Я люблю непрорисованный контур, размытые границы, использование фактуры и простор для домысливания. Следует отдать ему должное, глаз у него был острым как алмаз. Где-то я читал, что он написал свыше двух тысяч картин. Естественно, Наматджира пользовался безграничным авторитетом в стране. Здесь одиннадцать художественных галерей. Мекка для художников и журналистов. На мемориальной доске было написано, что Наматджира умер в больнице Алис-Спрингса в августе 1959 года.
Минут пять мы блуждали в одиночестве, прежде чем внезапно раздвинулась занавеска и появился смотритель галереи.
— Вам понравилось? — спросил он.
В его голосе звучала надежда, что мы быстренько уберемся отсюда, чувствовалось, что туристы надоели ему до чертиков. Маленький и бледный человечек с длинными волосами и большими темными глазами с тяжелыми веками. Он был того же возраста, что и мы с Джиком.
— У вас есть еще какие-нибудь картины?
Он бросил взгляд на нашу одежду. На нас были брюки и рубашки, в которых мы ходили на скачки. Без видимого энтузиазма он откинул занавеску из пластика и пригласил нас войти.
Внутреннее помещение было отлично освещено благодаря прозрачной крыше. Стены оказались завешанными десятками картин, у нас даже глаза разбежались.
На первый взгляд казалось, что тут огромное количество голландских натюрмортов, пейзажей, французских импрессионистов и портретов кисти Гейнсборо. Но, присмотревшись более внимательно, мы поняли, что, хотя это оригинальные, писанные маслом полотна, все они далеко не шедевры. Такие картины обычно продают с пометкой «школа», так как сами художники даже не подписывают их.
— Здесь европейцы, — пояснил смотритель, и в его голосе звучала неприкрытая скука.
Я заметил, что он не австралиец и не англичанин. Может, он американец?
— Есть ли у вас картины с лошадьми?
Он смерил меня довольно дружелюбным взглядом.
— Да, есть. Но в этом месяце мы выставляем работы австралийцев и второстепенных художников из Европы. — В его произношении ощущалось едва заметное пришепетывание. — Но если вы хотите посмотреть картины с лошадьми, то они стоят там, на полках, — указал он на еще одну занавеску из полосок, висевшую напротив первой. — Вы ищете что-нибудь конкретное?
Я пробормотал фамилии нескольких австралийцев, чьи картины я видел в Мельбурне. И его тусклые глаза оживились.
— У нас есть кое-какие их работы.
Он провел нас в третью и, на наш вкус, наиболее интересную комнату. Половину ее занимали двухъярусные стеллажи, а на другой половине размещалась контора. Здесь же картины упаковывали. Застекленная дверь вела в запыленный и словно высушенный садик. И в этой комнате свет падал сверху через крышу.
Возле двери стоял мольберт, а на нем повернутое к нам тыльной стороной небольшое полотно. Принадлежности свидетельствовали, что над полотном недавно работали.
— Тоже пробуете свои силы? — поинтересовался Джик и подошел, чтобы поглядеть.
Бледный смотритель дернулся, будто хотел остановить Джика, и тут вдруг что-то в выражении лица моего приятеля потянуло меня к нему словно магнитом.
Гнедой конь в повороте на три четверти. Его элегантная голова поднята — он явно к чему-то прислушивался. На заднем плане — гармоничные контуры усадьбы. Остальное — отлично скомпонованные деревья и луг. Работа уже более или менее закончена.
— Чудесно! — воскликнул я в восторге. — Она продается? Я хотел бы ее купить.
Поколебавшись мгновение, смотритель ответил:.
— Простите, но писалось на заказ.
— Жаль! А вы не могли бы продать эту картину мне, а заказчику нарисовать еще?
Тот с сожалением улыбнулся:
— Боюсь, что не смогу.
— Назовите вашу фамилию, — попросил я.
Моя просьба понравилась ему.
— Меня зовут Харли Ренбо.
— А здесь есть еще ваши работы? Он показал рукой на длинные полки:
— Одна-две. А картины с лошадьми находятся в нижнем ряду, против стены.
Мы втроем принялись вытаскивать их.
— Вот хорошая, — сказала Сара, разглядывая маленькую картину, изображавшую серого толстого пони и двух сельских парней в старомодной одежде. — Вам нравится?
Она показала ее нам. Мы бросили свое занятие и посмотрели на картину.
— Очень красиво, — сказал я со снисходительным одобрением. Джик отвернулся, словно полотно не заинтересовало его, а Харли Ренбо молча стоял возле нас.
— Ладно, — заявила Сара, — просто я думала, что она хорошая. — Она поставила ее на полку обратно и вытащила следующую. — А как вам эта кобыла? Мне кажется, славная.
— Сентиментальная мазня! — едва сдержался Джик, но Сара все-таки обиделась.
— Может, я ничего не понимаю в искусстве, но мне просто нравится. Потом мы нашли еще одну работу с причудливой подписью: «Харли Ренбо». Большое полотно, покрытое лаком и без рамы.
— О! — сказал я тоном ценителя. — Ваша!
Он молча наклонил голову. Мы смотрели на работу, которую смотритель признал своей.
Явное следование Стаббзу. Удлиненные лошади вписаны в загадочно-унылый пейзаж. Приличная композиция, скверная анатомия, хорошее исполнение и нуль оригинальности.
— Чудесно, — сказал я. — Где вы рисовали?
— О… прямо здесь.
— По памяти? — восхитилась Сара. — Сколько умения!
Харли Ренбо, видя наш интерес, принес еще две свои картины. Они были не лучше первой, но одна из них намного меньше по размеру.
— Сколько стоит меньшая? — спросил я. Джик взглянул на меня, но промолчал.
Харли Ренбо назвал такую сумму, что я сразу затряс головой.
— Жаль, — вздохнул я. — Мне очень нравится ваша работа, но… Началась вежливая и нудная торговля. Однако, как водится, мы сошлись на цене более высокой, нежели хотел покупатель, но более низкой, чем надеялся продавец. Джик покорно достал свою кредитную карточку, и мы забрали трофей.
— Боже милостивый! — взорвался Джик, когда мы отошли на такое расстояние, что смотритель не мог нас слышать. — Ты еще в нашем колледже рисовал лучше! Зачем тебе понадобилась эта мерзость?
— Затем, — ответил я удовлетворенно, — что Харли Ренбо — копиист по натуре.
— Но ты купил не копию известного произведения, а его собственную картину! — Он ткнул пальцем в сверток, который я нес под мышкой.
— Это вроде отпечатков пальцев? — спросила Сара. — Чтобы найти другие его творения?
— О, у моей жены варит голова! — восхитился Джик. — Но эта картина — а он, кстати, еще ерепенился и не хотел сбавить цену, — она ни капельки не похожа ни на одного известного мне Маннинга.
— Потому что ты вообще избегаешь смотреть на изображения лошадей.
— Такой никчемной мазни я насмотрелся под самую завязку!
— А как насчет Рауля Милле? — спросил я.
— О Боже! Ты прав…
Мы шли по раскаленной улице, почти не ощушая жары.
— Не знаю, как вы, — вдруг выпалила Сара, — а я сейчас куплю себе бикини и остаток дня проведу в бассейне.
Мы все купили себе купальные принадлежности, досыта наплескались в воде и улеглись на полотенца сохнуть. В тенистом саду стояла тишина. Кроме нас, здесь больше никого не было.
— А что касается той картины с пони и двумя парнями… — обратился я к Саре.
— Она и вправду славная, — повторила она, защищаясь. — Мне она понравилась.
— …так это был Маннинг.
Она резко поднялась и села.
— Почему же ты не сказал мне об этом?
— Я ждал, пока это скажет наш друг Ренбо, но он почему-то промолчал.
— Настоящая или копия? — спросила она.
— Настоящая, — ответил Джик, щуря глаза от солнца, пробивавшегося через пальмовые листья.
— Она, — подтвердил я, — из старых работ. Тот серый пони долго жил у молодого Маннинга, художник десятки раз рисовал его. Он — тот самый пони, которого ты видела в Сиднее на полотне «Перед бурей».
— А вы оба так много знаете… — заметила она, вздыхая и снова ложась.
— А инженеры знают все про гайки и болты, — сказал Джик. — Здесь ленч дают?
Я взглянул на часы. Почти два.
— Пойду узнаю. — Я надел рубашку, натянул штаны на высохшие плавки и нырнул в прохладу вестибюля. Портье сказал, что ленча не бывает. Мы можем купить неподалеку еду на вынос и съесть все в саду.
Выпить? То же самое — купить бутылку на вынос. Автомат с мороженым и пластиковыми стаканчиками за дверью.
Выходя, я посмотрел на автомат. Рядом с ним висела аккуратная табличка: «Мы не купаемся в вашем туалете. Пожалуйста, не писайте в наш бассейн!» Я засмеялся, вернулся к Джику и Саре и объяснил им, как обстоят дела с питанием.
— Пойду, — сказал я. — Что вы хотите?
— Сам решай.
— А пить что будете?
— Чинзано, — заказала Сара, а Джик добавил:
— Только белое сухое.
Я поднял с полотенца ключ от номера и отправился за деньгами — поднялся по лестнице на два этажа и повернул на балкон.
По балкону мне навстречу шел мужчина моего возраста и сложения. И еще я услышал, как сзади кто-то поднимается по лестнице.
У меня не возникло никаких мыслей. Такие же обитатели мотеля. А кто бы еще?
Я совсем не был готов ни к самому нападению, ни к той жестокости, с которой оно было совершено.
Глава 10
Они одновременно приблизились ко мне — один спереди, другой сзади, схватили за руки и ноги и, предварительно вырвав из рук ключ, вышвырнули с балкона. Вся процедура заняла около пяти секунд.
Полет с третьего этажа длился и того меньше. Я успел подумать, что мое тело, пока еще совершенно целое, сейчас разобьется вдребезги.
Я ударился о молодое деревце, которое росло возле лестницы. Ветки, согнувшись, треснули, и я пролетел сквозь них на дорогу.
Ужасный удар, как короткое замыкание, выключил мое сознание. Словно я нырнул в бездну. Я лежал, не понимая, жив я или мертв. Было тепло. Просто ощущение тепла — и никаких мыслей. Я не мог шевельнуть даже пальцем, все тело — сплошная безвольная масса.
Прошло минут десять, рассказывал мне потом Джик, прежде чем он пошел меня искать, да и то только для того, чтобы попросить купить лимон к чинзано.
— Боже! — прозвучал возле меня голос Джика.
Я хорошо его слышал. И понимал, что слова имеют какой-то смысл. И подумал о том, что я еще жив: раз мыслю, следовательно, существую…
Наконец я раскрыл глаза. Необычайно яркий свет ослеплял. Там, откуда доносился голос Джика, никого не было. Может, мне только почудилось. Но тут окружающее стало проступать более ясно.
Я уже понял, что падение мне не привиделось. Ощущения, временно покинувшие тело, теперь бурно заполняли его, выплывая из каждой поврежденной кости и мышцы. И разобрать, что у меня не болит, было трудно. Однако я все отчетливее осознавал, что шея и спина у меня целы. Я вспомнил, как ударился о дерево. Вспомнил, как ломались ветки. Появилось ощущение, будто меня разорвали на клочки и растерли в порошок. Лучшего сравнения не придумать… А через какое-то время я снова услышал голос Джика.
— Он жив, — произнес он. — Слава Богу.
— С нашего балкона невозможно упасть. — Голос портье дрожал от возмущения. — Перила почти по грудь!
Я его понимал: для репутации мотеля нежелательны такие случаи.
— Без паники… — проскрипел я.
— Тодд! — появилась Сара и опустилась возле меня на колени. — Как же так?
— Еще немного… подождите, — попытался пошутить я. — Сейчас принесу… чинзано…
А сколько нужно было ждать? Пожалуй, миллиона лет хватило бы.
— В недобрый час… — начал Джик, который стоял и смотрел, на меня. — Задал же ты нам страху! — Он держал сломанную ветку.
— Прошу прощения…
— Тогда вставай.
— Сейчас… минутку.
— Может, отменить вызов «Скорой»? — с надеждой спросил портье.
— Нет, — возразил я, — кажется, у меня идет кровь.
Специалисты из больницы в Алис-Спрингсе даже в воскресенье действовали с завидной быстротой и компетентностью. Они обследовали меня, сделали рентген, наложили швы и составили список повреждений:
«Сломана левая лопатка.
Трещины двух ребер в левом боку без прокола легких.
Сильный ушиб левой стороны головы, череп не пострадал.
Четыре неглубокие раны на туловище, бедре и левой ноге — зашиты.
Несколько мелких порезов.
Ссадины и синяки практически по всей левой стороне тела — смазаны йодом».
— Благодарю вас, — сказал я со вздохом.
— Благодарите дерево. Если бы вы упали не на него, вам была бы крышка!
Они предложили мне остаться до утра в больнице, и многозначительно добавили: так будет лучше.
— Ладно, — в отчаянии согласился я. — А мои друзья еще не ушли?
— Нет. Они ждут в соседнем помещении.
Пока меня возвращали к жизни, они спорили о фаворите на Мельбурнском кубке, и мое появление прервало их горячий спор.
— Браво! — воскликнул Джик, увидев, как я едва тащусь навстречу. — Он уже на ногах.
Я осторожно оперся о поручни кресла, чувствуя себя как мумия, спеленутая от шеи до пояса, с плотно прибинтованной к груди левой рукой.
— Если вам так хочется посмеяться, то поищите себе другой объект!
— Только ошалевший наркоман мог упасть с того балкона, — заявил Джик.
— М-м… — согласился я. — Но ведь меня подтолкнули…
У них отвисли челюсти, когда я подробно рассказал о том, что произошло.
— Кто же они были? — спросил Джик.
— Не знаю. Впервые их видел. А они не представились.
— Ты должен обо всем заявить в полицию, — твердо потребовала Сара.
— Да, — согласился я, — но… я не знаю ваших порядков и не знаю, что здесь за полиция. Может быть… вы бы все объяснили врачам в больнице, и дело пошло бы своим чередом и без шума.
— Правильно, если то, что тебя выкинули с балкона третьего этажа, можно как-то объяснить.
— И еще они отобрали у меня ключ от номера. Нужно взглянуть, не сперли ли они бумажник…
Джик и Сара испуганно смотрели на меня, наконец осознав всю серьезность происшедшего.
— Или ту картину, — добавил я.
Пришли двое полицейских. Послушали, кое-что записали и ушли, не дав никаких обещаний. В их городе такого не случалось, местные такого не сделали бы. Но в город постоянно прибывает поток туристов, а среди них, по закону больших чисел, могут оказаться и злоумышленники. Из разговора я уразумел, что если бы меня убили, то вот тогда бы они зашевелились по-настоящему. Однако меня вполне устраивало, что полиция желала спустить это дело на тормозах.
Пока Джик и Сара отсутствовали, я забрался в отведенную мне койку и лежал, чувствуя себя прескверно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26