить не успел, как уж сижу в лимузине, поджидавшем у входа в участок.
Кон посадил меня в машину, а сам не сел. Пожелал всего доброго и ушел, руки не подав. Вообще ни разу до меня не дотронулся, никак не выказал, что ему известно, какой я очень даже заметной фигурой был когда-то в американской истории.
Стало быть, опять в лимузине поеду. Почему нет? В мечтах ведь все возможно. Разве Рой М.Кон не вытащил меня в два счета из тюрьмы, я даже туфли обратно надеть позабыл. И дальше пусть все будет, как в мечтах, и чтобы в машине, оставив для меня между собой местечко, сидели Леланд Клюз с Исраелом Эделем, ночным портье из отеля «Арапахо». Они там и сидели.
Оба кивнули мне озабоченно. Чувствуют, как и я, что в жизни теперь все шиворот-навыворот идет.
А дальше было сами догадываетесь что: лимузин кружит да кружит по Манхеттену, словно автобус, который школьников развозит, — надо было собрать всех, кого Мэри Кэтлин 0'Луни велела Арпаду Лину сделать вице-президентами РАМДЖЕКа. Это персональный лимузин Лина и был. Недавно услыхал, такие лимузины, оказывается, «аккордеонами» прозвали. Такой внутри просторный, что компания «Американские арфы» могла бы сзади свой выставочный зал оборудовать.
Клюзу, Эделю и еще тем, кого мы сейчас подберем, лично Арпад Лин позвонил, когда секретарши выяснили, что это за люди и где их искать. Клюза нашли в телефонном справочнике. Эделя вытащили из-за конторки в «Арапахо». А еще одна секретарша поехала в кофейню при «Ройялтоне», чтобы установить, как фамилия этого, у которого рука, как подгоревшие чипсы.
Позвонили и в Джорджию, в тамошний филиал РАМДЖЕКа, осведомились, работает ли у них водитель по имени Кливленд Лоуз, а в Исправительной колонии обычного режима для совершеннолетних на авиабазе финлеттер уточнили, состоит ли на службе конвоир Клайд Картер и отбывает ли срок арестант доктор Роберт Фендер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32