Иначе зачем в тот вечер, когда Фрэнк и Джейн объявили о своей помолвке, она молча поклялась, что найдет какой-то способ разлюбить его?
Возможно, она не слишком в этом преуспела, но, по крайней мере, пыталась – и до сих пор пытается.
Она сознавала, что это необходимо. Джейн так подходит Фрэнку, и потом они действительно любят друг друга. Будь на месте Джейн любая другая девушка, Шарон могла бы заподозрить ее в том, что та специально подстроила так, что влюбленная кузина оказалась среди тех, кому пришлось ловить букет невесты. В лучшем случае – чтобы дать понять, что пора бы и ей найти своего мужчину; в худшем – чтобы унизить и отомстить, лишний раз напомнив, что она безвозвратно потеряла Фрэнка. Но Джейн обладала подлинно детской непосредственностью и добротой, чтобы подстроить такое, и Шарон не сомневалась, что ее побуждения совершенно бескорыстны.
Но все-таки это причинило боль. А теперь Роберт намеренно бередил еще свежую рану.
– Что я чувствую… И что я делаю – это тебя не касается, – вот и все, что она смогла вымолвить в ответ на его отповедь.
– Не касается? – Роберт иронически посмотрел на нее. – Меня касается то, что ты работаешь в компании в качестве переводчика. И я бы хотел, чтобы в качестве переводчика ты в следующую среду вылетела в Италию на международную конференцию.
– Хорошо, – равнодушно кивнула Шарон. В прошлом году, когда эта конференция только намечалась, она полагала, что компанию там будет представлять Фрэнк. И когда он спросил ее, согласна ли сестренка поехать, она несколько дней ног под собой не чуяла, загоревшись от романтических, как теперь понимала, совершенно невозможных фантазий.
Сейчас у нее не оставалось ни единой, пусть даже самой робкой иллюзии. Даже если Фрэнк все же туда поедет, четыре дня конференции будут заполнены совещаниями, а ей предстоит применять свои филологические познания – и в устном переводе, и в работе с документами. По прошлому опыту она знала, что бумаги привяжут ее к гостиничному номеру на все то время, когда она не будет присутствовать на совещаниях.
– Время вылета поменялось, – с начальнической ноткой в голосе сообщил ей Роберт. – Я заеду за тобой сюда в шесть тридцать, по пути в аэропорт, так что…
– Ты заедешь за мной? – прервала его пораженная Шарон. – Но ты не собирался туда, Фрэнк…
– У брата медовый месяц, как тебе очень хорошо известно, и он не вернется до следующей недели, – строго напомнил ей Роберт и, с очередной затаенной насмешкой взглянув на нее, добавил не слишком любезно: – Ты ведь не настолько обманываешь себя, чтобы верить в то, что наш ненаглядный братец сократит свой заслуженно сладкий отпуск ради того, чтобы прошвырнуться с тобой в Италию? Или как раз на это ты тайком надеешься? Полагаешь, что он так и сделает?.. Боже мой, Шарон, когда же ты, черт возьми, вырастешь и поймешь, что…
– Что? Что пойму? – гневно оборвала его Шарон. Губы у нее задрожали, и она изо всех сил старалась сдержать эту дрожь. – Ну, говори, давай. Скажи то, что тебе так хочется сказать – мы оба знаем что! Или мне произнести это за тебя? – Она гордо приподняла голову, заставляя себя смотреть ему прямо в глаза. – Когда наконец я пойму, что Фрэнк не любит меня, что он никогда не полюбит меня… Что он любит Джейн. – Шарон знала, что ее глаза кажутся слишком яркими из-за предательских слез, но ничего не могла с этим поделать. Чувства, что бушевали в ней, подавляли последние усилия воли.
– Конечно, я знаю, что Фрэнк не поедет в Италию, – устало произнесла она, отворачиваясь от Роберта. Шкатулка в сердцевине костра вдруг, будто в агонии, гулко затрещала, объятая пламенем.
Она как завороженная смотрела на огонь, и в сердце клокотала острая, неистовая боль.
Шарон с трудом удерживалась от того, чтобы не выхватить шкатулку из костра, пока еще не поздно, спасти ее от гибели. Ведь горели не просто сувениры, – горели самые сокровенные воспоминания, тлела, вспыхивала рассыпалась искрами ее любовь к Фрэнку: подарок, что он вручил ей в тот памятный день рождения, когда она встретила своего принца… открытка от него… и еще подарки. Довольно скромные, непритязательные и, конечно, никак не адресованные возлюбленной. Разумеется, тот же Роберт лишь всласть посмеялся бы над этими драгоценными для нее сокровищами, которые она так нежно берегла столько лет…
Да, она догадывалась, что Фрэнк не поедет в Италию. Но ей никогда не приходило в голову, что вместо него там окажется Роберт. Она полагала, что поедет кто-нибудь другой из группы по продажам. Что-то вдруг толкнуло ее.
– Если ты едешь в Италию, то я там не нужна, – заявила она, чуть обернувшись. – Ты ведь свободно говоришь по-итальянски.
Еще бы такому зазнайке не владеть языком, раздраженно подумала Шарон. В конце концов, их бабушка по материнской линии была итальянкой, и братья часто проводили летние каникулы у шумных итальянских родственников. Но если Роберт свободно владел языком, то Фрэнк усвоил его не так хорошо.
– Да, по-итальянски я говорю, – холодно согласился Роберт. – Но, вспомни, это международная конференция, где наверняка потребуется твое знание японского языка. Так что если ты намерена болтаться там, предаваясь мечтам о Фрэнке, то предупреждаю: мы едем в Италию работать.
– У тебя нет никакого права предупреждать меня о чем бы то ни было, – снова сделала выпад Шарон, до глубины души уязвленная тем, что он усомнился в ее профессионализме.
Она не забыла, как энергично в свое время Роберт противился ее назначению на должность переводчика компании, выступая с презрением против кумовства и утверждая, что выгоднее было объявить конкурс на эту должность.
Шарон знала, что ей не следовало тогда подслушивать у входной двери, как он спорил с ее матерью о «столь ответственном назначении». Она и не собиралась этого делать, но так уж вышло, что она просто шла тогда к матери.
Как бы там ни было, то, что она услышала о себе, только заставило ее со всей решительностью доказывать, как он не прав и какую ценность для компании она могла бы составить. Поэтому она немедленно отбросила свои первоначальные опасения оказаться в прямой зависимости от деспотичного кузена.
Когда мать впервые предложила ей включиться в семейный бизнес, Шарон согласилась без особого рвения. Ей больше хотелось утвердить свою независимость, но, во-первых, она понимала, как сложно самостоятельно найти работу, а во-вторых, соблазняла возможность постоянно быть рядом с Фрэнком. Тогда это перевесило последние сомнения; теперь же окончательно пришла уверенность, что очень скоро удастся проявить себя должным образом.
– Мне известно, что я еду в Италию работать, – язвительно продолжила Шарон. – Ко всему прочему, я не из тех, кто…
Она запнулась, интуитивно почувствовав, что зашла слишком далеко. Выражение глаз Роберта не предвещало ничего хорошего.
– Продолжай, деточка, – проникновенно посоветовал он. Голос его вдруг стал пугающе вкрадчивым.
– Ну… Я ведь не по семейным делам еду в Италию, – пожав плечами, бросила Шарон.
– Не хочешь ли ты сказать, что я использую компанию, чтобы финансировать свои собственные планы? – с угрозой спросил Роберт.
– Ну, ты же не настолько посвящен в продажи… Группа по продажам…
– Как управляющий директор и председатель компании, я посвящен во все. Во все… – еще мягче пояснил Роберт. – Разве что скрепка исчезнет без моего ведома, можешь быть в этом уверена, моя прелесть, – произнес он с ледяным взглядом, заставившим ее горячо покраснеть. Шарон вспомнила все те случаи, когда ей приходилось «занимать» канцелярские принадлежности. – Что же касается группы по продажам… На этот раз они не поедут с нами.
– С нами?.. – Шарон недоверчиво посмотрела на него. – Ты хочешь сказать, что там будем только ты и я? – В ее голосе послышался ужас.
– Только ты и я, – с нарочитым смаком подтвердил кузен.
– Я… Я не… – начала Шарон и запнулась, потому что Роберт ответил ей обворожительной улыбкой. Слишком нежно, предупредил ее инстинкт. Интересно, если она откажется сопровождать его, этого хватит, чтобы уволить ее с работы? Ее охватило раздражение. Роберт дьявольски умен и к тому же гениально изворотлив. Она знала, как его всегда возмущал тот факт, что она работает в компании. – Ты босс, – промолвила она, попытавшись беззаботно пожать плечами. Впрочем, мерцание прищуренных глаз Роберта недвусмысленно свидетельствовало, что обмануть его вряд ли удастся.
Четыре дня в Италии с таким подонком… Шарон пронизал лихорадочный озноб. Наверное, не удалось бы придумать ничего более похожего на ее представление о Чистилище.
Шарон отшатнулась и закашлялась, когда костер бросил ей в лицо клуб едкого дыма. Отступив в сторону, она заметила, что Роберт так и впился глазами в ту самую фотокарточку. Щеки сразу же залила пунцовая краска. Ее смущало не то, что на фотографии был Фрэнк. Это старый снимок восьмилетней давности, она сделала его на семейном празднике. Потом увеличила первоначальный отпечаток.
Стыд овладел Шарон из-за того, что почти весь импровизированный портрет ее кумира был покрыт поцелуями – предательские следы губной помады остались там, где она – ужасно и вспомнить – с детским сладострастием прижимала фотографию к своим губам.
Шарон жгло смущение, такой мучительной неловкости ей еще не доводилось испытывать. Она вся сжалась, готовая услышать издевательский смех Роберта и противясь желанию сорваться, выхватить у него снимок.
Но вместо того, чтобы засмеяться, Роберт просто перевел взгляд с фотографии на нее… На ее губы… – болезненно мелькнула в тот же миг догадка. И снова на фото.
Шарон не могла больше выносить этой немой, выматывающей душу сцены. Кто дал ему право пялиться с таким наглым цинизмом? Кому позволено так издеваться над самым сокровенным? Нервы не выдержали… Она подскочила к нему, взмахнув рукой, чтобы отнять снимок. Роберт моментально среагировал и обнял ее свободной рукой. Фотография осталась у него.
– Пусти меня, – требовала Шарон, почти в бреду, забыв о сдержанности и достоинстве. Гнев и унижение переполняли ее. В отчаянии она колотила Роберта в грудь, неистово извиваясь, хотя сразу же почувствовала, что вырваться не удастся.
Пусть у нее не было никаких шансов. Разум отдавал в этом отчет, но все оскорбленное естество отказывалось подчиниться и кротко принять поражение.
Роберт был на голову ее выше и по меньшей мере килограммов на тридцать тяжелее. К тому же она прекрасно знала, что он регулярно плавает и бегает, и вдобавок владеет искусством айкидо. Неудивительно, что ее истеричные попытки освободиться только изматывали силы.
И все же она боролась, шипя сквозь сжатые зубы:
– Отпусти меня, мерзавец… И верни мне мою фотографию…
– Твою фотографию… – Роберт вновь рассмеялся. О Господи, отдалось у нее в голове, хоть бы закрыть уши руками…
– Полагаю, это были самые страстные из тех поцелуев, что ты когда-либо дарила мужчинам. Верно, кузина? В конце концов…
– Конечно же нет, – соврала Шарон. Провалиться ей на этом месте, если она позволит этой скотине сделать ей еще больнее.
– Нет? – ласково поинтересовался Роберт, по-кошачьи зажмурившись, когда она неосторожно взглянула на него. – Так кто же этот счастливчик? Конечно же, не Фрэнки – ведь, если верить тебе, он единственный, кого ты любила… Единственный, кого ты могла бы любить…
Шарон покраснела, сообразив, что Роберт сейчас дословно повторяет ее собственную, сбивчивую тираду, которой она в шестнадцать лет ответила на его ядовитый вопрос: не излечилась ли «прелестная сестрица» от безнадежной любви к его младшему брату?
– Ты никого из моих мужчин не знаешь! – выпалила Шарон, стараясь, чтобы эта реплика прозвучала как можно бойче.
– Похоже, что их не знает никто, включая и тебя, – язвительно возразил ей Роберт.
– Это неправда! – все еще пыталась выкрутиться она.
– Неправда? – усмехнулся Роберт. – Что ж, давай проверим?..
Прежде чем она успела сообразить, в чем дело, он каким-то образом сделал так, что она на мгновение потеряла равновесие и инстинктивно вцепилась в него, чтобы удержаться. Роберт воспользовался этим, чтобы еще крепче обхватить ее уже не одной, а обеими руками, прижав к себе так крепко, что она почувствовала налитые, твердые, как у античной статуи, мышцы его тела и… такое же каменное бесстрастие.
– Послушай, – начала она, автоматически откинув голову назад, чтобы взглянуть на него и показать, как она сердита. Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как он на нее смотрит… на ее губы… И сердце бешено понеслось в том будоражащем прерывистом ритме, от которого дыхание ее участилось, все мышцы напряглись, а губы слегка приоткрылись. Словно воздуха не хватало во внезапно сжавшейся груди…
Тихий звук – протест или нежный стон, она не могла бы сказать, – вырвался у нее. И тут же исчез, властно поглощенный долгим, глубоким поцелуем Роберта.
Этого не может быть, мелькнуло у Шарон. Голова у нее шла кругом, она была поражена и отказывалась себе верить. Губы Роберта на ее губах, закрывают их, ласкают их, владеют ее губами…
Как безумная, она старалась увернуться. Паника переполняла ее, все тело дрожало от возбуждения и страстного стремления вырваться. Но Роберт опять предвосхитил ее бунт. Одной рукой он крепко обвивал ее тело, другой держал за подбородок, при этом пропустив между пальцев прядь ее волос. Шарон некуда было деться от этого всепоглощающего поцелуя, и она чувствовала себя совсем беззащитной.
Она ощущала силу его пальцев там, где они касались ее кожи. Ее пылающему телу их прикосновения казались ледяными. И сердце его билось ровно, а у нее – несносно колотилось.
Со стыдом Шарон сознавала, что дрожит с головы до пят, и, что было еще хуже, она понимала, что Роберт знает об этом. Она почувствовала, как его пальцы скользнули по ее шее, нежно поглаживая кожу… Нежно… Роберт.
Слезы застлали его глаза, жгли ей веки, но она не хотела сдаться и прикрыть их, с детским упрямством излучая враждебность в холодную, ясную синеву его непроницаемых глаз.
1 2 3 4