- Это не
трактор, а летательный аппарат.
- Разницы нет,- все еще надеялся Луков.- Что там гайки,
что здесь. В одну сторону крутишь закручиваешь, в другую
сторону крутишь - откручиваешь.
- Вам надо было не здесь садиться,- сказал председа-
тель,- а возле Старо-Клюквина. Там и МТС, и МТМ
враз бы все починили.
- Когда садишься на вынужденную,- терпеливо объяснил
летчик,- выбирать не приходится. Увидел поле не засеяно,
прижался.
- Травопольной системы придерживаемся, потому и не
засеяно,- сказал председатель, оправдываясь. Может, хо-
тите осмотреть поля или проверить документацию? Прошу в
контору.
- Да зачем мне ваша контора!- рассердился летчик, видя,
что председатель к чему-то клонит, а к чему, непонятно.
Хотя подождите. В конторе телефон есть? Мне позвонить
надо.
- Чего ж сразу звонить?- обиделся Голубев.- Вы бы
сперва посмотрели, что к чему, с народом бы поговорили.
- Послушайте,- взмолился летчик,- что вы мне голову
морочите? Зачем мне говорить с народом? Мне с начальством
поговорить надо.
" Во какой разговор пошел,- отметил про себя Голубев.
-на "Вы" и без матюгов. И с народом говорить не хочет, а
прямо с начальством".
- Дело ваше,- сказал он обреченно.- Только я думаю, с
народом поговорить никогда не мешает. Народ, он все видит
и все знает. Кто сюда презжал, и кто чего говорил, и кто
кулаком стучал по столу. А чего там говорить! Он махнул
рукой и пригласил к себе в двуколку. Садитесь, отвезу.
Звоните сколько хотите.
Колхозники снова расступились. Голубев услужливо под-
садил летчика в двуколку, потом взгромоздился сам. При
этом рессора с его стороны до отказа прогнулась.


2

Дежурный по части капитан Завгородний в расстегнутой
гимнастерке и давно не чищеных, покрывшихся толстым слоем
пыли сапогах, изнывая от жары, сидел на крыльце штаба и
наблюдал за тем, что происходило перед входом в казарму,
где размещалась комендантская рота.
А происходило там вот что. Красноармеец последнего года
службы Иван Чонкин, маленький, кривоногий, в сбившейся
под ремнем гимнастерке, в пилотке, надвинутой на большие
красные уши, и в сползающих обмотках, стоял навытяжку
перед старшиной роты Песковым и испуганно глядел на него
воспаленными от солнца глазами.
Старшина, упитанный розовощекий блондин, сидел, разва-
лясь, на скамеечке из некрашеных досок и, положив ногу на
ногу, покуривал папироску.
- Ложись!- негромко, словно бы нехотя скомандовал стар-
шина, и Чонкин послушно рухнул на землю.
- Отставить!- Чонкин вскочил на ноги.- Ложись!
Отставить! Ложись! -Товарищ капитан!- крикнул старшина
Завгороднему.- Вы не скажете, сколько там на ваших золо-
тых?
Капитан посмотрел на свои большие часы Кировского заво-
да (не золотые, конечно,-старшина пошутил) и лениво отве-
тил - Половина одиннадцатого.
- Такая рань,- посетовал старшина,- а жара уже хоть
помирай.- Он повернулся к Чонкину. Отставить! Ложись!
Отставить!
На крыльцо вышел дневальный Алимов.
- Товарищ старшина,- закричал он,- вас к телефону!
- Кто?- спросил старшина, недовольно оглядываясь.
- Не знаю, товариш старшина. Голос такой хриплый, будто
простуженный.
- Спроси, кто.
Дневальный скрылся в дверях, старшина повернулся к
Чонкину.
- Ложись! Отставить! Ложись!
Дневальный вернулся, подошел к скамейке и, с участием
глядя на распластанного в пыли Чонкина, доложил:
- Товарищ старшина, из бани звонят. Спрашивают: мыло
сами будете получать или пришлете кого?
- Ты же видишь, я занят,- сдерживаясь, сказал старшина.
- Скажи Трофимычу - пусть получит. И снова к Чонкину:-
Отставить! Ложись! Отставить! Ложись! Отставить!
- Слышь, старшина,- полюбопытствовал Завгородний.- А за
что ты его?
- Да он, товариш капитан, разгильдяй,- охотно объяснил
старшина и снова положил Чонкина. Ложись! Службу уже
кончает, а приветствовать не научился. Отставить! Вместо
того, чтоб как положено честь отдавать, пальцы растопырен-
ные к уху приставит и идет не строевым шагом, а как на
прогулочке. Ложись! Старшина достал из кармана платок
и вытер вспотевшую шею. Устанешь с ними, товариш капитан.
Возишься, воспитываешь, нервы тратишь, а толку чуть.
Отставить!
- А ты его мимо столба погоняй,- предложил капитан.-
Пусть пройдет десять раз строевым шагом туда и обратно и
поприветствует.
- Это можно,- сказал старшина и заплевал папироску.- Это
Вы правильно, товарищ капитан, говорите. Чонкин, ты
слышал, что сказал капитан?
Чонкин стоял перед ним, тяжело дыша, и ничего не
отвечал.
- А вид какой! Весь в пыли, лицо грязное, не боец, а
одно недоразумение. Десять раз туда и сюда, равнение на
столб, шагом... старшина выдержал паузу,- марш!
- Вот так,- оживился капитан.- Старшина, прикажи: пусть
носок тянет получше, сорок сантиметров от земли. Эх,
разгильдяй!
А старшина, ободренный поддержкой капитана, командовал:
- Выше ногу. Руку согнуть в локте, пальцы к виску. Я
тебя научу приветствовать командиров. Кругом... марш!
В это время в коридоре штаба зазвонил телефон.
Завгородний покосился на него, но не встал, уходить не
хотелось.
Он закричал:
- Старшина, ты посмотри, у него обмотка размоталась. Он
же сейчас запутается и упадет. Прямо со смеху умрешь. И
зачем только такое чучело в армию берут, а, старшина?
А телефон в коридоре звонил все настойчивей и громче.
Завгородний неохотно поднялся и вошел в штаб.
- Слушаю, капитан Завгородний,- вяло сказал он в трубку.
Расстояние между деревней Красное и местом расположения
части составляло километров сто двадцать, а может быть,
больше, слышимость была отвратительная, голос лейтенанта
Мелешко забивали какой-то треск, музыка, и капитан
Завгородний с трудом понял, в чем дело. Сначала он даже
не придал сообщению лейтенанта должного значения и
вознамерился вернуться к прерванному зрелищу, но по дороге
от телефона к дверям до него дошел смысл того, что он
только что услыхал. И, осознав случившееся, он застегнул
ворот гимнастерки, отер сапог о сапог и пошел докладывать
начальнику штаба.
Постучав кулаком в дверь (начальник штаба был несколько
глуховат), Завгородний, не дожидаясь ответа, приоткрыл ее
и, переступив порог, закричал:
- Разрешите войти, товарищ майор?
- Не разрешаю,- тихо сказал майор, не поднимая головы от
своих бумажек.
Но Завгородний не обратил на его слова никакого внима-
ния, он не помнил случая, чтобы начальник штаба кому-либо
что-либо разрешил.
- Разрешите доложить, товарищ майор?
- Не разрешаю.- Майор поднял голову от бумаг.- Что у вас
за вид, кпитан? Не бриты, пуговицы и сапоги не начищены.
- Пошел ты...- вполголоса сказал капитан и весело
посмотрел майору в глаза.
По губам капитана начштаба понял примерный смысл сказан-
ного, но не был уверен в этом, поскольку вообще не мог се-
бе представить, чтобы младший по званию дерзил старшему.
Поэтому он сделал вид, что не понял капитана, и продолжал
свое:
- Если вам не на что купить крем в военторге, я вам могу
подарить баночку.
- Спасибо, товарищ майор,- вежливо сказал Завгородний.-
Разрешите доложить: у лейтенанта Мелешко отказал мотор, и
он сел на вынужденную.
- Куда сел?- не понял начштаба.
- На землю.
- Перестаньте острить. Я вас спрашиваю, где именно
приземлился Малешко.
- Возле деревни Красное.
- Что же делать?- Он растерянно посмотрел на Завгород-
него.
Тот пожал плечами.
- Вы начальник, вам виднее. По-моему, надо доложить
командиру полка.
Начальник штаба и раньше не отличался большой смелостью
по отношению к вышестоящим командирам, но теперь, по при-
чине глухоты, боялся их еще больше, помня, что его в лю-
бое время могут уволить в запас.
- Командир сейчас занят,- сказал он,- руководит
полетами.
- Вынужденная посадка - летное происшествие,- напомнил
Завгородний.- Командир должен знать.
- Значит, вы думаете, удобно отрывать командира для
этого дела?
Завгородний промолчал.
- А может, Мелешко сам как-нибудь справится с этим?
Завгородний посмотрел на него с сочувствием. Начштаба
перевелся сюда из пехоты и мало понимал в летном деле.
- Разрешите отлучиться из части, товариш майор. Я сам
доложу командиру.
- Вот и правильно,- обрадовался майор.- Вы сами идите и
доложите ему от своего имени. Вы дежурный по части и
имеете право. Постойте, Завгородний. Как же вы уйдете? А
вдруг в части что-нибудь случится.
Но Завгородний уже не слышал его, он вышел и плотно
закрыл за собой дверь.
Примерно через час он вернулся в штаб с командиром пол-
ка подполковником Опаликовым и с инженером полка Кудлаем.
В штабе к тому времени оказался еще подполковник Пахомов,
командир батальона аэродромного обслуживания. Он выяснял
с начальником штаба какие-то свои дела и при появлении
Опаликова хотел уйти, но тот его задержал. Стали обсуж-
дать, что делать. Кудлай сказал, что на складе запасных
моторов нет, а из дивизии раньше, чем через неделю ничего
не получишь. Завгородний предложил отстыковать крылья,
погрузить самолет на автомобиль и привезти сюда. Началь-
ник штаба предложил тащить самолет на буксире, чем вызвал
презрительную ухмылку Завгороднего. Подполковник Пахомов
молчал и что-то отмечал в своем блокнотике, проявляя
усердие в службе.
Опаликов слушал говоривших насмешливо. Потом встал,
прошел из угла в угол.
- Заслушав и обсудив всю ту хреновину, которую каждый из
вас нес здесь в меру своих способностей, я пришел к выво-
ду, что самолет мы оставим на месте до прибытия мотора.
Если тащить его сто двадцать километров на автомобиле, то
от него останутся только дрова. А пока там надо пос-
тавить караул, хотя бы от пацанов, чтобы не растащили
приборную доску. Это тебя касается. Он махнул рукой
в сторону Пахомова.
Подполковник Пахомов положил блокнот на подоконник и
встал.
- Извините, ничего не получится,- робко сказал он.
Хотя он был чином равен Опаликову, возрастом старше и
непосредственно ему не подчинялся, Пахомов чувствовал
превосходство Опаликова над собой, знал, что тот ближе
к начальству, раньше его станет полковником, и поэтому
обращался к нему на "Вы".
- Это почему еще не получится?- нетерпеливо спросил
Опаликов.
Он не любил никаких возражений.
- Вся комендантская рота вторую неделю в карауле, и
сменить некем.- Пахомов взял блокнот и заглянул в него.
Семь человек в лазарете, двенадцать на лесозаготовках,
один в отпуске. Все.
- Ну хоть одного можно найти? Хоть завалящего какого-
нибудь. Пусть он там поспит возле машины, лишь бы было
с кого спросить.
- Ни одного, товариш подполковник,- при этом Пахомов
сделал такое жалкое лицо, что не поверить ему было никак
невозможно.
- Да, дело плохо,- задумался Опаликов и тут же вскрик-
нул:- Ура! Нашел! Послушай-ка, пошли-ка ты этого.....
как его... боец у тебя есть такой зачуханный, на лошади
ездит.
- Чонкин, что ли?- не поверил Пахомов.
- Конечно, Чонкин. До чего же я все-таки умный человек,-
удивился Опаликов и хлопнул себя по лбу ладонью.
- Так он же...- попробовал возразить Пахомов.
- Что он?
- На кухню дрова некому будет возить.
- Незаменимых людей у нас нет,- сказал командир полка.
Этот тезис был апробирован. Подполковник Пахомов не
посмел ничего возразить.

3

Дорогой читатель! Вы уже, конечно, обратили внимание
на то, что боец последнего года службы Иван Чонкин был
маленького роста, кривоногий, да еще и с красными ушами.
"И что это за нелепая фигура! скажете вы возмущенно. Где
тут пример для подрастающего поколения? И где автор уви-
дел такого в кавычках героя?" И я, автор, прижатый к
стенке и пойманный, что называется, с поличным, должен
признаться, что нигде я его не видел, выдумал из своей
головы и вовсе не для примера, а просто от нечего делать.
"Допустим, это так, скажете вы недоверчиво,- но зачем же
выдумывать? Неужели автор не мог взять из жизни настоя-
щего воина-богатыря, высокого, стройного, дисциплинирован-
ного, отличника учебно-боевой и политической подготовки?"
Мог бы, конечно, да не успел. Всех отличников
расхватали, мне вот достался Чонкин. Я сперва огорчился,
потом смирился. Ведь герой книги, он как ребенок какой
получился, такой и есть, за окошко не выбросишь. У других,
может, дети и получше, и поумнее, а свой все равно всех
дороже, потому что свой.
В предыдущей биографии Чонкина не было слишком уж ярких
страниц, на которых стоило бы задерживать ваше внимание,
но хотя бы в двух словах рассказать, откуда он родом, как
жил и чем занимался раньше, вроде бы надо.
Итак, в одной приволжской деревне жила в свое время
некая Марьяна Чонкина, обыкновенная деревенская женщина,
вдова. Ее муж, Василий Чонкин погиб в четырнадцатом году
во время империалистической войны, которая, как известно,
потом перешла в гражданскую и продолжалась очень долго. В
то время, когда шли бои за Царицын, деревня, где жила
Марьяна, оказалась на скрещении военных дорог, через нее
проходили то красные, то белые, просторный и пустой дом
Марьяны нравился и тем, и другим. Однажды в доме Марьяны
целую неделю квартировал некто прапорщик Голицын, имеющий
какое-то весьма неясное отношение к знаменитому роду рус-
ских князей. Потом он уехал из этой деревни и, должно
быть, о ней позабыл, но деревня его не забыла. И когда
через год, а может и больше (никто не считал), у Марьяны
родился сын, в деревне стали посмеиваться, говоря, что тут
дело не обошлось без участия князя.
Правда, еще подозревали в этом местного пастуха Серегу,
но Серега решительно отпирался.
Сына Марьяна назвала Иваном, а отчество ему дала по
погибшему мужу- Васильевич.
Первые шесть лет, о которых у Ивана не осталось никаких
воспоминаний, он прожил в бедности. Мать его была слаба
здоровьем, хозяйство совсем запустила, жила кое-как,
перебиваясь с хлеба на воду, пока не утонула однажды в
реке.
1 2 3 4 5