В детстве он знал
мысли, например, учителя физики. Учитель физики, считавший себя очень хит
рым человеком и применявший на своих уроках такую сложную систему опрос
а учеников, что временами сам запутывался в ней и тем самым делал ее совер
шенно ребусом, всегда поражался, когда Холин в тот страшный промежуток в
ремени, когда перо повисало над классным журналом и, казалось, останавли
вались все тридцать сердец восьмого «А», вдруг произносил громким шепот
ом, опередив учителя на какие-то доли секунды, допустим, «Смотрицкая» или
«Игнатов», и учитель физики послушно произносил «Смотрицкая» или «Игна
тов», потому что теперь ничего нельзя было сделать: его губы уже начинали
шевелиться, а язык выводил на нёбе первую букву фамилии.
Позднее Холин умел угадывать мысли девушек, с которыми встречался. Но эт
о было совсем нетрудно, потому что у всех девушек, с которыми Холин встреч
ался, мысли были одинаковые. Все девушки, с которыми Холин встречался, дум
али приблизительно одинаково. Они думали: «Господи, какой он олух! И зачем
я с ним хожу?» Они думали не только абсолютно одинаково, но и абсолютно пра
вильно, ибо в молодые годы Холин был гадким утенком: толстым, с длинной шее
й, короткими ногами. Но со временем вытянулся, развернулся, как скомканны
й лист, и стал нравиться прекрасному полу, хотя и не так уж сильно, но все же
нравился. Правда, по всей видимости, не совсем достаточно, потому что у нег
о увели невесту.
Еще позднее умение угадывать мысли пригодилось Холину на заводе, особен
но во время совещаний, даже не во время, а перед совещанием, когда все уже с
обрались; фойе кинотеатра, где назначено совещание, наполнено до отказа,
все гудят, обмениваются новостями, жмут друг другу руки, с любопытством п
оглядывают на штатных ораторов: кого они будут сегодня разносить в пух и
прах? Холину же все ясно: кто сегодня из штатных отмолчится, кто, наоборот,
настроен воинственно. Особенно нетрудно читать мысли Лукашова. Они напи
саны у него на лбу. По взглядам Холин сразу определяет, что Лукашов будет к
ритиковать его, Холина. Впрочем, для этого не надо быть хиромантом.
Лукашов всегда критикует Холина. Правда, не всегда прямо, в лоб, не всегда
именно о нем, Холине, станет говорить, но обязательно будет критиковать, о
бязательно скажет или про партию бракованных деталей, которые поступил
и из цеха Николая Егоровича и сорвали Лукашову месячный план, или про хол
инского электрослесаря, который подбил лукашовского крановщика на «ра
здавливание» бутылки в рабочее время и тем самым тоже поставил под угроз
у месячный план, или про холинского парня, который соблазнил лукашовскую
девушку, и хоть этим не поставил под угрозу месячный план, но все равно ка
к-то нехорошо получается.
Факты вроде бы не очень значительные и не прямо против Холина, но если их п
риводить на каждом совещании, то получается не совсем здорово, получаетс
я, что в цехе, который возглавляет Холин, вроде бы и порядка нет, раз идут бр
акованные детали, и дисциплина хромает, раз пьют в рабочее время, да еще и
подбивают других, да и политико-воспитательная работа не на уровне, раз п
острадала бедная девушка.
Да и вообще напрашивалась мысль: до каких пор все это будет длиться? До тех
пор, разумеется, напрашивался ответ, пока Холин будет там начальником.
Разумеется, Лукашов не делает этого вывода, хотя, может быть, так считает в
душе, даже наверняка так считает в душе, раз каждый раз с трибуны говорит
о холинских недостатках, не делает вывод не потому, что боится или ему жал
ко его, Холина. Ни в коем случае он, Лукашов, не боится и уж конечно ему не жа
лко Холина. Лукашов не трус, и он честный человек, и всегда говорит то, что д
умает. Просто он, Лукашов, считает, что еще не пришло время сказать: в том, чт
о завод не выполняет уже столько времени план, виноваты Холин и директор,
конечно. Но директор не в первую очередь, потому что директор находится п
од влиянием Холина. Виноват Холин, хотя сам он план выполняет; виноват тем
, что показывает всем дурной пример. Холин Ц это опасный бациллоносител
ь, это зараза, это тиф.
Но Лукашов хочет, чтобы все поняли это сами, придет время, и все поймут сам
и, что Холин зараза, что Холин тиф, а пока Лукашов не будет делать никаких в
ыводов, он будет просто приводить факты, рассказывать все, как оно есть.
Ты молодец, Лукашов, ты очень честный человек, ты щепетильно честный чело
век. Другой бы на твоем месте злился бы, нервничал, делал бы ошибки, опусти
лся бы до того, что стал за спиной бы говорить гадости, может быть, сплел ин
тригу; Лукашов же не опустится до этого, он выше этого, он просто не понима
ет, как можно опуститься до этого. Он никогда не делает ничего против сове
сти, и поэтому у него всегда светло и ровно на душе.
Ты молодец, Лукашов. Ты никогда ничем не заболеешь, Лукашов. У тебя никогда
не будет ни нервного расстройства, ни припадка, ни инфаркта; у тебя всегда
детское кровяное давление, потому что ты, Лукашов, никогда не волнуешься,
ни на кого не обижаешься, никому не завидуешь, ни на кого не злишься, тебя н
икто не раздражает, ты во всем прав. И умрешь ты, Лукашов, в семьдесят лет, мо
жет быть, в семьдесят пять, а может быть, даже в восемьдесят, если повезет. Т
ы не будешь ни мучиться, ни болеть, ни кричать, ты просто в один прекрасный
вечер Ц для многих твоих жертв это будет прекрасный вечер Ц ляжешь спа
ть, заснешь и не проснешься не потому, что чем-то заболел, а потому что приш
ел твой час. Ты молодец, Лукашов!

* * *

А вот ее мысли он не может понять, потому что не может определить, кто она т
акая есть. Где работает, почему у нее такой запущенный муж. Понемногу это д
аже начало беспокоить Холина. В самом деле, кто эта женщина с русалочьими
волосами, куда она едет, кем работает, почему у нее такой запущенный муж, п
очему она его не отмоет, не отскоблит, не прополощет так, чтобы он сверкал;
почему она его не отутюжит и не наодеколонит? Разве может подобная запущ
енная личность, неумытая, с обтрепанными рукавами, владеть этим чудесным
волосом, мять, гладить, комкать, нюхать его? Может быть, она тунеядка, шлюха
, а запущенная личность Ц приключение, так, случайность, сиюминутная при
хоть, факир на час, факир-носильщик; должен же кто-то донести ее чемодан до
вагона. Не будет же переть его на себе какой-нибудь лысый толстый франт с
волосатой грудью, который остался лежать на диване, попивая коньячок. Не
может же толстый лысый франт с волосатой грудью провожать ее на вокзал
Ц у него жена, положение, масса знакомых.
Да, но запущенная личность сказала ей: «Ну прощай, милочка», как будто «мил
очка» даже надоела ей, этой запущенной личности, не совсем надоела, а чуть
-чуть, слегка, будто личность пресытилась «милочкой».
И потом показалось Холину, что личность хочет быстрее отделаться от «мил
очки», хочет быстрее остаться одна, напиться вермута. Эта личность с обтр
епанными рукавами вела себя так, будто она не личность с обтрепанными ру
кавами, а весьма значительная фигура, фигура, имеющая власть над «милочк
ой», фигура, обладающая властью, а потому имеющая право быть снисходител
ьной. Можно даже сказать, что запущенная личность вела себя довольно нах
ально. Нет, это был не факир-носильщик, а женщина с русалочьими волосами б
ыла не шлюха, у нее манеры человека, который привык иметь дело с порядочны
ми людьми… Как будто шлюха не может иметь дело с порядочными людьми?
Нет, правда, она не может быть шлюхой, у нее какой-то значительный голос, зн
ачительные движения, умный взгляд. Хм, как будто у шлюхи не может быть умны
й взгляд. Впрочем, чего это он привязался к бедной женщине; может быть, она
почтенная мать семейства, работает в аптеке, как мадам Бовари, избрана пр
едседателем месткома, а он к ней привязался. Может быть, мелкая, запущенна
я личность Ц муж, просто мелкая, запущенная личность, и все, алкоголик, пр
опащий человек, страдающий манией величия; многие алкоголики в той сумер
ечной стадии, когда предыдущая доля еще не выветрилась, а последующая не
впиталась, испытывают желание презирать, возвыситься, но из этого обычно
ничего не получается, потому что у них одновременно с величием появляет
ся нетерпение в движениях; если бы не нетерпение в движениях, то все было в
порядке, но нетерпение в движениях выдает их с головой.
В купе стало жарко. Человек с двумя лысинами снял пиджак, аккуратно повес
ил его на никелированный гнутый гвоздик над головой. Под пиджаком оказал
ись серая нейлоновая рубашка и подтяжки, очень красивые красные подтяжк
и с никелированными замочками… Человек с двумя лысинами знал, что у него
красивые подтяжки. Он продел под них пальцы и стал слегка пощелкивать, а с
ам все смотрел в окно, все думал, комбинировал, напевал «фу-фу-фы-р-р». Даже
не глядя на него, Холин знал, что в голове человека с двумя лысинами мелька
ли станки, никелированные экспортные гайки, покрытые красной нитрокрас
кой шайбы, зубила, загадочные, непонятные простому смертному УМС-4567. А песе
нка «фу-фу-фы-р-р…» означала: «Ничего, старик. Не вешай нос. Все будет хорош
о».
Вот тут-то, в этом месте Холин и потерял бдительность. Он совсем не ожидал,
просто забыл, что рано или поздно наступит этот момент, что женщина, в како
м бы возрасте она ни была, обязательно скажет вот эти слова:
Ц Молодые люди, можно вас на минутку?
Холину всегда унизительно и противно было слушать эти слова. Как будто о
н специально остался, чтобы подсматривать, прикрыл глаза, а сам, прищурив
шись, наблюдает; может, отвернется пола халата, может, она забудет про него
, съежившегося, чтобы быть незаметнее, сощурившегося, якобы сонного, и нач
нет раздеваться. Она начнет раздеваться, а он, Холин, забывшись, вытаращит
глаза на ее налитое, прекрасное, гладкое, обтекаемое, как у дельфина, тело,
и в этот момент она обернется, глаза в глаза, и усмешка скривит ее губы. В мо
лодости у Холина один раз случилось такое. Это было до того унизительно, п
ротивно, до того он долго презирал себя…
Ц Молодые люди, можно вас на минутку?
Здесь было уличение. Вот почему Николай Егорович не любил этих слов. Здес
ь было уличение в мыслях.
Холин вышел из купе и встал у окна. Человек с двумя лысинами тоже задержал
ся у окна, спел «фу-фу-фыр-р-р», пощелкал подтяжками, собрался, наверное, за
дать Холину какой-то вопрос, потому что уже повернулся к нему, уже направи
л на него свои бледно-голубые глаза, удивительно сочетавшиеся с лысинам
и, уж оттопырил нижнюю губу, но потом увидел, что дверь туалета открыта, и у
стремился туда, решив не упускать счастливого случая.
За окном бежала зимняя смесь черного с белым, неясное предчувствие кочко
ватых полей с покосившимися щитами снегозадержания, защитных полос, то в
ысоких, из клена, дуба, березы, то вместо них клочья серого неба, почти не не
ба, а так, куски неопределенного вещества, подбитого внизу извивающейся
шкуркой низкого кустарника. Иногда выскакивала из хаоса стая желтых гла
з, бежала вровень с поездом, скача по кочкам, но потом запыхивалась, отстав
ала и залегала в какой-нибудь лощине до следующего поезда. Деревни…
Тот же запах… В самом деле, откуда берется здесь запах мокрого, залитого в
одой угля? Все-таки не надо было ехать поездом. Можно было сделать такую ш
туку: полететь назад, в Москву, а там сесть на реактивный до Симферополя. В
сего было бы рублей на двадцать дороже…
Тогда этот запах въелся ему в кожу, в легкие, в сердце, и его часто тошнило, д
аже много лет спустя…
Это был запах войны… Запах страшного детства, когда, чтобы прокормиться,
они вскакивали на трудно идущий в гору состав и долгие километры ползком
, перебежками добирались по крышам до паровоза, до тендера, полного угля…

Уголь Ц это жизнь. Уголь Ц это хлеб, молоко, теплые валенки. Кто в деревне
устоит против угля? Никто. Нет такого человека, который бы устоял против н
астоящего куска антрацита. Блестящего, теплого, уверенного в себе куска.

Они, мальчишки, воровали этот уголь и обменивали его на жизнь. Кусок антра
цита Ц день жизни. Это уж не так плохо Ц кусок антрацита Ц день жизни. Но
как он давался Ц этот кусок! Надо было ползти, чтобы не заметила охрана, п
о крышам вагонов, цепляясь за выступы, иначе унесет ветром, вжимаясь, когд
а проносились через туннель… Двоих из них сорвало ветром, а один не успел
пригнуть голову, когда ворвались в туннель…
А потом обратный путь с сумкой угля к хвостовому вагону и жуткий полет вн
из, когда летишь и не знаешь, жив ты или мертв.
Холин остался жив, но с тех пор не любил ездить железной дорогой.
Ручка их купе дернулась несколько раз, дверь покатилась в сторону рывкам
и, тяжело, как перегруженный состав в гору. В одном месте дверь заело. Нико
лай Егорович хотел было помочь, но потом передумал: она может решить, что о
н ищет с ней контакта, пытается завязать обычный железнодорожный роман…

Холин остался стоять. Женщина открыла дверь сама. Она открыла ее сильным
рывком. Она открыла дверь таким сильным рывком, что та покатилась вправо
с большой скоростью и ударилась о боковину с громким стуком, почти треск
ом. Сильная женщина…
Николай Егорович не любил сильных женщин. Однажды в молодости он ухажива
л за хрупкой девушкой, почти девочкой. У девушки были узкие плечи, тоненьк
ая талия, голубые, прозрачные ладони. В то время Николай Егорович был наив
ным, начинающим ловеласом. Более опытные товарищи советовали ему быть с
женщинами решительным, смелым, почти наглым. «Женщины любят решительных
, смелых, наглых, Ц говорили эти опытные товарищи. Ц Действуй цинично, и т
ебя всегда будут любить».
Холину очень нравилась девушка с голубыми ладонями, и он однажды, прерва
в интересный разговор об антимирах Ц девушка увлекалась астрономией,
Ц крепко обнял голуболадоневую и поцеловал.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5