Стараясь держать драгоценную ношу над водой, Топуш поплыл обратно. Плыть с ягненком было труднее, чем одному; голову тянуло вниз, волны захлестывали раскрытую пасть.
Резкий удар о подводный камень едва не заставил овчарку выпустить малыша из зубов. Пенистый водоворот закружил их между камнями. Отчаянным усилием Топушу удалось вырваться из него и снова направиться наперерез течению.
Тяжело дыша, Топуш выбрался на берег. Вода ручьями стекала с его боков, глинистая пена залепила глаза, морду. Опустив ягненка наземь, он только хотел отряхнуться, как вдруг застыл на месте, тревожно втягивая ноздрями воздух. Затем, схватив ягненка, бросился с ним вверх по откосу. Вот и вершина… Топуш оглянулся, и сдавленное рычание заклокотало у него в глотке.
Из-за утеса показались три волка. Пригнувшись земле, они бесшумно мчались по берегу реки, спеша догнать уходящую добычу.
Топуш бросился прочь от реки. Если бы он был один, он не побоялся бы принять бой, но с ним было существо, которое он обязан защищать.
Однако ему не удалось уйти от погони. Из-за пригорка навстречу ему выскочила еще пятерка волков. Путь к отаре был отрезан. Теперь гибель грозила не только ягненку – в опасности были оба. Восемь волков… Не слишком ли много для одной собаки?
Топуш на мгновение присел. Можно, конечно, бросить ягненка и, пока голодные хищники рвут его, положиться на быстроту своих ног. Но какая овчарка сделает это!
Круто повернувшись, Топуш кинулся обратно, не выпуская ягненка из зубов. Теперь он бежал по кромке высокого обрывистого берега. Внизу по дну лощины бежала тройка волков, высматривавшая место, по которому им удастся взобраться наверх; сзади нагоняла вторая стая. На краю отвесного обрыва Топуш остановился. Вот где он примет бой. Инстинкт миллионов поколений, выдержавших непримиримую борьбу с хищниками и закалившихся в ней; руководил им. Волки не смогут здесь окружить его, и он сразится с ними лицом к лицу.
Поставив ягненка на ножки, загородив его собой, он обернулся к приближающейся стае и приготовился к битве. Тело его напряглось, чуть осев назад, шерсть вздыбилась, глаза засверкали диким блеском. Оскалив смертоносные клыки, он издал громкий отрывистый не то лай, не то вой. Это был его боевой клич, предупреждение врагам, что схватка будет не на жизнь, а насмерть. Грозный голос его разнесся по ущелью и замер в отдалении.
Стая была уже близко. Два волка выдались вперед, приближаясь упругими легкими прыжками. Топуш попятился, мускулы его сократились, и вдруг, как ядро, выброшенное из пушки, он метнулся навстречу хищникам. В страшном ударе сшиблись волк и собака. Хряснули кости. Волк мешком взлетел на воздух и, перелетев через край обрыва, рухнул в пропасть.
Не давая опомниться, Топуш атаковал второго врага, и второй хищник с перебитой грудной клеткой покатился вниз. Но оставалось еще шестеро.
Три волка присели на мгновение, потом прыгнули разом все трое. Четыре тела сплелись в один рычащий клубок. Через секунду клубок распался. Два волка и овчарка отскочили в разные стороны, третий волк бился на земле. У Топуша была прокушена лапа.



Волки отступили, не осмеливаясь больше нападать. Один лизал разодранный бок, другой мотал головой. Об острые шипы ошейника овчарки он порвал себе пасть.
Топуш бросил быстрый взгляд вокруг себя, и торжествующий вой вырвался у него из горла. Острые маленькие глаза собаки различили на светло-зеленом фоне долины, глубоко внизу, быстро приближавшиеся желтые, бурые и серые комки. Они прыгали, словно мячики, и стремительно росли. Овчарки! Свора услышала зов вожака и спешила на выручку.
Волки тоже увидели их и бросились врассыпную, желая избежать встречи, которая не сулила им ничего хорошего, но свора преградила им путь к отступлению. Впереди мчался, будто летел на крыльях, легконогий Дормаш, достойный товарищ Топуша по играм и битвам. Он первый сшибся с волком, и хищник с воем покатился по земле. Немного поотстав, бежал широкогрудый молчаливый Рушай. Нагнав волка, он впился ему в шею, и тот, задушенный, упал наземь. Уцелевшие хищники пустились наутек, собаки погнались за ними, и через минуту все скрылись за гребнем ближней горы.
Топуш отряхнулся, взял ягненка в зубы и, припадая на раненую лапу и оставляя за собой кровавый след, не спеша потрусил к отаре.

УПРЯМЫЙ ДОГ

Мы остановились неподалеку от Москвы. Перед открытием выставки нам, участникам всесоюзного смотра, предстояло пройти учебный лагерный сбор.
Место нашего сбора было в летнем осоавиахимовском городке, состоявшем из легких деревянных строений и палаток. Чабаны расположились отдельно, разбив бивак под деревьями. Здесь, на большой поляне, обнесенной веревочной изгородью, сидели на приколах их спутники – пастушьи собаки, и здесь же, на траве, резвились, привлекая общее внимание, два крупных (им было по два месяца) щенка кавказской овчарки, толстых и мохнатых, как медвежата.
Кто-то из приезжих вздумал побаловаться с малышами и забрался за веревку. Потом его пришлось самым настоящим образом спасать от разъяренных щенят. Эти двухмесячные «детки» взяли его в такой оборот, что только вмешательство чабанов спасло беднягу. Столь необычайная для их возраста сила и злобность живо напомнили нам о Топуше – победителе волков. По словам чабанов, Топуш продолжал исправно нести службу в одном из животноводческих совхозов Грузии.
Случай со щенятами наделал немало шума И вызвал веселые пересуды в лагере. Но, пожалуй, еще больше разговоров вызвал мой Джери.
В первый же день, вернее, в первый же час после прибытия в лагерь, заботливый дежурный предложил нам сперва сходить в столовую позавтракать, а потом уже устраиваться на жительство. Собак (со мною был Джери, а с Сергеем Александровичем – Рекс-чепрачный) он посоветовал на время привязать в пустовавших палатках. Мы так и сделали.
Я прикрутил Джери на толстую цепь, которую предусмотрительно захватил из дома, и, кроме того, зная упрямый характер своего питомца и не очень доверяя даже цепи, пристегнул его на парфорс Парфорс – «строгий» ошейник – металлический, изготовляемый обычно из жесткой проволоки ошейник с шипами. Применяется для особо злобных и упрямых собак. Может надеваться и внутрь шипами, и наружу (в зависимости от надобности). Парфорс – обязательная принадлежность инвентаря каждого собаковода

.
Мы отсутствовали с полчаса; вернувшись в палаточный городок, я застал неожиданную картину.
Вокруг палатки, где был привязан Джери, толпились красноармейцы, слышались возбужденные возгласы, крики «Фу!», и, покрывая все звуки, раздавался лай и рычание моего дога. Палатка сотрясалась, как будто под ударами урагана, колья скрипели и шатались.
Что произошло?
Оставшись в палатке один, Джери жалобно заскулил и принялся прыгать и рваться, надеясь таким путем порвать цепь, но цепь не поддавалась. Джери стал грызть ее, озлобляясь с каждой минутой. Нежные, мягкие губы его окрасились кровью, но клыки были бессильны перед железом.
Тогда дог окончательно пришел в ярость. Высоко подпрыгнув, он схватил зубами брезентовый край палатки и рванул к себе. Раздался треск – лопнул брезент. Оборвав длинную ленту, пес швырнул ее себе под ноги и вцепился вторично. Вторая лента брезента легла рядом с первой…
На шум сбежались красноармейцы из соседних палаток. Но тщетно кричали они «Фу!» Озверевший, разъяренный, с налитыми кровью глазами, Джери не слушал команд и со злобой бросался на всякого, кто осмеливался подойти близко.
Трудно выразить его ликование, когда он увидел своего обожаемого хозяина. Прыжкам, лизанью не было конца. Только строгое «сидеть» прекратило его излияния, но и после этого пес еще долго помахивал хвостом и умильно смотрел на меня, прося разрешения еще поласкаться.
Я не знал, сердиться мне или смеяться, огорчаться или радоваться. Палатка была изодрана в клочья, могли выйти серьезные неприятности, но в то же время дог проявил такую трогательную привязанность ко мне, такое неукротимое стремление бежать за мной, что невозможно было и сердиться на него.
Оставлять его в палатке было невозможно. Посоветовавшись с дежурным, я решил отвести собаку в расположенный поблизости питомник Осоавиахима.
Быстро нашли подходящее помещение – приземистое, укрытое тополями деревянное здание, разгороженное внутри на отдельные клетки-вольеры, затянутые густой металлической сеткой.
По правилам содержания питомника каждая вновь прибывшая собака должна пройти предварительный карантин – проверку на заболевание. Здесь, в этих клетках-вольерах, животные отбывали недельное заключение. Если в течение этого срока ничего подозрительного не обнаруживалось, собака была здорова, она получала право жительства в питомнике.
Это было то самое строение, в котором отдыхала наша упряжка, совершившая под водительством Шестакова и Маркова трудный переход от Урала до Москвы. Мы даже нашли следы ее пребывания – фанерный щит с надписью: «Покупайте билеты лотереи Осоавиахима», брошенный в углу.
Сейчас помещение пустовало. Лучшего для наших собак нечего было и желать. Мы решили всех привезенных нами животных перевести туда. Джери я посадил рядом с клеткой Рекса. Сергей Александрович снял с Рекса ошейник, чтобы собака могла чувствовать себя совсем как дома; сделать то же самое со своим Джери я не решился, а даже, наоборот, на всякий случай пристегнул его на цепочку, словно чувствовал, что он еще покажет себя…
Нетрудно представить, что происходило дальше.
Люди ушли. Вдали давно замерли последние звуки шагов, а собаки все еще стояли и напряженно прислушивались: не вернутся ли хозяева? Рексу первому надоело бесполезное ожидание. Бывалый пес, он обладал и достаточным терпением и знанием, что в общем-то ничего страшного не случилось, хотя и приятного тоже нет; надо ждать. Скорбно вздохнув (вы слышали такие вздохи у собаки? Прежде чем лечь, она непременно протяжно вздохнет), он обнюхал свое новое жилище и, обнаружив в углу охапку сена, принялся раскапывать ее лапами. Соорудив подобие гнезда, повернулся несколько раз, как будто желая поймать себя за хвост, и с тяжелым стуком брякнулся – именно брякнулся, а не просто лег. Испустив еще один такой же шумный и протяжный вздох, понюхал последний раз воздух и затих, свернувшись клубком.
Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон – это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина. Рекс жил у Сергея Александровича, и тот являлся для него хозяином.
Совсем по-другому вел себя Джери. Джери даже не пожелал лечь и продолжал оставаться на ногах.
За свою тысячелетнюю историю собака приобрела необыкновенную привязанность к своему другу – человеку. Это у нее в крови. Она чувствует себя глубоко несчастной, осиротевшей, оставшись одна хотя бы даже не на долгий срок. Известно немало случаев, когда собаки подыхали от тоски по любимому хозяину.
Нечто подобное испытывал в этот момент мой Джери. Он не хотел – нет, не мог мириться с тем, что остался без меня, что хозяин его куда-то ушел, а его бросил на произвол судьбы. Зная его характер и повадки, я могу совершенно отчетливо представить его поведение.
Тщательно обнюхав все углы, пес поскреб лапой каждое показавшееся ему более или менее податливым место, расшвырял во все стороны сено и даже вырыл в земляном полу глубокую яму. Но все было прочно: фундамент здания врыт глубоко в землю, дерево крепко, брусья, массивны и скреплены железными скобами.
Оставалась только дверь, но и она была затянута толстой проволочной сеткой.
Нажав плечом на дверь, Джери заметил, что она закрывается неплотно. Тогда он бросился на нее грудью. Дверь затрещала, но устояла.
Дог бился с полчаса, стараясь ее проломить. Дверь скрипела, дрожала от ударов, сетка выгибалась и звенела, но одолеть ее ему так и не удалось.
Тогда дог переменил тактику. Уцепившись клыками за железную планку в притворе, он изо всех сил рванул ее и выдрал вместе с гвоздями. Обнажился брус. Джери принялся ожесточенно грызть его. Устав грызть, стал скрести лапами, отдирая тупыми крючковатыми когтями стружку и щепки.
День давно погас, в помещении стало темно. Рекс дремал, а неугомонный Джери все еще упорно сражался с дверью.
Наконец устал и он. Уткнувшись носом в исцарапанный угол, пес немного полежал, потом встал, обнюхал свою темницу вновь со всех сторон и вдруг ринулся на ненавистную дверь. Впившись клыками в сетку, он мотался из стороны в сторону, стараясь тяжестью своего четырехпудового тела порвать проволоку. Раздался треск…
Утром, захватив ведерко с кормом, мы пошли проведать наших животных. Звонкий лай овчарки и басистое рыкание дога приветствовали наше появление.
Рекс нетерпеливо прыгал в своей клетке и громким лаем и визгом старался привлечь внимание своего хозяина.
Джери же… Дверь его клетки была невероятно изуродована, изорванная, смятая сетка скомкана в бесформенный металлический клубок, и в проломе торжественно, как картина в раме, красовался стоящий Джери; голова и передние лапы были в коридоре, а хвост и зад в клетке. Умильно помахивая хвостом, он так тянулся вперед, что цепь и ошейник врезались глубоко в шею.
– Ну и ну… – только и смог промолвить Сергей Александрович.
Я вывел дога из клетки и лишь тогда заметил глубокую рану на его задней ноге. Очевидно, пес поранился о проволоку, продираясь через пролом. Сгоряча он не обращал на нее внимания и вьюном носился около меня, но, когда порыв восторга стих, начал осторожно зализывать рану, чуть касаясь языком и вздрагивая каждый раз при прикосновении к ней.
Это было очень-очень неприятно. «Как Джери в таком виде покажется на выставке?» – думал я. Сергей Александрович разделял мои опасения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30