Альфред ВАН ВОГТ
ДАЛЕКИЙ ЦЕНТАВР


Я вздрогнул во сне, проснулся и подумал: "Как это вынес Ренфью!"
Вероятно, я сильно дергался, потому что острая боль пронзила меня, и
тьма сомкнулась надо мной. Не знаю, долго ли я лежал в болезненном
беспамятстве, но когда пришел в себя, почувствовал тягу двигателей,
разгонявших космический корабль.
На этот раз сознание возвращалось медленно, и я лежал неподвижно,
чувствуя бремя долгих лет сна. Нужно было точно придерживаться порядка,
установленного Пелхэмом.
Я не хотел вновь потерять сознание.
Я лежал, размышляя о том, что глупо с моей стороны беспокоиться о
Джиме Ренфью, который должен лежать в гибернации еще пятьдесят лет.
Потом я начал разглядывать освещенный циферблат часов на потолке.
Когда я проснулся, они показывали 23:12, а сейчас было 23:22. Значит,
прошло уже десять минут - по мнению Пелхэма, этого достаточно для
адаптации.
Я медленно протянул руку к краю постели и щелкнул тумблером.
Послышался тихий шум, и массажный автомат медленно пополз по моему нагому
телу. Сначала он тер мои руки, потом ноги и под конец занялся туловищем. Я
чувствовал, как течет тонкая струйка масла, впитываясь в мою сухую кожу.
Много раз я вскрикивал от боли, но уже через час смог сесть и зажечь
свет.
Небольшая, скромно меблированная знакомая каюта не могла надолго
задержать мое внимание. Я встал.
Вероятно, движение было слишком резким, потому что я пошатнулся,
ухватился за металлическую опору постели, и меня вырвало бесцветным
желудочным соком.
Потом тошнота прошла, но чтобы подойти к двери, открыть ее и пройти
узким коридорчиком до рубки, потребовалась вся моя сила воли. Хоть это и
не входило в мои обязанности, но я не удержался от соблазна - склонился
над пультом управления и взглянул на хронометр.
Он показывал 53 года 7 месяцев 2 недели 0 дней и 27 минут.
Пятьдесят три года! Все, кого я знал на Земле: молодые мужчины, с
которыми мы вместе учились, девушка, поцеловавшая меня на приеме,
устроенном в нашу честь в ночь отъезда - все они уже мертвы или
заканчивают свою жизнь, подумал я почти равнодушно.
Образ той девушки-остался в моей памяти. Она была красива, полна
жизни и совершенно незнакома. Она смеялась, целуя меня.
Должно быть, теперь она старуха или вообще умерла.
Слезы подступили к глазам, я вытер их и принялся разогревать банку
жидкого концентрата, который должен был стать моим первым завтраком.
Постепенно я обрел душевное равновесие.
"Пятьдесят три года и семь с половиной месяцев, - думал я. - Почти
четыре года сверх установленного времени. Придется кое-что подсчитать,
прежде чем принять очередную порцию эликсира долголетия. Двадцать гранул
по расчетам должны были законсервировать мое тело и сохранить ему жизнь в
течение пятидесяти лет. Вероятно, средство оказалось сильнее, чем
установил Пелхэм во время кратковременных тестов".
Так я думал, напряженно щуря глаза. Вдруг до меня дошел юмор
ситуации, и я рассмеялся. Смех расколол тишину, словно серия выстрелов: я
даже испугался, но вместе с тем и расслабился - надо же, сижу и скорблю!
А ведь четыре года - это капля в море, если сравнивать с
продолжительностью нашего путешествия!
Однако, я все еще жив и молод. Время и пространство были побеждены.
Вселенная принадлежала человеку.
Неторопливо, маленькими глотками, я ел свой "суп", одолел целую
миску, используя каждую секунду из отведенных мне тридцати минут. Потом,
подкрепившись, тем же путем вернулся в рубку.
На этот раз я задержался, глядя на экраны. Уже через минуту я нашел
Сол - звезда ярко пылала почти в центре экрана кормового обзора.
Чтобы обнаружить Альфу Центавра, потребовалось больше времени, но
наконец я нашел и ее - сверкающую точку в усеянной огнями темноте.
Я не стал терять времени на определение расстояния. За пятьдесят
четыре года мы преодолели одну десятую часть из 4,3 световых лет пути до
ближайшей к нам звездной системы.
Удовлетворенный, я вернулся к жилым кабинам. "Теперь нужно навестить
всех по очереди, - подумал я. - Сначала Пелхэм".
Когда я открыл герметичную дверь каюты Пелхэма, в нос мне ударила
невыносимая вонь разложения. С трудом переводя дыхание, я захлопнул дверь
и стоял в узком коридоре весь дрожа.
Прошла минута, другая; оставалось только смириться с
действительностью: Пелхэм был мертв.
Не помню точно, что я тогда делал, помню лишь, что метнулся сначала в
каюту Ренфью, потом к Блейку... Чистый свежий воздух в их каютах и вид их
неподвижных тел вернули мне душевное равновесие.
Меня охватила глубокая печаль. Бедный благородный Пелхэм,
изобретатель эликсира долголетия, который сделал возможным этот прыжок в
межзвездное пространство, лежал сейчас мертвым - жертва своего
собственного изобретения.
Ведь это он говорил: "Риск, что кто-то из нас умрет, не очень велик.
Но имеется, как я его называю, фактор смерти, составляющий около десяти
процентов, это побочный продукт первой дозы. Если наш организм переживает
первый шок, он выдержит и следующие дозы".
Видимо, фактор смерти составлял больше четырех процентов; потому-то
эликсир продержал меня в гибернации четыре лишних года.
Удрученный, я пошел на склад и взял там брезент и скафандр. Но даже
скафандр не облегчил чудовищного занятия! Эликсир до некоторой степени
консервирует тело, но когда я его поднял, от него отваливались куски.
Наконец я отнес брезент к воздушному шлюзу и вытолкнул в космическое
пространство.
Времени у меня оставалось немного. Периоды бодрствования должны были
быть короткими: ведь при этом потреблялись - как мы это называли -
"текущие" запасы кислорода; главный резерв должен был оставаться
нетронутым. Все эти годы химические регенераторы в каютах постепенно
освежали "текущий" воздух, подготавливая его к очередному пробуждению.
Как-то так получилось, что мы не приняли в расчет возможность смерти
кого-либо из членов экипажа, и сейчас, уже выбравшись из скафандра, я
отчетливо чувствовал разницу в составе воздуха.
Сначала я подошел к передатчику. Считалось, что половина светового
года явится пределом досягаемости радиоволн, а мы как раз приближались к
этой черте.
Торопливо, но довольно подробно я написал рапорт, записал его на
диктофон и включил передачу.
Пройдет немногим более пяти месяцев, и сообщение достигнет Земли.
Свой рапорт я подшил в бортовой журнал, добавив внизу приписку для
Ренфью. Это был короткий некролог Пелхэму. Я писал его от чистого сердца,
однако была еще одна причина. Ренфью и Пелхэм были друзьями. Ренфью -
инженерный гений, конструктор нашего корабля, Пелхэм - великий химик и
врач, его эликсир позволил человечеству выйти в космос.
Я считал, что Ренфью понадобится моральная поддержка, когда он
очнется в тишине мчащегося корабля. Я любил их обоих, так что этот
маленький некролог казался мне совершенно необходимым.
Дописав, я торопливо осмотрел двигатели, записал показания приборов и
отсчитал пятьдесят пять гранул эликсира. Это была доза на очередные сто
пятьдесят лет, рассчитанная со всей возможной доступной точностью.
Прежде чем погрузиться в сон, я еще долго думал о Ренфью, о том, как
он будет потрясен, когда узнает о Пелхэме...
Я шевельнулся, обеспокоенный этой мыслью.
Я все еще думал об этом, когда навалилась темнота.
Почти сразу же я открыл глаза и понял, что действие эликсира
кончилось.
Чувство онемения во всем теле вернуло меня к действительности. Я
неподвижно лежал, разглядывая часы над головой. На этот раз я легче
перенес процедуры, правда, и теперь не-удержался и взглянул на хронометр,
когда проходил мимо него на кухню.
Он показывал 201 год 1 месяц 3 недели 5 дней 7 часов и 8 минут.
Маленькими глотками я выпил миску суперсупа, а потом нетерпеливо
обратился и бортовому журналу.
Невозможно описать охватившее меня волнение, когда я увидел знакомый
почерк Блейка, а потом и Ренфью.
Пока я читал рапорт Ренфью, мои эмоции улеглись. Это был обычный
сухой рапорт и ничего больше: гравиметрическне данные, точный расчет
пройденного пути, детальное описание работы двигателей и, наконец, оценка
изменений скорости, основанная на семи постоянных.
Это была высоко профессиональная работа, первоклассный научный
анализ. Но ничего кроме этого - ни одного упоминания о Пелхэме, никакой
реакции на то, что я написал.
Если бы этот рапорт мог служить критерием - Ренфью вполне мог быть
роботом.
Об этом я кое-что знаю.
Примерно так же считал и Блейк, я понял это из его записки.
"Билл,
ВЫРВИ ЭТОТ ЛИСТ, КОГДА ПРОЧТЕШЬ!
Итак, произошло наихудшее. Что за ирония судьбы! Для меня невыносима
даже мысль о том, что Пелхэм мертв. Что это был за человек, какой чудесный
друг! Но ведь мы хорошо знали, что здорово рискуем, а он понимал это
лучше, чем любой из нас. Теперь нем осталось только сказать: "Спи
спокойно, дорогой друг, мы никогда тебя не забудем".
Что касается Ренфью - его состояние внушает мне тревогу. Мы
беспокоились, как он перенесет первое пробуждение, а к этому добавился шок
от смерти Пелхэма. Думаю, наше беспокойство было обосновано.
На земле Ренфью со своей внешностью, деньгами, интеллигентностью был
избранником судьбы, мы оба это знаем. Его главным недостатком было то, что
он не заботился о будущем. Блистательный ученый, окруженный толпой
поклонниц и льстецов - у него оставалось время только на "сегодня".
Неприкрытая действительность всегда поражала его словно гром с ясного
неба. Он покинул трех своих бывших жен (в сущности, не таких уж и бывших,
если тебя это интересует), не понимая, что это навсегда.
Одного прощального банкета хватило бы, чтобы замутить человеку
голову, отобрать у него ощущение действительности. Проснуться спустя сто
лет и понять, что тех, кого ты любил, уже нет, что они умерли и их съели
черви - брр!
(Я сознательно окрасил все в такие мрачные тона, ведь человеку
свойственно анализировать даже самые страшные аспекты действительности,
независимо от того, насколько сильна внутренняя цензура).
Я лично рассчитывал на Пелхэма, как на своего рода моральную опору
для Ренфью. Мы оба знаем, что Пелхэм знал о своем влиянии на него. Теперь
придется искать что-то новое. Попробуй что-нибудь придумать, Билл, пока
будешь заниматься делом. Ведь нам придется жить с этим человеком, когда мы
все проснемся через пятьсот лет. Вырви этот лист! Остальное - обычная
рутина.
Нэд".
Я бросил лист в мусоросжигатель, еще раз взглянул на обоих спящих -
до чего же смертельно неподвижных! - и вернулся в рубку.
На экране Солнце было очень яркой звездочкой, драгоценным камнем на
темном вельвете неба, роскошным сверкающим бриллиантом.
Альфа Центавра светила ярче: лучистое сияние на фоне черноты.
По-прежнему нельзя было различить Альфу и Проксиму по отдельности, но их
общее свечение производило грандиозное впечатление.
Я был взволнован, только сейчас поняв значение этого события: впервые
человек совершает полет на далекий Центавр, впервые осмеливается коснуться
звезд.
Даже мысль о том, что на Земле после нашего отлета сменились уже
семь, а может, и восемь поколений, что девушка, подарившая мне грезу о
своих сладких алых губах, вспоминается своими потомками как
пра-пра-пра-прабабка, если о ней вообще помнят - даже эта мысль не затмила
моего восторга.
Минувшее время было огромно, невообразимо, а потому не могло вызывать
эмоций.
Я выполнил все текущие операции, принял новую дозу эликсира, лег в
постель и заснул, так нечего и не придумав относительно Ренфью.
Когда я снова проснулся, завывала сирена тревоги.
Я продолжал лежать, поскольку не мог сделать ничего другого.
Шевельнувшись, я просто потерял бы сознание. Я хорошо знал: какой бы
страшной ни была грозившая кораблю опасность, скорейший путь к ее
ликвидации лежит через выполнение процедур во всех деталях и с точностью
до секунды.
Все-таки мне это удалось. Сирена пронзительно выла, но я не
шевелился, пока не пришло время встать. Когда я проходил через рубку, шум
стоял невыносимый, но я выдержал это и потом сидел еще полчаса и цедил
суп.
Я был почти уверен, что если этот содом продлится чуть дольше, Блейк
и Ренфью проснутся.
В конце концов я решил, что пора познакомиться с опасностью, и,
глубоко вздохнув, занял место за пультом управления. Утихомирив сверлящую
мозг сирену, я включил экраны.
Кормовой экран вспыхнул огнем. Это был мощный столб белого пламени,
удлиненный, заполняющий почти четверть неба. Мне в голову пришла
чудовищная мысль: может, мы находимся в нескольких миллионах километров от
какого-то огромного солнца, недавно вспыхнувшего в этой области
пространства.
Я самозабвенно манипулировал дальномерами, потом некоторое время тупо
вглядывался в ответ, с металлическим щелчком появившийся на экране.
Семь километров. ВСЕГО семь километров! Странная штука человеческий
разум - минуту назад, считая, что это некая аномальная звезда, я не видел
ничего, кроме раскаленной массы. Теперь же вдруг заметил отчетливые
контуры и легко узнаваемый силуэт.
Ошеломленный, вскочил я на ноги, ведь это был...
Это был космический корабль! Огромный, длиной километра в полтора.
Точнее - тут я вновь рухнул на кресло, потрясенный катастрофой, свидетелем
которой невольно оказался - это были пылающие останки космического
корабля.
1 2 3 4