Я предположил, что расписка находится в маленьком бюро, где Кику хранила ценные вещи. Я разыскал в бюро расписки, причем замок левой дверцы был уже сломан кем-то до меня, взял свое обязательство и снова вышел через парадную дверь. В тот же вечер я сжег расписку на улице перед своим пансионом.
Все происходило так, как я сказал: я не избивал Кику Ватанабэ дубовой палкой, не выдвигал ящики шкафа с целью грабежа и не рылся в одежде. Зола и кровь на штанах появились, когда я прошел от порога к шкафу».
Если признать показания Янагиды в их нынешнем виде, а он упорно на них настаивает, то отсюда следует, что убийство совершил кто-то другой.
Однако в полиции считают, что Янагида, бесспорно, является преступником, об этом свидетельствуют неопровержимые вещественные доказательства: отпечатки пальцев, оставленные на шкафу, пятна крови и следы золы, обнаруженные на штанах Янагиды, причем анализ показал, что группа крови на штанах соответствует группе крови жертвы, а зола идентична той, что высыпалась из жаровни в ее доме. Следствие сделало вывод, что Янагида просто был вынужден частично сознаться, а его полное признание — исключительно вопрос времени.
Вот что заявил начальник уголовного розыска Уэда:
«Янагида неохотно, но все-таки сознался в своих преступных побуждениях и частично — в своих преступных действиях. Он всячески старается отвести от себя обвинение в убийстве, но его заявление о том, что, когда он пришел к Кику Ватанабэ домой, она уже была мертва — не более чем увертка. Мы ожидаем, что в ближайшее время он полностью признает свою вину».
Абэ пролистал еще несколько страниц и снова наткнулся на заголовок:
ЯНАГИДА ПОЛНОСТЬЮ СОЗНАЛСЯ. ОН ИЗБИЛ СТАРУХУ ДО СМЕРТИ ДУБОВОЙ ПАЛКОЙ
«..Масао Янагида, подозреваемый в убийстве старухи процентщицы, но упорно отрицавший свою причастность к этому, несмотря на признание в краже долговой расписки, вечером тридцатого числа, во время очередного допроса, наконец сдался и объявил, что он убил Кику-сан. Одиннадцать дней потребовалось для того, чтобы раскрыть дело об убийстве старухи процентщицы, потрясшее весь район Китакюсю. Ниже помещено признание Масао Янагиды».
Абэ впился глазами в текст этого признания. Блокнот и карандаш лежали рядом. За окном стало еще темнее.
«До сих пор я утверждал, что Кику Ватанабэ убил другой человек, но поскольку расследование, очевидно, выяснит все обстоятельства, я сегодня скажу все без утайки. По правде говоря, Кику Ватанабэ убил я. Вот как это было.
В сентябре прошлого года я потерял по дороге домой тридцать восемь тысяч иен, собранных на экскурсию с детей. Не зная, как возместить их, я занял у Кику Ватанабэ сорок тысяч, но не смог вернуть долг, а Кику настойчиво требовала с меня уплаты. Все это я уже заявлял.
Ватанабэ-сан была очень алчной женщиной, она требовала ежемесячно десять процентов с ссуды, а когда я сказал, что не смогу вернуть деньги в срок, стала ловить меня по дороге в школу, заходить ко мне домой и бранить. Учитывая то, что я — учитель, это было для меня позором. Я уже не мог как следует, спокойно вести занятия, стал нервничать. Во всем я обвинял Кику, возмущение мое росло, и, наконец, я решил убить ее.
Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: «Хорошо, что пришел!» и стала отползать на коленях с того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже присмотрел палку, которую Кику использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове. Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня. Тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по лицу. Она издала вопль, снова упала и больше уже не двигалась. Я сломал замок на известном мне бюро в шкафу, вытащил стопку долговых обязательств, достал оттуда свою расписку на сорок тысяч иен и убежал через парадную дверь. Дубовую палку я выбросил в сточную канаву на пустыре возле храма и вернулся к себе домой. Никто не заметил, ни как я выходил из дома Кику, ни как вернулся домой. Когда Кику упала в первый раз, пол затрясся, отчего чайник на жаровне накренился, кипяток пролился на угли, и просыпалась зола. Расписку на сорок тысяч иен я поджег спичкой и спалил на пустыре перед своим домом. Какие мучения причинил мне этот клочок бумаги! Тогда я почувствовал облегчение, но теперь я ощущаю угрызения совести по поводу смерти Кику-сан».
Судя по показаниям Янагиды, он надеялся, что, взяв свою расписку, заметет следы, но удача изменила ему, поскольку оказалось, что предусмотрительная старуха записывала имена своих должников в отдельный блокнот. Когда записи в нем стали сопоставлять с расписками, выяснилось, что отсутствует только долговое обязательство Янагиды. Это и послужило поводом к обвинению Янагиды.
Вот что сказал начальник уголовного розыска Уэда:
«Мы были уверены, что Янагида сознается, и вздохнули с облечением, когда он наконец сделал признание. Это признание полностью совпадает с реальными обстоятельствами, установленными в ходе следствия. Кроме того, против него имеются неопровержимые улики».
Абэ сделал пометки и пролистал еще четырнадцать или пятнадцать страниц. Наконец внизу газетной полосы он обнаружил скупую заметку на две колонки:
ЯНАГИДА ЗАЯВИЛ ПРОКУРОРУ,
ЧТО ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ СВОЕГО ПРИЗНАНИЯ: «УБИЙСТВО
СОВЕРШИЛ НЕ Я!»
«Пятого апреля подозреваемый в убийстве старухи процентщицы в городе К. Масао Янагида был допрошен в городской прокуратуре. Допрос по его делу вел прокурор Масуо Цуцуи. Однако Янагида, который уже сознался в преступлении, встретившись с прокурором Цуцуи, неожиданно отказался от своих показаний и заявил, что он действительно тайно проник в дом и украл свою долговую расписку на сорок тысяч иен, но Кику-сан не убивал. Она к моменту его прихода уже была убита. Таким образом, Янагида полностью вернулся к показаниям, которых держался до того, как сделал признание».
Начальник уголовного розыска Уэда сообщил:
«Мы предполагали, что Янагида на допросе у прокурора может отрицать, что совершил убийство. В этом нет ничего удивительного, если учесть, какой у него характер. А именно, с самого начала он так или иначе пытался избежать обвинения в убийстве. И если на допросе в полиции он, припертый к стене логикой рассуждений, вынужден был сделать признание, то в прокуратуре Янагида снова попытался опровергнуть очевидное. Но мы, несмотря на то, что обвиняемый выступил в прокуратуре с опровержением, считаем его виновным».
А вот что сказала младшая сестра подозреваемого, Кирико Янагида:
«Я рада, что брат отказался от признания, которое он сделал в полиции. Думаю, что он сказал правду теперь. Я глубоко убеждена в невиновности брата».
Кэйити Абэ снова как бы увидел лицо девушки. Руки сложены на коленях, пальцы крепко сплетены. Напряженный взгляд, устремленный в одну точку.
Свет из окна, падавший на газетный лист, становился все слабее. Абэ дочитал последнюю статью и закрыл толстую подшивку.
ЯНАГИДЕ ПРЕДЪЯВЛЕНО
ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ СТАРУХИ,
ОН ОТРИЦАЕТ ВИНУ
«..Масао Янагида, подозреваемый в убийстве старухи процентщицы в городе К. снова был допрошен прокурором Цуцуи. Двадцать восьмого апреля, ввиду неоспоримости улик, ему было предъявлено обвинение».
Это событие, вероятно, взбудоражило местное население. Накал страстей прорывался даже в тоне газетных публикаций. В некоторых из них говорилось: факт, что человек, подозреваемый в столь тяжком преступлении, — учитель начальной школы, свидетельствует о падении морали. Местные тузы и знаменитости сурово осуждали Янагиду. Директор начальной школы, где он работал, подал в отставку.
Поблагодарив сотрудника газеты, Абэ вышел из редакции. На улице он обнаружил, что, хотя небо еще чуть светилось голубизной, наступило царство неона. Был час пик. Абэ смешался с толпой. Не хотелось сразу же садиться в такси или забираться в электричку.
Похоже, что в невиновность Масао Янагиды верила только Кирико Янагида, думал Абэ, шагая по улице. Если исходить из газетных сообщений, его вина неоспорима. Правда, он опроверг свое же собственное признание в убийстве, но это выглядело не более чем увертка. Вещественные доказательства неопровержимы.
В ушах Абэ все еще звучал голос Кирико, когда она разговаривала по телефону с конторой адвоката.
«...Наверно, брату нельзя помочь. Если бы у нас было восемьсот тысяч иен, он, может быть, был бы спасен. Но у нас нет таких денег, к несчастью. Я хорошо понимаю, что бедным и в суде не на что надеяться. Думаю, что больше не потревожу вас...»
Когда Абэ поднимался в толпе по лестнице, ведущей на станцию Юракуте, ему пришло в голову написать о происшествии в своем журнале. Эта мысль осенила его внезапно. Пожалуй, в этот момент он инстинктивно поверил девушке.
На следующий день Абэ улучил момент и заговорил с главным редактором Танимурой.
Главный редактор Танимура, коренастый, широкоплечий человек, приходил на службу после одиннадцати, садился за стол и сразу же принимался за чтение корреспонденции. Письма читателей он изучал внимательно, а поскольку их приходило более тридцати в день, на это требовалось время. Ненужные он выкидывал в большую мусорную корзину, а на тех, которые могли пригодиться, карандашом писал свое мнение. Затем письма отправлялись в соответствующие отделы.
Минут тридцать главный редактор читал корреспонденцию, затем прерывался, делал несколько телефонных звонков, после чего вновь принимался за дело. Очередной телефонный разговор был с журналистом и отнял уйму времени — минут сорок. Пачка писем, поначалу аккуратно сложенных, уже рассыпалась.
Абэ решительно встал и подошел к столу редактора.
— Вы заняты?
Танимура, сверкнув очками, поднял голову и посмотрел на Абэ большими глазами.
— А что? — спросил он. Голос у него хриплый и низкий.
— Хочу посоветоваться насчет одной статьи.
— Ну-ну. — Редактор отложил письмо. — Пожалуйста. — Он взял со стола сигарету и откинулся поудобнее, приготовившись слушать молодого журналиста.
Абэ достал из кармана свои заметки.
— Так-так. — Танимура, зажав пальцами дымящуюся сигарету, скрестил руки и в раздумье чуть склонил голову. Пока он слушал рассказ Абэ, на губах его играла легкая улыбка. — Ну и что же нам с этим делать? — Он кинул на Абэ скептический взгляд из-под очков. — Я думаю, что эта история не для нашего журнала. — Редактор стал чуть покачиваться на стуле. — Она скорее годится для очерка на злобу дня в еженедельнике.
«Ронсо» — авторитетный общественно-политический и литературно-художественный журнал. Его авторы придерживаются строгого стиля. Если они хотят написать что-нибудь в свободной манере, то им приходится публиковать это на стороне. Журнал возник после войны, но уже обрел свои традиции.
Своей популярностью журнал обязан бы стараниям главного редактора Танимуры. И не просто стараниям. Чтобы сделать «Ронсо» популярным, он в течение двух лет, как говорят, спал по три часа в сутки. О Танимуре рассказывали много легенд. Ему приходилось ссориться со многими журналистами, дело доходило даже до рукопашной. Человек он бы настойчивый и горячий.
Ему была присуща своего рода одержимость — он делал все возможное для того, чтобы журнал стал лучше. Можно сказать, что «Ронсо» в его нынешнем виде — плод страстных и энергичных усилий Танимуры. Это вынуждены были признавать даже те, кто его ненавидел.
Как только Танимура сказал, что эта история — лишь для очерка на злобу дня в еженедельнике, Абэ почувствовал: дело безнадежное.
— Однако, — попытался он все-таки настаивать, — я думаю, если обвинение — ложь и напраслина, то проблема тут существует. Младшая сестра специально приехала с Кюсю, чтобы попросить адвоката Оцуку, но он отказал, так как у просительницы не было денег. Из-за отсутствия денег она не смогла обратиться за помощью к первоклассному адвокату. Брату, очевидно, будет вынесен смертный приговор. Это вырастает в целую проблему современного судопроизводства.
— Но нет никаких оснований считать, что это дело можно было бы выиграть, участвуй в нем адвокат Оцука. — Танимура еще
сильнее закачался на стуле. — К тому же адвокат — человек деловой. Бесплатно вести дело он не возьмется. Нельзя его за это
осуждать.
— Но я и не осуждаю Оцуку персонально, — сказал Абэ. — Я лишь говорю о том, что бедный человек не может рассчитывать на должное рассмотрение своего дела в суде.
— Эта мысль неплоха. — Редактор затянулся сигаретой. — Ты хочешь затронуть эту проблему на примере происшествия на Кюсю?
-Да.
— Но тогда ты должен быть твердо уверен, что обвиняемый не виновен. Если окажется, что на самом деле он виноват, журнал попадет впросак. У тебя хватит мужества заявить, что обвинение против него — ложь?
— Вот я и хочу сам расследовать.
— Что — расследовать? — Глаза редактора насмешливо сощурились.
— Поеду туда, где это случилось, ознакомлюсь с материалами следствия, осмотрю место происшествия. Встречусь со всеми, с кем удастся. Хотелось бы собрать как можно больше данных, по какой-либо причине неизвестных полиции или умышленно скрываемых.
— Брось-ка ты это дело, — дружески посоветовал редактор. — Эта не та проблема, ради которой мы можем рисковать репутацией журнала.
Абэ встал, и Танимура сразу прекратил покачиваться на стуле.
— Договорились? Нет в этой истории материала для далеко идущих выводов. Простое убийство с целью грабежа. Был бы тут какой-то философский аспект, как' в инциденте Н., — это бы еще куда ни шло. А тут... только создадим у читателей впечатление, что пытаемся угнаться за модой критиковать суды и прокуратуру.
— Однако, — все еще не сдавался Абэ, — вы ведь не будете отрицать: человек без средств не может рассчитывать на объективное судопроизводство.
— И ты хочешь, — Танимуру уже начала раздражать непонятливость Абэ, — использовать этот случай в качестве реального примера существования этой проблемы? Ты говоришь, что поедешь на место событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20