Джон Соул
Присутствие
Находка
Снаружи день выглядел безупречно.
Небо сапфировой синевы, сверкающее бирюзой море. По лазурным просторам плывут зефирные облака.
Ветер стих, и волны плавно оглаживают рваный край застывшего потока лавы, когда-то вторгшегося в море из вулканического разлома на полпути к вершине Килауэа, что на одном из островов Гавайского архипелага.
Это Большой Остров – куда больше, чем все остальные острова архипелага, вместе взятые.
И он растет год от года.
Сегодня, впрочем, даже земля, кажется, пришла в согласие с небом и морем. Пламя, пышущее в подземной глуби, вроде бы слегка угомонилось – до другого раза, когда вздумается прорвать наружную каменную корку и послать змеистые хвосты огненной магмы вниз по горному склону, дальше в море.
Именно такого дня и дожидалась команда водолазов.
Спустя час после рассвета они собрались на буксире, который, с баржей на прицепе, вывел их из Хило-Бэй. Теперь баржа стояла в двухстах ярдах от лавового потока, удерживаемая на месте тремя якорями на тяжелых тросах. Буксирчику, чтобы держаться поблизости, было достаточно багра, и надводная часть команды, которой делать, в общем-то, было нечего, пока водолазы снизу не подадут сигнал, расслабилась на палубе, попивая пивко и дуясь в карты, умиротворенная, под стать погоде.
Пожалуй, если бы ветер и море не вступили против людей в сговор, кто-то мог бы и ощутить толчок и догадаться, что этот идиллический покой – всего лишь иллюзия.
Под толстым языком лавы, закупорившим глубокое жерло, раскаленная магма создала такое давление, что пласт камня, не выдержав, раскололся.
Это явление было отнюдь не взрывного свойства – ничего похожего на те сдвиги, которые происходят, когда сомкнутые края континентальных плит внезапно расходятся и сотни миль казавшейся надежной земли рывком расползаются в противоположные стороны.
Не было оно и таким, когда ложе моря вдруг, без всякого предупреждения, вздымается и посылает, на тысячи миль во все стороны, гигантскую приливную волну, которая обрушивается на землю, сметая все на своем пути.
Это, произойдя непосредственно под поверхностью, вызвало на экранах сейсмографов, следящих за поведением вулкана, совсем маленький всплеск. Если кто-то из обитателей острова и ощутил толчок, то через мгновение засомневался, не почудилось ли.
Скрытая под пробкой лавы расщелина в каменной плите обеспечила ровно столько места, сколько требовалось, чтобы колонна расплавленного камня начала свой подъем на поверхность, жаром и давлением расширяя себе дорогу, пока наконец раскаленная до белизны магма не вырвалась в просторный туннель, образовавшийся давным-давно, когда кипящая внутренность тогдашнего потока уходила вглубь земли под корой внешней, быстро стынущей лавы.
И теперь буксирчик мирно плясал на волнах рядом с этим лавовым языком, водолазы внизу работали в блаженном неведении, а жидкий огонь уже струился, скрытый черной поверхностью камня.
Спустившись к самому краю туннеля, в широкую замкнутую камеру, где когда-то застыла последняя порция лавы, магма собралась в озерцо, пополнявшееся с каждой минутой, и, накапливаясь, принялась неумолимо оплавлять внутреннюю стену скалы, еще удерживающую кипящий огонь от соприкосновения с морем.
На ста футах глубины двое водолазов, мужчина и женщина, слаженно и сосредоточенно трудились, чтобы достать предмет, обнаруженный ими неделю назад.
Заключенное в донный слой лавы, это было нечто почти идеально сферическое и цветом столь схожее с лавой, что водолазы поначалу едва его не проглядели. Форма – вот за что зацепился глаз женщины: правильный изгиб, ухваченный боковым зрением.
Она помедлила, чтобы рассмотреть получше любопытный рельеф лавы. Нагнулась, и тогда ее спутник, почуяв, что ее нет на привычном месте справа, обернулся, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Минуты не прошло, как и он был заинтригован ничуть не меньше.
Они исследовали сферу минут с десять. Хотя та прочно сидела в лаве, было очевидно, что частью лавы она не является. Что-то вроде жеоды. Сфотографировав и зафиксировав ее точное местоположение, они поднялись на поверхность и в тот же день сообщили о находке своему нанимателю.
Теперь они вернулись и находились под водой уже около часа, тщательно закрепляя вокруг сферы изготовленную по спецзаказу сеть, прицепленную к крюку мощного крана, который был установлен на барже. Сеть по виду напоминала сплетенные методом макраме корзинки, какими поколения японских рыбаков крепили к своим неводам стеклянные поплавки, однако изготовлена была из пластиковой нити прочней, чем сама сталь.
Покончив с сетью и убедившись, что тяжелый груз не выскользнет, женщина дернула за сигнальный трос, прикрепленный к ее водолазному поясу.
Команда буксира приступила к подъему жеоды с морского дна.
Уловив в воздухе дуновение серы, один из рабочих поморщился, но решил, что это всего лишь запах электролита от аккумуляторных батарей буксира.
Поглощенные работой люди не обратили никакого внимания на струйки дыма, вырвавшиеся из первых трещинок на поверхности скалы всего в двухстах ярдах от судна.
Между тем на стофутовой глубине водолазы отошли от жеоды в сторону и стали наблюдать, как напрягся трос крана. Какую-то долю мгновения все оставалось, как было. Потом жеода, достигавшая почти трех футов в диаметре, резко оторвалась от дна, подпрыгнула на несколько ярдов вверх и тут же, как мячик на резинке, упала почти до самого дна. Короткая пауза. Наконец жеода начала медленное, строго вертикальное путешествие вверх, а водолазы вернулись на то место, от которого ее оторвали.
Кран как раз раскачивал жеоду, чтобы ловчее уложить ее на палубу баржи, когда скала треснула. Из нее выполз ярко-желтый сгусток, который мгновением позже, соприкоснувшись с водой, разлетелся на миллионы частиц. Крановщик закричал об опасности. В течение нескольких секунд тросы были отрублены? якори с цепями брошены на произвол судьбы, и буксир помчал баржу в открытое море.
Вода, неподвижная всего минуту назад, кипела, растревоженная взрывной силой потока, стремительно бьющего из пролома в скале.
– Что с водолазами? – прокричал кто-то.
И не успел он договорить, как охваченные ужасом люди поняли, что знают ответ на этот вопрос.
* * *
Водолазы как раз разглядывали углубление, в котором покоился шар, когда почувствовали первый толчок. Удивление тут же переросло в панику. Они схватились за свои утяжеленные пояса, чтобы отстегнуть их и вынырнуть, но было уже поздно.
В морском дне разверзлась расселина с хлынувшей из нее кипящей магмой. При этом сама вода, казалось, превратилась в адское варево из серной кислоты, кипятка и пара. Во все стороны брызнула шрапнель вулканического стекла. Мгновением после того, как водолазы погибли, тела их были изорваны раскаленными, острыми, как скальпель, осколками силиката.
Чуть позже от тел вообще ничего не осталось.
* * *
В миле оттуда, в открытом море, команда буксира с благоговейным страхом смотрела на развернувшийся перед ними спектакль.
Береговая линия исчезла, скрытая непроницаемым занавесом из пара, ядовитых газов и вулканического пепла. Море под ударами усиливающегося ветра мрачнело, набежали темные тучи, словно силы, выпустившие наружу гнев горы, вызвали и бурю.
Припав к биноклям, люди высматривали в волнах хоть какой-нибудь признак того, что только что, там были двое водолазов, понимая при этом, что все впустую. Они едва-едва спаслись сами. Когда разыгрался шторм и покатились тяжелые волны, капитан буксира повернул к Хило, под защиту гавани.
На барже трое рабочих крепили жеоду к палубе, думая про себя, стоила ли она таких жертв.
Пролог
Лос-Анджелес
Этого он не ожидал.
Дела должны были пойти лучше.
Ему обещали это – ему все это обещали.
Сначала врач: «Принимай таблетки, и дело наладится».
Потом тренер: «Работай. Без труда не выловишь рыбку – и так далее».
Наконец, мама: «Живи сегодняшним днем и не пытайся, все сделать сразу».
Так что он принимал таблетки и работал, в то же время стараясь не перенапрягаться. И в какой-то момент на прошлой неделе стало казаться, что дело и впрямь налаживается. Хотя над городом завис такой жуткий смог, что многие его друзья пораньше сматывались из школы, надеясь на пляже освежиться ветерком с океана, сам он занятий не пропускал. Чуть отзвенит последний звонок, шел в раздевалку, переодевался в спортивную форму и перед тем как приступить к настоящему делу – бегу с барьерами – делал четыре разминочных круга.
Еще немного усилий, и к своему восемнадцатому дню рожденья он – чемпион штата.
И вот на прошлой неделе, когда он был на стадионе один, без тренера, таблетки вроде бы наконец подействовали. Он думал, что выдохнется уже на середине первого круга, но делая последний поворот, заметил, что его распирает энергия, легкие работают ровно, пульс – не намного чаще обычного. На втором и третьем кругах он даже прибавил скорости, но все равно чувствовал себя превосходно – ну просто здорово! Поэтому на четвертом он рванул в полную силу, и это было так, словно он вернулся на несколько месяцев назад, когда никаких проблем со здоровьем не замечалось. Мало того, в тот день на прошлой неделе он чувствовал себя даже лучше, чем когда бы то ни было; легкие всасывали гигантские порции воздуха, и все тело действовало в едином ритме. Вместо вяло жующей боли, которая появлялась обычно к концу первой разминочной мили, мускулы приятно покалывало, грудь вздымалась и опускалась непринужденно, в ритме, совпадающем с ровным биением сердца. Все тело работало гармонично. Он даже сделал два лишних разминочных круга, радуясь своей силе, блаженствуя оттого, что таблетки и упражнения наконец подействовали. После этого он тщательно расставил барьеры, установив перекладины чуть выше обычного.
Он преодолевал их, один за другим, с легкостью и чувствовал свою невесомость, когда парил над преградами.
Идя потом в раздевалку, он почти не запыхался, его сердце работало мерно и ноги совсем не устали, словно он прогулялся минут тридцать, а не прыгал в течение двух часов в полную силу.
Но назавтра все рухнуло.
Пройдя четверть первого круга, он ощутил знакомое жжение в легких, и сердце заколотилось так, будто это последний рывок на десятикилометровой дистанции. Он продолжал бежать, уговаривая себя, что устал после вчерашнего, переработал. Однако к концу первого круга понял, что так не пойдет. Сойдя с твердого покрытия дорожки, он рухнул на траву, перевернулся, чтобы видеть небо, прищурился на закатное солнце. Что, черт возьми, не так? Ведь вчера он был хоть куда! Сегодня же – старик стариком.
Он отказался спасовать перед резью в легких, одышкой, острой болью в ногах. Когда тренер подошел узнать, все ли в порядке, он отмахнулся, заявив, что свело икру и даже, для убедительности, помассировал правую. Тренер купился – или же сделал вид, что купился – это значения не имело, и он вернулся на дорожку.
Четыре круга он сделал, но так, что на последнем скорей быстро шел, чем бежал.
Тренер велел ему либо работать, либо идти домой.
Он попытался работать, но в конце концов вынужден был уйти.
И с тех пор дела пошли все хуже и хуже.
С каждым днем все больше сил уходило на борьбу с болью.
Позавчера он в четвертый раз с Нового года пошел к врачу, и тот снова не обнаружил никаких отклонений. Он снова ответил на все вопросы. Да, он чувствовал себя отлично, когда вернулся с Мауи, где они с мамой встретили Новый год. Нет, отца с ними не было; он с новой женой и младенцем отправился в Гранд-Каймен. Нет, его не волновало, что отец не едет с ними на Мауи; по правде сказать, он рад, что родители расстались – отец взял себе моду в подпитии лезть на них с кулаками, что в течение двух последних лет совместной жизни случалось почти каждый вечер. Нет, он не ненавидит отца. Отец не очень ему приятен, он был рад, когда тот ушел, но нельзя сказать, что он его ненавидит.
Что он ненавидит, так это то, как он себя чувствует.
Доктор сказал, может, ему обратиться к психоаналитику, но это он делать и не подумает. Психоаналитики – для слабаков и проигравших. Что бы ни случилось, он справится с этим сам. Однако в последние два дня боль стала почти невыносимой. Ночью его мучают кошмары, и, проснувшись, он не может дышать и все тело теперь болит не переставая.
Сегодня после обеда, когда подумалось: не лучше ли умереть, раз нет никакого способа избавиться от этой боли, он ушел с занятий и колесил по окрестностям, пока коп не остановил его и не выдал квитанцию на штраф за неисправный глушитель. И что, черт побери, ему теперь делать? Денег оплатить штраф у него нет, не говоря уж о том, чтоб починить глушитель. А потом, что еще за дела? Не так уж он и шумит, да и запаха в салоне почти никакого. При этом мать врежет ему за штраф по первое число, а папаша, если попросить у него на ремонт, надолго заведется на тему, как ему, бедному, тяжело содержать две семьи, и все равно ничего не даст.
Во влип-то!
Поворачивая в тенистый проулок, в котором прожил всю жизнь, он еще за два дома нажал на кнопку дистанционного управления, открывающего дверь гаража, и въехал на подъездную дорожку как раз, когда дверь открылась. Машинально вступив в игру, в которую играл сам с собой каждый вечер, он снова нажал на кнопку, чтобы успеть проскочить под опускающейся дверью.
Сегодня не удалось, и машину дернуло, когда гаражная дверь вмазала в задний бампер. Так что теперь, мало ему штрафа с глушителем, придется отдуваться и за царапины – на машине и на двери.
И боль никак не проходит.
Может, вместо того, чтобы идти в дом, он еще немного посидит здесь?
Посидит и посмотрит, что будет.
Понемногу его охватило теплом, боль, которую он устал терпеть, смыло, и показалось, что не так уж все плохо.
Может быть, он все-таки решит свои проблемы.
Без мамы.
Без тренера.
Даже без врача.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и впервые за несколько недель забыл о боли.
* * *
Для женщины этот день прошел не легче, чем для ее сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38