— И много он отвалил за фальшивые документы? — снова спросил Зунига.
В глазах Ромо мелькнули алчные огоньки.
— Двадцать стодолларовых купюр. Ничего себе! Да? Ну, думаю, надо сесть ему на хвост. А уж когда шеф позвонил на прошлой неделе и сказал, чтобы я...
— Он живет вдвоем с проституткой? — перебил его Магеллан, приложив к виску запотевшую бутылку виски, которую достал из мини-бара.
— Нет. У нее две дочки. Маленькие девочки. Светловолосые. Потаскухе, видно, нравятся гринго.
— Эй, значит, и ты ей понравишься, — сказал Магеллан Зуниге-индейцу и улыбнулся. Впервые за все время.
Зунига метнул в сторону Магеллана взгляд, полный презрения и ненависти, и повернулся к Ромо.
— А оружия он не купил вместе с документами?
Ромо покачал головой.
— А чем он занимается? Есть у него постоянная работа?
Ромо пожал плечами: мол, станет он интересоваться всякими проходимцами. Делать ему, что ли, нечего?
— Пьет. Пьет и нюхает кокаин. Целыми днями сидит на берегу и смотрит на волны. Словом, типичный бездельник, хиппи. А то садится в «джип» и катит куда-нибудь подальше, где ни души не встретишь, раздевается и голый бегает по песку.
Магеллан и Зунига переглянулись.
— Он что, чокнутый? — Зунига сунул в рот шоколадный батончик. — Сумасшедший?
— Нет, гринго все бегают, знаете, ну como se dice... jog. — Последнее слово он произнес по-английски, и означало оно «бегать трусцой». — Только он почему-то раздевается догола.
— И когда же он бегает? Днем или ночью?
— Во второй половине дня, ближе к вечеру. Заодно наблюдает, как солнце погружается в океан.
Разговор прекратился. Мужчины переглянулись, и каждый отдался собственным мыслям. Но продолжалось это недолго. Словно по команде, они подняли головы, Магеллан извлек из мини-холодильника еще одну бутылку богемского пива, а Зунига спросил:
— Чем он еще занимается?
— Напивается в здешнем баре до чертиков, потом на пианино играет.
— Он что, пианист? — спросил Магеллан, потягивая пиво и глядя через раздвижные двери балкона на взморье.
— Да, — многозначительно произнес Ромо, кивнув головой. — Прекрасно играет. Я люблю его слушать.
Магеллан хихикнул и с презрительной усмешкой повернулся к толстяку.
— И часто он бывает в баре? — снова вступил в разговор Зунига. — По каким дням?
Ромо так высоко вскинул плечи, что расстегнулась рубашка, обнажив жирную коричневую грудь, густо заросшую волосами.
— Трудно сказать, по каким именно дням. Но всегда поздно, за полночь. Приходит и пьет. А когда Гектор, штатный пианист, отдыхает, играет вместо него.
Зунига откинулся на спинку стула и опять переглянулся с Магелланом. Ромо в замешательстве спросил:
— Ну что, это он?
Зунига скатал из обертки шоколадного батончика плотный шарик и осторожно положил в пепельницу.
— Не исключено.
Ромо широко улыбнулся, обнажив плотный ряд золотых зубов.
— Шеф должен быть мною доволен. Ничто мимо меня не пройдет.
Пусть Ромо похваляется, им это до фонаря. Главное — дело. И Зунига сказал:
— Нужна машина...
Ромо не дал ему договорить:
— Берите мой «кадиллак». Самая лучшая машина в Сан-Лукасе.
— И самая приметная, идиот, — не выдержав, рассмеялся Магеллан.
Ромо явно обиделся, и Зунига поспешил загладить неловкость:
— Нам нужен автомобиль попроще, самый что ни на есть заурядный... Не новый и не очень старый, что-нибудь среднее. Comprende?
— А как насчет оружия? Могу снабдить...
Зунига наклонился к Ромо и, коснувшись его сверкавшей бриллиантом руки, тихо, но строго сказал:
— Послушайте, Адольфо, не задавайте нам, пожалуйста, никаких вопросов. Ясно? Пожалуйста. Понадобится нам что-нибудь — скажем. Вы должны исполнять любую нашу просьбу точно и по возможности быстро... И смотрите не промахнитесь, а то придется доложить шефу в Мехико. И тогда снова пришлют двоих вроде нас, тоже на поиски, но уже не пианиста, а кого-то другого. Вам ясно, что я имею в виду, Адольфо Ромо?
Тот поспешно кивнул:
— Да, да.
— Итак, — спокойно, словно уговаривая ребенка, продолжал Зунига, — вы не задаете нам никаких вопросов, не обсуждаете в присутствии женщин дела, находите простенький автомобиль и ставите его на гостиничной парковке еще до наступления темноты. Пока это все. А сейчас оставьте нас одних.
Ромо тупо кивал, а когда до него наконец дошло, вскочил на ноги и стал неловко пятиться назад, что-то бормоча себе под нос, — он явно не привык выслушивать подобные приказы.
Суровым проницательным взглядом индейца Зунига смотрел вслед огромному сутулому Ромо, вместо того чтобы, как это положено, проводить связного к выходу: Но уж очень хотелось поставить на место этого жирного тупицу, который с первой же минуты их встречи в аэропорту повел себя как настоящий игрок.
Прежде чем покинуть номер, перепуганный насмерть Ромо поспешил заверить индейца и его напарника:
— Ровно через час машина будет ждать на стоянке.
— Ну и кретин, — заметил Магеллан, когда за Ромо захлопнулась дверь. — Неужели это шеф его сюда назначил?
— Он долго не продержится, — заявил Зунига. — В следующий раз, когда мы приедем, его здесь уже не будет.
Магеллан подошел к столу и расположил фотографии так, чтобы удобнее было их разглядывать.
— На героя он не похож.
Зунига задумчиво покачал головой.
— Шеф говорит, что он убил четверых причастных к этому делу. Так ему его осведомитель сказал. Четверых мафиози. Причем очень крупных.
— Все четверо американцы. Понимаешь? Американцы. — Магеллан холодно улыбнулся. — Американцы все трусы и бездельники. Убить гринго ничего не стоит.
Первые семь лет жизни Магеллан провел в публичном доме и видел, как к его матери непрерывным потоком тянулись пьяные молодые техасцы. С одним из них мать убежала, а сына отправила к своему брату в пустыню Чихуахуа. Горькие семена, брошенные в душу одинокого, никому не нужного ребенка, проросли и со временем принесли еще более горькие плоды.
Глядя на Магеллана, рассматривавшего снимки, Зунига сказал:
— Убить проще простого, если все как следует подготовить.
Магеллан снова холодно улыбнулся.
— С чего это ты так разволновался, hombre? Может, духу не хватит прикончить гринго, своего земляка?
Зунига медленно поднялся со стула, выпрямился, расправил плечи. В наступившей тишине Магеллан весь напрягся, в упор посмотрел на Зунигу: что-то сейчас будет?
Но после недолгого молчания Зунига сказал:
— Пойду посплю немного, я плохо переношу самолет. — И направился в спальню.
— Послушай, — крикнул Магеллан ему вдогонку. Зунига остановился. — Лучше всего это сделать на берегу, — продолжал Магеллан, — когда он бегает там.
Индеец пожал плечами, словно бы говоря: «А где же еще?» — и закрыл за собой дверь.
* * *
Зунига проснулся от холода. Раздевшись догола, он лег прямо на покрывало, а кондиционер после захода солнца так выстудил комнату, что она превратилась в настоящую морозильную камеру. Индеец пошарил выключатель, зажег ночник и. жмурясь от яркого света, посмотрел на лежавшие возле него часы. Было начало одиннадцатого. Зунига встал, схватил со спинки стула брюки, быстро натянул их.
В соседней комнате он тоже включил свет и увидел на мраморном кофейном столике термос, бокалы с вином, ведерко с растаявшим льдом, а также сваленные в беспорядке сандвичи... Зунига налил себе из термоса еще горячего кофе, взял сандвич: Рядом с подносом лежали сигареты разных сортов, на любой вкус. Зунига распечатал одну, достал сигарету. Отыскал спички с фирменной маркой отеля, закурил, взял чашку с кофе и вышел на балкон. Затягиваясь, он пил маленькими глотками теперь уже чуть теплый кофе и смотрел вниз. Даже ночь не принесла прохлады, но, замерзнув в спальне, Зунига наслаждался теперь теплом. На западе небо над океаном было красновато-черным, казалось, раскаленное солнце выжгло сетчатку в глазах вселенной.
Далеко внизу — номер Зуниги и Магеллана находился на последнем этаже — пара пожилых европейцев играла в теннис. Причем игра протекала в таком стремительном темпе, а мяч посылался на половину соперника с таким ожесточением, что Зунига лишь диву давался. А за теннисными кортами, на пляже, сияющем яркими огнями, праздную публику в бикини развлекали уличные певцы. Они пели грустные песни об утраченной любви, о тоске и надежде.
Зунига докурил сигарету и, бросив ее вниз, наблюдал, как она упала на асфальт, рассыпавшись искорками, словно маленький фейерверк.
Он вернулся в номер, принес в столовую свой «атташе» и расположился с ним за обеденным столом. В «атташе» в специальном защитном футляре из пористой резины лежал автоматический пистолет MAC-10. С благоговейной осторожностью индеец вынул его и стал разбирать. Снял затворную раму и вытащил возвратную пружину, отвинтил ствол и все эти детали аккуратно сложил на столе. Затем щеткой с жесткой густой щетиной стал его чистить. И тут он услышал доносившиеся из спальни Магеллана звуки: ритмичные удары кровати о стену и сладострастные стоны девицы.
Его напарник развлекался с проституткой. Это нисколько не удивило индейца. Не в первый раз отправлялся он с Магелланом на задание, и не было случая, чтобы тот, перед тем как идти на дело, не брал на ночь шлюху. И после — тоже. Риск обострял чувственность, и оттого близость с изощренной проституткой приносит особое удовольствие.
Зунига перестал чистить свой MAC-10 и весь обратился в слух. Девица буквально ржала, как молодая кобылица, Магеллан же что-то мурлыкал в такт энергичным движениям. И еще он любил в таких случаях разговаривать. Зунига привинтил ствол пистолета к рукоятке и снова закурил, не сводя глаз с двери Магеллановой спальни. Он считал Магеллана дьяволом, порождением сатаны, хотя и на его совести было немало загубленных душ. Чего только не пришлось пережить Зуниге, и он давным-давно понял: с помощью шантажа многого можно добиться. Но не всякий способен на насилие, даже ради достижения своей цели. Тут нужен талант, дарованный самим Богом, как, например, голос у певца или умение производить в уме сложные арифметические вычисления, наконец, десятидюймовый трахальшик. Есть талант, так и пользуйся им. Затем он тебе и дан. Зунигу толкнули на насилие обстоятельства. Другое дело Магеллан. Однажды он убивал человека весь день, хотя мог это сделать в одну секунду. Зунига видел это собственными глазами. Магеллан упивался мучениями своей жертвы, что Зунига считал смертельным грехом.
Зунига уже закончил сборку пистолета и протирал его тряпкой, смоченной специальным составом, когда за стеной послышался ликующий крик Магеллана. На какое-то время наступила тишина, после чего дверь распахнулась, и в гостиной появился Магеллан с обмотанным вокруг бедер гостиничным полотенцем. В открытой двери спальни Зунига хорошо видел сидевшую на краешке кровати проститутку. Она расчесывала длинные светлые волосы, и ее здоровенные, как подушки, груди плавно раскачивались в такт движениям руки. Это была Марта, девица Адольфо Ромо.
Открывая бутылку рома, Магеллан тихо посмеивался:
— Она принесла сигареты. Ну а я получил еще кое-что. — Массивная золотая цепь украшала шею Магеллана. На правом плече белел старый шрам, на заросшей груди поблескивали капельки пота.
— Хочешь ее? — спросил Магеллан. — Бери, она — твоя.
Индеец продолжал заниматься пистолетом. Магеллан налил себе в бокал еще рому, добавил кока-колы и снова хихикнул.
— Она говорит, что мы оба ей нравимся.
Не поднимая глаз, Зунига заметил:
— Ромо удивится, куда это она подевалась.
Магеллан потряс стакан, и в нем зазвенели кубики льда.
— Плевать на Ромо. Он — глупая свинья. — Он снова рассмеялся. — Эй, гринго, послушай. Я трахал эту шлюху в зад, и мой трахальщик весь в дерьме. — Магеллан запрокинул голову и громко захохотал, находя это очень забавным. Потом перевел наконец дух и шумно вздохнул. Допив ром с кока-колой и ставя на стол бокал с остатками льда, объявил: — Пойду отмоюсь от этой шлюхи, — и направился в душ, блаженно поглаживая себя по животу.
Вскоре Зунига услышал шум льющейся воды и снова бросил взгляд в открытую дверь спальни. Проститутка одевалась у него на виду, прямо перед дверью. Она втиснула свой пышный зад в брюки, напялила туфли на высоком каблуке и уже собиралась надеть блузку, когда заметила, что Зунига смотрит на нее. Она тут же повесила блузку обратно на ручку двери, подошла чуть ли не вплотную к Зуниге и вперила в него взгляд. Затем, чтобы как-то привлечь его внимание, протянула ему флакон с белым порошком. Зунига мгновение молча смотрел на него, потом взял, высыпал чуть-чуть кокаина на ноготь большого пальца, втянул в одну ноздрю, потом в другую и закрыл флакон. А когда Марта хотела его забрать, выразительно посмотрел на нее и сунул флакон в карман.
— Если Адольфо Ромо явится сюда тебя искать, придется пристрелить его, — проговорил Зунига, вставляя магазин с двадцатью патронами в свой MAC-10, — а заодно кокнуть и тебя. — Он щелкнул затвором, и теперь оружие таило в себе смерть, готовую поразить жертву в мгновение ока, подобно гремучей змее.
Женщина ничего не сказала. Она постояла с минуту, вернулась в спальню, надела блузку и, даже не обернувшись, быстро выскользнула из номера.
* * *
Мужчины сидели в баре и выпили уже по третьему бокалу текилы, когда в холле гостиницы появился небольшого роста темноволосый, чисто выбритый человек в синей рубашке навыпуск, коротких джинсах и сандалиях. Увидев его, Магеллан положил в пепельницу дольку лайма, которую сосал, и произнес:
— Вот он.
Между тем человек этот прошел в зал с обитыми бархатом мягкими стульями, где царил уютный полумрак, и сел за небольшой круглый столик рядом с пианино.
— Посмотри на него, — тихо, так, чтобы мог слышать один только Зунига, — сказал Магеллан, — ничего особенного. Хиппи как хиппи. Этот свинья Ромо прав, он вполне мог бы с ним справиться.
Зунига ничего не ответил, внимательно разглядывая вошедшего хиппи. Он знал по опыту, что люди небольшого роста самые опасные. И еще, что осторожные живут гораздо дольше, чем беспечные. Неожиданности Зунига терпеть не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62