- Несколько чего? - спросил Ренфью. Он был потрясен настолько, что
забыл о вопросах, которыми собирался засыпать Касселлахата.
Мысли мои прервал голос Касселлахата:
- Солнце-отшельник, - услышал я, - это очень старая холодная звезда
класса М. Самые горячие из них, как известно, имеют температуру
поверхности около девяноста градусов Цельсия, самые холодные - минус
десять. Это отшельник, в буквальном смысле слова, одичавший с возрастом.
Главная черта такой звезды в том, что она не допускает существования рядом
с собой материи, планет или даже газов.
Ренфью молчал, задумавшись, и я воспользовался случаем, чтобы
продолжить дискуссию.
- Меня интересует, - сказал я, - всеобщее знание всех этих деталей,
даже если человек не является ученым. Например, когда мы покидали Землю,
каждый ребенок знал принципы действия атомного двигателя буквально с
пеленок. Восьми- и десятилетние мальчики ездили на специально
сконструированных машинах-игрушках, разбирали их на части и собирали
снова. Эти принципы были у них в крови, а каждое новое достижение в этой
области было для них настоящим лакомством... Так вот, я хотел бы узнать,
что сейчас соответствует тогдашнему положению?
- Аделедиктандер, - ответил Касселлахат. - Я уже пытался объяснить
это мистеру Ренфью, но его мозг, похоже, не принимает некоторые простейшие
вопросы.
Вырванный из задумчивости Ренфью скривился:
- Он хочет убедить меня в том, что электроны могут мыслить, а я этого
не могу принять.
Касселлахат покачал головой.
- Не мыслить: думать они не умеют. Но зато у них есть психика.
- Электронная психика! - воскликнул я.
- Просто аделедиктандерная, - ответил Касселлахат. - Каждый
ребенок...
- Знаю, - простонал Ренфью. - Каждый шестилетка скажет мне это. - Он
повернулся к нам. - Потому я и подготовил вопросы, подумав, что если мы
получим образование на уровне среднеразвитых, то сможем понять этот
аделедиктандерный паштет, хотя бы как местные дети.
Он повернулся к Касселлахату.
- Следующий вопрос. Что...
Касселлахат посмотрел на часы.
- Мне кажется, мистер Ренфью, - прервал он его, - если мы собираемся
на планету Пелхэм, то сейчас самое время. Вы можете задавать мне вопросы
по дороге.
- В чем дело? - вмешался я.
- Он свозит меня в крупные конструкторские лаборатории в Европейских
горах на Пелхэме, - объяснил Ренфью. - Хотите поехать со мной?
- Нет, - ответил я.
Блейк пожал плечами.
- Я не хочу лишний раз надевать этот комбинезон, который хоть и не
пропускает нашего запаха, но и не защищает нас от их вони. Мы с Биллом, -
закончил он, - останемся здесь и поиграем в покер на те пять миллионов
кредитов, которые лежат у нас в государственном банке.
Касселлахат повернулся в дверях. Лицо его под маской, которую он
теперь носил, постоянно выражало явное неодобрение.
- Вы очень легкомысленно относитесь к дару нашего правительства.
- Ихм! - подтвердил Блейк.

- Значит, мы воняем! - сказал Блейк.
Прошло уже девять дней с тех пор, как Касселлахат забрал Ренфью на
Пелхэм. Контакт с ним был возможен лишь с помощью радиотелефона: третьего
дня Ренфью позвонил и сказал, чтобы мы ни о чем не беспокоились.
Блейк стоял у окна нашего помещения на вершине небоскреба в городе
Нью-Америка, а я лежал навзничь на диване, с головой, полной мыслей о
безумии Ренфью и воспоминаниями пятисотлетней давности.
Наконец я прервал свои раздумья.
- Перестань, - сказал я. - Мы оказывались перед лицом изменений в
метаболизме человеческого организма; вероятно, это вызвано новыми пищевыми
продуктами с далеких звезд. Видимо, они пахнут лучше нас, если для
Касселлахата быть рядом с нами - настоящая каторга, тогда как нам его
соседство просто неприятно. Нас всего трое, а их - миллиарды. Честно
говоря, я не вижу решения проблемы, так что придется нам смириться.
Ответа я не получил и вернулся к своим мыслям. Мой первый рапорт был
принят на Земле, и, после изобретения межзвездного двигателя в 2320 году,
то есть спустя сто сорок лет после нашего отлета, люди решили, что надо
делать.
Четыре пригодные для заселения планеты Центавра были названы в нашу
честь: Ренфью, Блейк, Пелхэм и Эндикот. С 2320 года их население
увеличилось до девятнадцати миллиардов человек. Это не считая миграции на
планеты более удаленных звезд.
Пылавший космический крейсер, который я видел в 2511 году, был
единственным потерянным кораблем по линии Земля - Центавр. Он мчался с
максимальной скоростью, когда его энергетические экраны среагировали на
наш корабль. Автоматика немедленно включила торможение, но невозможно было
вдруг погасить такую скорость, и все его двигатели взорвались.
Подобная катастрофа не могла больше повториться. Прогресс в области
аделедиктандеристики был так велик, что ныне даже самые большие корабли
могли мгновенно остановиться на полной скорости.
Нам было сказано, что мы не должны испытывать чувства вины из-за
этого случая, поскольку результатом теоретического анализа этой катастрофы
явились важнейшие достижения в области аделедиктандерической электронной
психологии.
Блейк опустился в ближайшее кресло.
- Эх, парень, парень, - сказал он, - ну и влипли же мы. Единственное,
что нам осталось, это прожить еще лет пятьдесят в качестве паразитов чужой
цивилизации, где мы не можем понять, как действуют простейшие технические
устройства.
Я беспокойно зашевелился: меня мучили те же мысли. Однако я молчал, и
Блейк продолжал:
- Признаться, когда я понял, что планеты Центавра колонизированы, то
вообразил, что смогу завладеть сердцем какой-нибудь здешней дамы и
жениться на ней.
Невольно я вновь вспомнил девичьи губы, касающиеся моих губ.
- Интересно, - сказал я, - как все это переносит Ренфью. Он...
Знакомый голос, донесшийся от двери, оборвал меня на полуслове:
- Ренфью переносит это великолепно - первый шок сменился смирением, а
оно - стремлением к намеченной цели.
Мы повернулись к двери и оказались лицом к лицу с Ренфью. Он шел к
нам медленно, улыбаясь, а я смотрел на него, гадая, хорошо ли его
вылечили.
Он был в отличной форме. Его темные волнистые волосы были старательно
уложены, бездонные голубые глаза оживляли лицо. Он производил впечатление
прирожденного физического совершенства: в обычных условиях все и всегда у
него было кричаще ярким, как у актера в костюмированном фильме.
И сейчас он был таким же - кричаще ярким.
- Я купил космический корабль, парни, - сказал он, - выложил все свои
деньги и часть ваших. Но я знал, что вы одобрите мою идею. Верно?
- Конечно, - согласились мы.
- Что ты хочешь сделать? - спросил Блейк.
- Я знаю, - вставил я. - Мы объедем всю вселенную, посвятив остаток
жизни открыванию новых неизведанных-миров. Джим, это была неплохая мысль,
мы тут с Блейком едва не организовали клуб самоубийц.
Ренфью улыбнулся.
- Во всяком случае, скоро нам будет некогда скучать.
Касселлахат не протестовал против проекта Ренфью, и спустя два дня мы
снова оказались в космическом пространстве.
Три последующих месяца были необыкновенны. Поначалу я испытывал страх
перед бесконечностью Космоса. Молчаливые планеты проплывали по нашим
экранам и исчезали вдали, оставляя после себя лишь воспоминания о
незаселенных, продуваемых ветрами лесах и равнинах, пустых волнующихся
морях и безымянных солнцах.
Пейзажи и воспоминания вызывали у нас болезненное чувство
одиночества: постепенно мы понимали, что это путешествие не поможет нам
избавиться от бремени отчуждения, давившего на нас с момента прибытия на
Альфу Центавра.
Мы не нашли тут никакой духовной нищи для наших сердец, ничего, что
дало бы нам удовлетворение хотя бы на год, а что уж говорить о пятидесяти!
Я видел, что такие же мысли тяготят и Блейка, и ждал какого-нибудь
сигнала, который говорил бы о том, что и Ренфью испытывает то же самое. Но
ничего такого не было. Это меня беспокоило, поскольку я заметил еще одно:
Ренфью наблюдал за нами, и во всем его поведении был намек на некое тайное
знание, на какую-то тайную цель.
Мое беспокойство усиливалось, и неизменное душевное равновесие Ренфью
нисколько не помогало. Однажды, в конце третьего месяца, я как раз лежал
на койке, погруженный в невеселые мысли о нашем положении, когда дверь
открылась, и вошел Ренфью.
В руках у него были парализатор и веревка. Направив оружие на меня,
он сказал:
- Мне очень жаль, Билл, но Касселлахат советовал мне не рисковать.
Лежи спокойно, пока я тебя свяжу.
- Блейк! - заорал я.
Ренфью покачал головой.
- Бесполезно, - сказал он. - Я уже побывал у него.
Рука, в которой он держал парализатор, нисколько не дрожала, глаза
его были холодны, как сталь. Единственное, что я мог сделать, это напрячь
мускулы, когда он меня связывал, и помнить, что по крайней мере в два раза
сильнее его.
"Он наверняка не сможет связать меня слишком сильно", - подумал я.
Наконец он закончил.
- Не сердись, Билл, - сказал он. - Мне неприятно это говорить, но оба
вы слишком разгорячились, прибыв на Центавр; это лечение, рекомендованное
психологами, с которыми консультировался Касселлахат. Предположительно,
это вызовет у вас шок, такой же сильный, как и прежде.
Поначалу я не обратил внимания на его слова о Касселлахате, но потом
меня осенило: невероятно, но Ренфью убедил Касселлахата, что мы с Блейком
спятили! Все месяцы нашего общего путешествия он держался молодцом,
чувствуя ответственность за нас. Это была тонкая уловка; вопрос лишь в
том, что должно стать причиной шока?
- Это не затянется надолго, - услышал я голос Ренфью. - Мы как раз
выходим на орбиту звезды-отшельницы.
- Звезда-отшельница! - воскликнул я.
Он не ответил. Когда дверь за ним закрылась, я начал возиться со
своими путами, не переставая рассуждать. Что там говорил Касселлахат? Что
звезды-отшельницы держатся в пространстве благодаря неустойчивому
равновесию. В ЭТОМ пространстве. Пот стекал по моему лицу: я представил,
что нас отбросит в другую плоскость пространственно-временного континуума.
Когда я освободил, наконец, руки, то почти почувствовал, как корабль
падает вниз.
Я был связан не настолько долго, чтобы путы успели затормозить
кровообращение, поэтому сразу направился в каюту Блейка. Две минуты спустя
мы уже шли к рубке.
Ренфью мы застали врасплох. Блейк схватил его парализатор, а я одним
мощным рывком выдернул его из кресла и швырнул на пол.
Он лежал неподвижно, вовсе не сопротивляясь и скалясь в улыбке.
- Слишком поздно, - усмехнулся он. - Мы приближаемся к первой ступени
нетерпимости, и ничего нельзя сделать, разве что подготовиться к шоку.
Я почти не слышал его. Тяжело опустившись в кресло у пульта
управления, я уставился на экраны. Ничего не было видно, и это меня
поразило. Я взглянул на регистраторы: они яростно дрожали, отмечая
небесное тело БЕСКОНЕЧНЫХ РАЗМЕРОВ.
Довольно долго смотрел я на эти невероятные данные, потом передвинул
рукоять деселератора. Под напором полной тяги аделедиктандера корабль
замер. Зримо представив себе две силы, противостоящие друг другу, я выжал
рукоять до упора.
Падение продолжалось.
- Орбита, - услышал я голос Блейка. - Выведи нас на орбиту.
Дрожащими пальцами я постукивал по клавиатуре, вводя новые данные
размера, гравитации и массы солнца.
Отшельница не оставила нам ни одного шанса.
Я попытался рассчитать другую орбиту, третью, четвертую... Наконец я
вычислил орбиту, которая увела бы нас даже от мощного Антареса, но жуткое
падение продолжалось.
Экраны были по-прежнему пусты - ни следа материи. На секунду мне
показалось, что я смутно вижу пятно большей черноты на фоне мрака
космического пространства, но уверенности у меня не было.
Наконец в порыве отчаяния я присел возле Ренфью, который даже не
пытался подняться.
- Слушай, Джим, - умоляюще сказал я, - зачем ты это сделал? Что
теперь с нами будет?
Он беззаботно улыбнулся.
- Подумай, - сказал он, - о старом, заскорузлом отшельнике-человеке.
Он поддерживает связи со своими приятелями, которые так же слабы, как у
звезды-отшельницы с другими звездами в галактике. Вот-вот мы должны
наткнуться на первый уровень нетерпимости. Это проявляется в прыжках типа
квантового, каждые четыреста девяносто восемь лет, семь месяцев, восемь
дней и несколько часов.
Это звучало сущим бредом.
- Но что будет с нами? - напирал я. - Ради Бога, Джим!
Он посмотрел на меня с иронией, и я вдруг понял, что он совершенно
здоров психически. Прежний рассудительный Ренфью даже стал как-то лучше и
сильнее.
- Нас отбросит с этого уровня нетерпимости, и тем самым мы
вернемся...
Удар!
Резкий перекос. Я с грохотом рухнул на пол, поскользнулся, и тут
чьи-то руки - это был Ренфью - схватили меня. И все кончилось.
Я поднялся, чувствуя, что мы уже не падаем. Посмотрел на пульт. Все
огоньки погасли, все стрелки стояли на нулях. Повернувшись, я взглянул на
Ренфью, потом на Блейка, мрачно поднимавшегося с пола.
- Пусти меня к пульту, Билл, - требовательно сказал Ренфью. - Я хочу
рассчитать курс на Землю.
Целую минуту я таращился на него во все глаза, потом медленно
отодвинулся. Пока он настраивал приборы и нажимал ручку акселератора, я
стоял рядом. Наконец он взглянул на меня.
- Мы будем на Земле через восемь часов, - сказал он, - то есть,
примерно через полтора года после того, как покинули ее пятьсот лет назад.
Я чувствовал, как трещит мой череп, и только через какое-то время
понял, что это - из-за внезапного озарения.
1 2 3 4