Сэл улыбался, отшучивался, с четырнадцати лет у него установились деловые контакты с проститутками, так что в их обществе он чувствовал себя легко и непринужденно. Когда же их назойливость становилась просто невыносимой, он предпочитал откупаться от них деньгами, причем платил гораздо больше, чем чумазым оборванцам за бумажные кулечки с орехами, которые они жалобным голосом навязывали туристам в открытых кафе. Но орехи стоили совсем дешево, и Сэл не оставался в накладе.
Крусадо, мелкая местная валюта, котировалась чрезвычайно низко по отношению к доллару. Расплачиваясь иногда за обед, за майку с эмблемой тукана или за проезд в кебе, он мысленно переводил соответствующую сумму в доллары и бывал весьма смущен тем, что оставляет огромные чаевые. Уровень инфляции составлял 40 процентов в месяц, 1300 процентов в год. И день ото дня возрастал. Казалось, в стране вот-вот наступит анархия, за которой неизбежно последует восстание. Атмосфера была наэлектризована до предела, в воздухе витал горький запах крови, готовой пролиться в любую минуту, и тем не менее на улицах ни днем ни ночью не умолкал веселый смех. Караибки, разгуливающие по пляжу в микробикини, были, по мнению Сэла, самыми сексуальными женщинами из всех, которых ему доводилось когда-либо видеть. Их голые ягодицы блестели на солнце, отливая золотом, загорелые груди колыхались при ходьбе; так же, как профессиональные проститутки, они готовы были ублажить первого встречного, стоило ему пожелать.
Рио и впрямь был публичным домом.
* * *
Запись осуществлялась в сверхсовременной 32-канальной цифровой студии, расположенной в высотном здании в районе Фламенго, у залива Сугарлоуф. Драм-машина «Роланд R-8», шестнадцатибитовый сэмплер «Акай S-1000», эмулятор на жестком диске и рояль «Ямаха» были соединены с компьютером с помощью MIDI-интерфейса, который позволял Сэлу играть на одной лишь клавиатуре, подключая ее к разным синтезаторам.
Все дорожки Сэл записал сам — ударные, бас, многочисленные наложения партий духовых инструментов, гитарные аккорды и соло. Слава Богу, что его мать умудрялась всеми правдами и неправдами добывать хотя бы пять долларов, чтобы каждую неделю платить обучавшей его игре на фортепиано мисс Тибо — этой страхолюдине старой деве, воспылавшей к нему любовной страстью, и, к его ужасу, не оставлявшей его в покое.
Сэл записал четыре песни, балладу и две танцевальные мелодии, которые в свое время начал записывать на «Антонии», а завершил здесь. Танцевальные мелодии служили музыкальными заставками в джазовом ритме, в которых порой отчетливо выделялись звуки, напоминавшие удары мяча об стенку, и ритмы, побуждавшие слушателей вертеть задницей, — словом, эта музыка возбуждала, но запомнить ее было совершенно невозможно. Когда же начались вокальные записи Изабель, стало очевидно — они одухотворяли всю композицию, обеспечив ей высочайший класс. Заурядные мелодии диско зазвучали пронзительным гимном. Как и предполагал Сэл, Изи нашла себя здесь, в студии. Так было угодно Судьбе. Таково было ее предназначение в жизни. И теперь настала пора ее записать. Через год, а может, через полгода она будет петь иначе, более ровно, более уверенно, может быть, более профессионально, и все же не так, как сегодня. Нынешнее ее исполнение было подлинным волшебством. Дарованный ей природой голос звучал свободно и ярко. Сэл объяснил ей, как следует исполнять его песни, потом перешел в контрольную кабину к Пауло, бразильскому инженеру по звукозаписи, и стал слушать, стараясь не пропустить ни единого нюанса, ни единой ноты. Она пела в модном тогда плавном стиле Билли Холидей, и Сэл был в восторге.
— Кто эта девушка? — поинтересовался Пауло. — Какой великолепный голос! Ее лицо кажется мне знакомым.
— Изабель Джемелли, дочь Джованни, — пояснил Сэл.
— Конечно! — воскликнул инженер. — Дочь Джемелли.
Накачавшись крепким бразильским кофе и дешевым перуанским кокаином, они почти три недели работали по четырнадцать часов без выходных. Несмотря на усталость, голос Изабель становился все сильнее, все лучше звучал, будто все эти годы она сдерживала его и он только ждал возможности вырваться на волю и воспарить к невиданным высотам, и все благодаря поддержке Сэла.
Он сидел в контрольной будке за большой стеклянной перегородкой, следя, как она, слегка поддерживая руками наушники, поет перед мощным студийным микрофоном, и пел вместе с нею, только не вслух, про себя.
И когда что-то не устраивало его в ее исполнении, когда та или иная музыкальная фраза звучала не так, как прозвучала бы в исполнении Сэла Д'Аморе, он прерывал запись, шел в студию и объяснял Изабель, что от нее требуется, а она внимательно слушала, и в ее огромных глазах светился живой интерес ко всему, что здесь происходило; таким образом со второй или третьей попытки Изабель удавалось передать в своем исполнении интонации Билли Холидей, Сэла Д'Аморе и тысячи других звезд — Чаки, Ареты, Эллы Стива, — которые ей довелось услышать и записать на своеобразном магнитофоне — то есть в собственной памяти. И все оттенки их голосов сливались, словно в хоре богинь, взаимопроникая, синтезируясь в этом величественном, одухотворенном, поразительном голосе. В нем было что-то новое, неподражаемое, присущее только ей, Изабель.
* * *
Прошли три напряженных недели, и перед заключительным, самым ответственным этапом, когда отдельные части записи сводятся воедино, они решили денек передохнуть. Это была суббота. Именно тогда между ними и возникла первая размолвка. Они пили кока-колу под навесом, украшенным гирляндами кокосовых орехов, у ларька с прохладительными напитками на Ипанема-Бич.
Загорелые молодые мужчины на пляже с азартными возгласами, игравшие в свой любимый футбол, собрали многочисленных зрительниц.
— Нет, — решительно заявила она. — Нет.
Дувший с моря жаркий ветер растрепал ее длинные, выгоревшие на солнце волосы. Потемневшее от загара тело, едва прикрытое бикини, было стройным и гибким, но еще не сформировавшимся и чуть полноватым, как у крепкого подростка.
— Боже мой, Изи, весь мир знает Джемелли. Весь мир. Почему же не использовать его имя?
— Все тогда скажут, что как певица я ничего не стою, что это отец сделал меня знаменитой, что он купил мне популярность.
— Послушай, Изи, думаешь, так просто получить контракт? Вообразила, что его заключают с первым встречным? Если нам удалось сделать удачный хит, значит, появился еще один великий талант и это может служить залогом в музыкальном бизнесе?
Она отвернулась, не желая отвечать.
— Нет, я так не думаю. Тут приходится учитывать массу вещей. Главное — не упустить время. Получить контракт — значит точно рассчитать, что, когда и кому петь. Ловить миг удачи. Это своего рода азартная игра. И тут все средства хороши. А то, что я единственная наследница основателя «Дома Джемелли де Жанейро» — короля кожаных изделий, может только помешать. Это интересно. Это увлекательно. Это сулит сексуальные радости. Это... Нет, Марко! — продолжала она сердито, сдернув с лица солнечные очки. — Я хочу выступать под именем Изабель. Просто Изабель. Без фамилии, как, например, Мадонна или Принц. — Она провела рукой по волосам, и он заметил, что она не бреет волос под мышками. — Изабель. Изабель. Мне нравится, а тебе — нет?
«Боже мой, — негодовал Сэл, — не закончена еще запись ее первого ролика, а она уже возомнила себя знаменитостью».
— Послушай, Изи, мода на имена без фамилий давным-давно прошла. — С минуту он молча разглядывал ее. — А какая девичья фамилия у твоей матери?
Она прикрыла глаза ладонью и покосилась в его сторону:
— Девичья фамилия матери? Мендес.
Сэл подумал.
— Нет, не пойдет. В мире известен только один бразилец, Сержио Мендес. И не надо, чтобы тебя воспринимали как некую модернизацию Бразии 1966 года.
Изабель стала листать лежавший на столе ярко иллюстрированный журнал.
— Всем в мире известно, кто такой Пеле, — рассеянно заметила она.
Сэл потягивал теплую кока-колу.
— А кто такой Пеле?
Она опять прикрыла глаза рукой и взглянула на него, желая убедиться, что он не шутит, а потом рассмеялась вполне добродушно.
— Ну конечно, вы, американцы, считаете свою страну пупом земли!
— Я — канадец. Канадец.
Она передернула плечами:
— Канадец, американец, не все ли равно. Взгляни-ка, Марко. — Она подвинула журнал к нему. — Прочти эту статью.
Сэл, щурясь, посмотрел на залитую солнцем страницу.
— Что это?
«МЕЖДУНАРОДНЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ» — гласил крупный заголовок. ЯНВАРЬ 25 — 30. КАННЫ.
— Читай! — потребовала Изабель.
— Ежегодный съезд продюсеров, писателей, артистов и распространителей музыкальной продукции всего мира! Сюда съедутся представители восьмидесяти шести стран! Деловые контакты и грандиозные сделки, — прочитал он. — Э, минуточку! — Выступления знаменитых артистов! Симпозиумы и презентации! — Опустим эту муть! — Ежегодный конкурс телевизионных клипов, показанных по национальному телевидению. — Это уже интересно. Ниже следовал список десяти победителей ежегодного конкурса, ставших знаменитыми и преуспевающими в музыкальной индустрии.
«Потрясающе!» — подумал Сэл, обнаружив среди победителей несколько знакомых и довольно громких имен.
— А где этот самый Каннез? — спросил он.
— О, Марко, — Изабель укоризненно покачала головой. — Ты что, никогда не слышал о Каннах?
— Ах, да. Это в... в...
— На Ривьере. Во Франции.
«Прекрасно. Прекрасно. Пусть где угодно, только не в Штатах». Он вернулся к заголовку статьи. Январь 25 — 30.
Словно угадав его мысли, она спросила:
— Думаешь, успеем подготовиться?
— Должны успеть, — улыбнулся Сэл.
У него появилась надежда и в тоже время тревога.
— Думаешь, я уже могу выйти на сцену, Марко? Могу рассчитывать на успех?
Сэл откинулся на спинку шаткого металлического стула.
— Мало сказать успех. Ты приведешь всех в восторг. — В этот момент о стол ударился футбольный мяч, опрокинув бокалы и бутылки. Легкий стул под. Сэлом перевернулся, и Сэл, не успев вскочить на ноги, шлепнулся спиной на песок.
— О, Марко, — смеясь, воскликнула Изабель. — С тобой все в порядке?
Не теряя достоинства, Сэл поднялся на ноги и стал стряхивать с брюк песок.
— Посмотрел бы ты, Марко, какой забавный у тебя был вид.
Он зло пробормотал «ха-ха-ха» и увидел подходившего к ним великолепно сложенного и очень изящного молодого человека с шоколадной от загара кожей.
— Мои глубочайшие извинения. Я неудачно бросил мяч и... О, Изабель! Встретить тебя здесь я не ожидал.
Изабель мгновенно преобразилась, и это не ускользнуло от Сэла.
— Клаудио!
Они расцеловали друг друга в обе щеки.
— Я нашла швейцарскую школу... слишком... слишком швейцарскую, потому и убежала. — Она захихикала. — Но уже месяц, как вернулась назад.
— Почему же я ни разу не видел тебя на джазовых тусовках или в дискотеке Воадора? — У молодого человека были голубовато-зеленые глаза, под волосами на груди поблескивали капельки пота.
— Я делаю альбом. Разве ты не слышал? Все время в студии.
— Альбом? Не знал, что ты поешь.
Изабель игриво улыбнулась.
— Ты ничего не знаешь обо мне, Клаудио!
Сэл поднял мяч и бросил юноше. Клаудио ловко поймал его и внимательно посмотрел на Сэла.
— Клаудио, это мой продюсер, Марко Толедано.
Юнец протянул руку и поздоровался с Сэлом.
— Клаудио — мой старый друг, — объяснила Изабель.
— Как поживаете? — спросил Сэл.
— Нормально, — ответил Клаудио и полностью переключился на Изабель, встал на колени рядом с ее креслом, положил руку ей на плечо, и они начали разговаривать по-португальски о чем-то интимном. Изабель наклонилась к нему, коснулась пальцами его руки. Сэл с минуту смотрел на них, потом отвлекся, тщетно пытаясь собрать сломанный стул и водворить на прежнее место. Он снова взглянул на молодую пару. Юноша что-то говорил Изабель, скользя руками по бикини и нежно глядя на ее грудь. Большие темные очки скрывали выражение лица девушки. Оба были молоды, непосредственны, как дети, играющие на солнце. Сэл не спускал с них глаз несколько секунд и вдруг, размахнувшись, швырнул стул на пятидесятигаллонную железную бочку для масла. Испуганный грохотом, молодой человек поднял голову.
Сэл ехидно ухмыльнулся:
— Жаль, не попал.
Клаудио выпрямился и посмотрел на Изабель.
— Я позвоню тебе, — проговорил он, даже не взглянув на Сэла, подхватил мяч и на ходу бросил радостно закричавшим друзьям.
Сэл взял стул от другого столика и, досадуя, поставил на место прежнего.
— Ты всегда позволяешь мужчинам так с тобой обращаться, и еще при всех?
Изабель сдвинула свои солнечные очки на темя и удивленно на него посмотрела.
— Марко, ты ревнуешь?
— Нет, — решительно ответил Сэл. — Просто считаю это неприличным.
Она слегка нахмурилась.
— Кто дал тебе право меня поучать? Даже отец этого не делает.
Руки Сэла нервно дрожали, когда он ставил на место бутылки и стаканы, сметая со стола тающие кубики льда.
— Я... это выглядит неприлично. — Он предостерегающе поднял палец. — Заруби себе на носу. Кто занимается шоу-бизнесом, постоянно на виду у публики. Надеюсь, ты поняла меня?
— Марко, я выросла здесь.
— Не имеет значения. Кстати, кто этот парень?
— Друг детства, — проговорила она и, решив его поддразнить, добавила: — Давнишний любовник.
— Давнишний любовник? Да ему не больше двадцати, а тебе шестнадцать. Когда же ты успела?
Она положила на стол очки.
— Марко, пожалуйста, не учи меня жить.
— Но ты однажды дала мне это право. Помнишь, на корабле. Обещала во всем меня слушаться.
Изабель пристально на него посмотрела. Сквозь детские черты проглянула спокойная уверенность женщины.
— Я имела в виду профессию, а не личные дела. Сэл вертел в пальцах пачку сигарет.
— А я и говорю о профессии, Изи. Здесь все важно, любая мелочь. Тебя могут назвать шлюхой. И в конце концов ты ею станешь.
— Зря волнуешься. И, прости, но ты, кажется, ревнив.
Сэл закурил.
— Ошибаешься, меня интересует только дело. Мы ведь партнеры, не так ли? И я забочусь о своих капиталах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62