Человек шел очень быстро, почти бежал.Каждая женщина знает походку мужа, брата, своих детей. Нет, это был не он. Я собралась с духом и закрыла окно, теперь ему не удастся проскользнуть незамеченным.
Огонь в гостиной мне пришлось разводить заново. Потом я нашла карты и попыталась одеревеневшими, трясущимися пальцами разложить пасьянс. Но очень скоро заметила, что путаю королей с дамами, а трефы с пиками. Расхаживая по комнате, я обдумывала каждое слово, которое будет сказано Джоэлу, когда он вернется, после чего с мрачной решимостью снова взялась за свой пасьянс.
Дети вернулись с хоккея около десяти и сразу же отправились в постель, вежливые и чужие. Пожалуй только Барон почувствовал - что-то происходит. Обычно он спал в комнатах Керри или Питера, а тут устроился у моих ног. Когда часы на камине пробили два, он поднял голову и начал тихо подвывать. Барон мог залаять, мог часами рассматривать каких-то невидимых существ, но раньше никогда не выл. На душе стало тревожно, я попыталась заставить его замолчать, но пес вскочил и стал облаивать шторы на окнах. Наверное, Джоэл не заметил, что окно кабинета закрыто, и взбирается наверх. Когда он это обнаружит, то от неожиданности вполне может сделать неосторожное движение и свалиться вниз. Я опрометью помчалась вверх по лестнице и столкнулась с заспанным Питером.
- В чем дело? - спросил он, когда зазвенел звонок в прихожей. Я попыталась объясниться, но ничего, кроме: - Иди спать, - в голову не приходило. Возможно Джоэл заметил закрытое окно и изменил свои намерения.
- Кого это Барон облаивает у входной двери? - спросил Питер.
- Будь добр, иди спать.
Сын ответил мне укоризненным взглядом, но, поскольку это был Питер, моя просьба оказалась выполнена. Хорошо хоть Керри не проснулась.
Меня уже трясло от испуга и злости, когда, оттащив собаку, я обнаружила за дверью Джоэла, стоявшего с беззаботным видом. Руки его были засунуты в карманы пальто.
- Привет, Нора, - сказал он. - Забыл спросить тебя о ключах.
Вне себя от злости я заорала: - Джоэл! - и тут же замолчала. В полумраке прихожей выглядел он ужасно: лицо смертельно бледное, губы дергались так, будто он с трудом сдерживал слезы.
- Где ты был? - спросила я уже спокойнее.
В ответ Джоэл пожал плечами, как будто не доверяя своему голосу.
- Ведь ты мог разбиться, карабкаясь по стене в такую погоду.
Видно было, как он напрягся, словно стараясь не пропустить ни одного моего слова.
- Куда это тебе так приспичило, что не мог дойти до дверей?
Молчание.
В раздумье Джоэл провел рукой по лицу и быстро спрятал её в карман, только я уже успела заметить три глубоких царапины на тыльной стороне ладони.
- Где ты оцарапался?
Вопрос вывел его из оцепенения.
- я не знаю, не могу вспомнить.
Нахмурившись, я подумала было, что это его очередная уловка, но беспомощный вид Джоэла убеждал в обратном.
- Я был здесь перед ужином. Потом очутился там, у входной двери, но была уже ночь.
Во мне росло убеждение, что на этот раз он говорит правду.
- Ты не помнишь, как спускался по стеблям винограда?
Он недоуменно посмотрел на меня.
- Бог с тобой, Нора, я до смерти боюсь высоты.
И я сразу вспомнила, как когда-то помогала ему спуститься с утеса во время каникул в Калифорнии. Его просто парализовало от страха, а утес был пониже, чем окно второго этажа.
- Джоэл, что ты принял? ЛСД? Или тот кейф из Танжера?
Он в который раз покачал головой и на этот раз я поверила ему.
- Ничего, и в тот раз тоже. Пробовал пару раз, но не тогда.
Брат вынул исцарапанную руку из кармана и мы оба уставились на запекшуюся на ней кровь.
- Завтра я позвоню Эрике, - наконец сказал он.
ГЛАВА пятая
У Эрики на следующий день нашлось "окно" и она смогла заняться Джоэлом без проволочек. Один из её пациентов получил субсидию Фонда Рокфеллера и срочно отбыл в Ирак изучать печати древних шумеров, так что Джоэл начал регулярные визиты к ней по вторникам и четвергам. И вскоре все мы почувствовали облегчение, словно Эрика сняла проклятие с нашего дома.
Брат быстро влился в нашу семью, вместе со всеми мыл посуду по вечерам, беззлобно препирался с детьми из-за телефона и ванной. Не похоже, чтобы он собирался вернуться к себе. Наоборот, в доме появлялось все больше его одежды, транзистор и даже портативная пишущая машинка. Джоэл снова занялся редактированием рукописей. А зайдя однажды в свой кабинет, чтобы свериться с энциклопедическим словарем Уэбстера, я заметила, что письменный стол сдвинут к окну.
- Вижу, ты затеял перестановку, - заметила я,покосившись на кипу рукописей, сваленных на столе. Беспорядок всегда раздражал меня.
Брат взглянул на меня поверх свежего номера "Нэшнл Джиогрэфик". Если он и уловил иронию, то предпочел её не заметить.
- Я люблю смотреть в окно, когда работаю.
Созерцать он мог довольно унылый вид вереницы однотипных построек из красного кирпича в викторианском стиле. Меня картина раздражала, поэтому окно я всегда оставляла за спиной.
Джоэл поцокал языком, будто сожалея о том, что мне не дано понять таких очевидных истин, и вернулся к разглядыванию цветных пейзажей Непала. Я взяла словарь, разыскала нужное слово и уже собиралась вернуться к своей пишущей машинке, что стояла теперь на журнальном столике в спальне, когда он отложил журнал.
- Нора, эти провалы в моей памяти не так уж необъятны.
- В самом деле? - осторожно спросила я. Эрика была моей подругой, кое-что мне удавалось узнавать от нее, так что ситуация была достаточно деликатной. Будь она психиатром старой школы, вряд ли взялась бы за этот случай. Зато её уверенность понемногу растопила скрытность и холодность Джоэла.
- Бывают такие неадекватные реакции на прием галюциногенов...
- Но ты же говорил,что... - я замолчала на полуслове, более неподходящего момента для возмущения было не найти.
Легкая гримаса раздражения промелькнула по его лицу, но он продолжил:
- Я не говорил, что никогда не принимал ЛСД, пару раз это случалось. Но последний раз это было за день до того,как ты нашла меня без сознания. Оказалось, можно погрузиться в галлюцинации и без ЛСД. Происходит это само собой. И обычно ты помнишь... ну все, что было, но иногда реакция бывает непредсказуема. В моем случае - это провалы памяти.
- Разумеется, - поддакнула я, смущенная тем, что наркотическая амнезия едва не забавляла его. Поскольку он продолжал пребывать в прекрасном расположении духа, у меня появилась возможность задать ему пару вопросов.
- Ты точно помнишь, что это было только дважды?
- Ну конечно, - уверенно заявил он. - Чаще и быть не могло. Скорее всего наступила реакция организма на привыкание к этой дряни.
Я колебалась, не решалась сама все рассказать Эрике, ведь мне хотелось, чтобы Джоэл сам рассказал ей о ноже с пружинным лезвием. Решившись, я отправилась за ним в спальню.
- Что это? - спросил он, когда нож плюхнулся на кушетку рядом с ним. Казалось, видит он его впервые. Брат поднял нож, с любопытством рассмотрел, тронул кнопку пружины и вздрогнул, когда выскочило лезвие.
- Я нашла его на антресолях, когда искала сумку для Уолтера.
- Над стенным шкафом в прихожей? - переспросил Джоэл. И, когда я кивнула, продолжал. - Я никогда не заглядывал туда, только забросил пустые сумки. Он мог остаться от предыдущего жильца, ведь неизвестно, что он был за тип.
Ну конечно, в этом все и дело, тем более, что хозяин из него никудышний... Но беспокоило меня все это слишком долго, чтоб мои страхи сразу улеглись.
- А раньше у тебя не было других провалов в памяти?
- Ну да, и я пошел и купил нож...Зачем тогда засовывать его так далеко?
- Может быть, ты хотел его спрятать? - неуверенно предположила я.
- От кого? От себя, что ли?
И в самом деле, жил-то он один...
- Ну, а полиция? На случай облавы?
Сама идея, что полиция могла явиться к Джоэлу, была настолько нелепа, что мысль эта развеселила нас обоих. Если я и почувствовала себя оставшейся в дураках, то это было только мизерной платой за испытанное мною облегчение...
Весь февраль и большую половину марта дела шли хорошо. Дети занимались и ходили в школу, на хоккей, в кино, гуляли с друзьями. Джоэл продолжал лечиться у Эрики, а я снова занялась новой книгой. Это было прекрасное время, под стук своей пишущей машинки и гудение пылесоса Вероники я часто даже не замечала, что дети вернулись из школы, а огонь в камине давно погас.
Если и была здесь ложка дегтя, то это Шерри. Меня просто раздражало её постоянство. Каждый день она звонила ему или заходила, тогда Джоэл оставлял свою работу и они уносились на маленьком "порше", взятом взаймы - "Порше" принадлежал сотруднику ООН, который отправился в Камерун и застрял там надолго. Потом они возвращались и то, что я узнавала от Джоэла, приводило меня в замешательство. Общество плейбоев, наркоманов, музыкантов, дискотеки и вечеринки - все это мало подходило для пациента психотерапевта. Правда, Эрика знала об этом. И, в конце концов, заботило меня то, чтобы Джоэл не повторил своих ошибок: не увлекся кокетством Шерри и не сорвался как в прошлый раз. Но, казалось, он уже переболел ею, оставался довольно холоден и не строил планов на будущее. Так что вся инициатива принадлежала Шерри.
Когда я столкнулась с Эрикой на аукционе в Парк - Беннет, её уверения обнадеживали.
- Дорогая, дела у Джоэла идут на лад. Предоставь дело мне и все будет хорошо.
Она старалась избегать профессионального жаргона, что-то вроде снобизма,присущего сугубым профессионалам. Терминология её была лексикой врача-практика и ничем больше. С чувством благодарности я сопровождала её, любуясь стройной фигурой в трикотажном платье от Шанель, под ногами пружинил красный ковер, сверкали хрустальные люстры, кланялись лакеи в униформе.
- Не иначе ты у них почетный гость.
- Не я, - несмотря на лоск, её произношение выдавало кровь "Бешеного" Гарри. - Это мой бедный Ганс, он просадил целое состояние на этих аукционах, но, по крайней мере, я приучила его знакомиться с лотами заранее, так что мы встретимся в три.
Проследовав через залы современной живописи, я мельком взглянула на эскизы Пикассо, которого я обожала, но не могла себе позволить. Затем мы кружили по залам восточного искусства, среди нефритовых чаш и шелковых свитков, пока не попали в зал карибского примитивизма, где и нашли поджидавшего нас доктора Райхмана.
Хотя назвать это ожиданием было бы не верно. Не только Эрика, весь мир перестал существовать для него, пока он бродил среди экспонатов. Чеканки на жестянках из-под бензина, фетиши культов Вуду и Шанго разместились под картинами на фоне бархатной драпировки. Безжалостно оторвав его от экспонатов, Эрика сообщила:
- Это Нора Бенсон, ты,конечно, её помнишь.
У мусульман есть термин "барака", который означает сочетание энергии, теплоты и душевного обаяния, выделяющие обычно святого или целителя среди простых смертных. Так вот этим даром обладают и преуспевающие психиатры. Как только доктор Райхман, взяв мою руку, переключил на меня свое внимание, его явное удовольствие от общения со мной и трогательная забота подействовали на меня как хороший "мартини". Его серебристая шевелюра совершенно не поредела со времени нашей первой встречи на Рашен-Хилл в Сан-Франциско. Несмотря на зиму, лицо его было покрыто бронзовым загаром. За шесть лет он совсем не изменился, все так же сидел дорогой костюм и от него пахло тем же лосьоном.
После бурного обмена любезностями он с энтузиазмом подвел меня к одной из картин.
- Как вы её находите?
Я не большая любительница примитивизма. Эти двухмерные дома-сараи и слащавые, по-детски раскрашенные фигурки не по мне. И картина явно относилась к этой категории: белый сказочный катафалк тащился по улице с тропической растительностью, фон был расписан ярко красным и синим.
- Смотрите только на катафалк, - посоветовал он мне.
Стараясь не разочаровать его, я сконцентрировала свое внимание. Но, по-моему, это была всего лишь небольшая повозка, запряженная четверкой лошадей, увенчанных плюмажем.
- Они что, действительно пользуются ими на островах? - попробовала я изобразить интерес.
- Конечно, особенно на детских похоронах, но присмотритесь, моя дорогая, и вы увидите на этом старом европейском катафалке раковины каури.
Я присмотрелась и действительно увидела горизонтальные гряды раковин, опоясывающие катафалк. Непонятно, почему они так его взволновали.
- Вуду, колдовство, - сухо заметила Эрика.
- Это не так просто, - запротестовал доктор Райхман. - Эти раковины каури употребляются при совершении магических ритуалов от Океании до Гарлема. Помните маленькие статуэтки с этими раковинами, которые делают на Сто десятой стрит?
- Гаитянские беженцы, - снова пояснила Эрика.
- Нет, моя дорогая, не так. Ты забыла о культе Шанго в Тринидаде, Сантерии на Кубе, Обеа на островах? Это не только Гаити.
Я оказалась невольной свидетельницей их бесконечного спора. Правда, тут же он подвел меня к следующей картине.
- Что здесь изображено?
Картина была в коричневато-зеленых тонах - ряды хижин, приютившихся на горном хребте. На переднем плане зеленел сахарный тростник вперемежку с виноградными лозами, ветхая хижина из листов рифленого оцинкованного железа, окруженная зловещего вида пальмами. Зеленоватые блики подсвечивали картину, в нижнем правом углу был изображен голубой светящийся шар. Я поежилась от неприятного чувства, охватившего меня, вроде полузабытого ночного кошмара.
- Это Гуайама, Пуэрто-Рико, город ведьм, - сказал доктор Райхман. Огненный шар - это "бруйа" - ведьма, которая летает по ночам в поисках жертвы.
- В этой картине есть нечто зловещее, просто мороз по коже, - признала я.
Он многозначительно взглянул на Эрику:
- Это не Вуду, моя дорогая. Это Пуэрто-Рико, и все это можно найти совсем рядом в Эль-Барио, в Испанском Гарлеме. Более чем тридцатилетняя миграция пуэрториканцев в Нью-Йорк сделала свое дело.
Мне сразу вспомнилась магическая вода и колокольчики над дверью управляющего в доме Джоэла.
- Я что-то слышала об эспиритизме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21